Декаданс в играх

Давай вечером умрём весело. Поиграем в декаданс.

Агата Кристи

Я люблю Bloodborne, всю его эстетику увядания, болезненности и безумного кошмара, это непередаваемое погружение в декаданс происходящего…

Так стоп. Декаданс? Декаданс — это что? О чём там пели Агата Кристи? Декаданс — это про смерть? Или декаданс про безумие и запрещёнку? 

Вот так я пришла к нашей сегодняшней теме. Декаданс.

Сразу должна сказать, что декаданс — это чертовски спорное и неоднозначное направление в искусстве. Проблемы начинаются уже с того, что нет даже чёткой уверенности, в какой именно момент это направление зародилось. Некоторые словари пишут, якобы это конец XIX — начало XX века, однако уже в 1848 году есть записи о том, что это понятие было распространено. Дальше определённости больше не становится.

В итоге, всякий раз, когда я начинала оценивать его с позиции сухой логики, на каждом шаге декаданс буквально рассыпался. Особенно это ярко проявляется в попытке вычленить его элементы из многообразия других стилистических решений. 

Тем не менее я точно знаю, что в играх он явно существует на уровне ощущений, на уровне тонкой эмоции, вспыхивающей в моменты красивого добивания или сцен на фоне заброшенного разрушающегося города. Все эти и остальные элементы, о которых мы ещё поговорим, как мне кажется, встречаются довольно часто. Хотя непосредственно причисляет себя к декадансной эстетике мало кто. Разве что Age of Decadence, если не уходить в совсем уж глубокое инди. И возможно это неспроста.

Сразу оговорюсь. В этом блоге мы будем обсуждать далеко не благородных героев в цветущих садах, а эстетичных безумцев в умирающих городах. В своё время декадентство обвиняли в моральном разложении ​и тлетворном влиянии на развитие общества. Ставя диагнозы авторам этого стиля, как сочетание «двух определённых патологических состояний: вырождения и истерии».

Так что если что, я вас предупреждала.

И вполне возможно в этом блоге я буду пытаться описывать вкус синего цвета, потому как разбирать декадентство на кусочки это как объяснять шутку, идея сомнительная, потому что декаданс — это в первую очередь про эмоцию, но разобраться в том, где именно эта эмоция лежит, всё же стоит попробовать.

И начнём с базы.

Пир во время чумы

На заре своего появления декадентство выражало прежде всего протест. Декаденты ставили своей целью стремление освободиться от морального кодекса эпохи просвещения, а затем и от крайне рационалистической викторианской эпохи, суть которой, по мнению современного литератора Андрея Аствацатурова, сводилась к тому, что человек прежде всего должен быть полезнен обществу, подстроиться под него, что впоследствии рождало потерю индивидуализма и всеобщую серость.

И для начала уже этот подход к творчеству, в стремлении выйти за рамки, избавиться от принятых в индустрии паттернов, напрашивается на параллель с Dishonored. Причем не с самой игрой, а с методами Виктора Антонова в разработке дизайна. Который явно не желал подстраиваться под устоявшиеся шаблоны и стремился создать что-то уникальное среди общей массы. О чём он открыто и заявлял в своём интервью. 

Если закопаться чуть глубже, то связь можно найти даже в том, как декаденты и Аркейн предвзято относились к реализму, к стремлению в искусстве объективно и правдиво отображать современный мир. Как когда-то Гюисманс буквально противопоставлял реалистической литературе мир, созданный по законам красоты, утончённости и эстетизма. Так и Аркейн, вдохновляясь мистическими фотографиями 20-х годов и иллюстрациями Нормана Роквелла и Дина Корнуэлла, делали акцент на искусственности, стараясь создать уникальный визуальный опыт для видеоигр. Во всяком случае на то время.

Дин Корнуэлл

Но на этом Аркейн не остановились, явно ставя перед собой цель достигнуть максимального погружения игрока в свой так похожий на наш, но совершенно иной мир. Они создали ещё одну ниточку, связывающую Dishonored с декадансом — временной период.

Дизайнерская команда посвятила много времени изучению и переосмыслению создаваемого ими окружения, благодаря чему атмосфера переулков Дануолла наглядно подсвечивает все наболевшие точки того времени. Посещая библиотеки, музеи, книжные магазины и бары Лондона, они старались почувствовать существующие на его улицах ритмы, его архитектуру и общее, довольно специфическое, настроение. Чтобы в дальнейшем, вдохновляясь реальными образами и людьми, добавляя фантастические элементы, как называли их разработчики, нео-викторианских технологии, создать то самое ощущение чего-то нереального, но существующего. 

Вообще, если немного отклониться в сторону и посмотреть на историю создания Dishonored, то к выбранной эпохе Аркейн пришли далеко не сразу. Настолько, что никакого декаданса там и в помине могло бы и не быть. Рассматривались времена первой чумы в Лондоне 1300 годов, периода великого огня 1666 года, а в самом начале история Dishonored и вовсе должна была разворачиваться в декорациях средневековой Японии. Но все они отбрасывались, то по причине нелепости костюмов того времени, то опасений поддаться дешёвым стереотипам.

В итоге по временной шкале Dishonored ближе всего к концу века XIX, со всем его мраком, преступностью и индустриальной безысходностью. На тяжёлом воздухе, ещё не до конца завершившейся промышленной революции, характерном для этой эпохи, и тревожном настроении, от ледяного дыхания в затылок приближающейся мировой войны так любило делать акцент, зародившееся в то же время декадентство. Не только как направление в искусстве, но и как взгляд на жизнь. 

Именно в это время Бодлер и Готье, которых принято считать родоначальниками декаданса, выступили в своём творчестве с идеей нежелания соглашаться с «банальностью прогресса» и полнейшим отрицанием того, что мир движется к «светлому будущему». 

И если попробовать свести все мысли представителей упадничества, а так ещё именуют декадентов, о том что нас ждет впереди в одну парадигму, то она могла бы звучать как: всё идёт к худшему, и в итоге всё равно закончится смертью. 

Именно эту парадигму Dishonored возводит чуть ли не в абсолют. Рисуя гротескный мир на пороге апокалипсиса, где с помощью технологий подавляется население, где среди серых красок охваченного чумой города не видно ни единого луча солнца, что смог бы привести этот мир действительно к светлому будущему. Ведь и при хорошей концовке Дануолл всё ещё остаётся сломленным городом. 

И, пожалуй, именно мрачная эстетика столицы островной империи является первым из столпов, на которых зиждется декаданс в игре. 

Ведь даже если просто дословно переводить с французского слово Decadence — это будет означает упадок, вырождение, разложение, распад. Что само по себе уже неплохо коррелирует с ощущением, которое от себя оставляет Dishonored. 

Где угловатая холодная архитектура правительственных зданий, одним своим гнетущим видом провозглашает культ силы, превращая насилие в действие почти ритуальное. 

Где политические убийства, жестокие игры знати, тирания Лорда Регента, создают этакий театральный налёт происходящего, ведь в игре власть имущие не просто убивают — они делают это с пафосом, зрелищно и торжественно, как в готическом романе.

Мы видим это как в Тауэре Дануолла — величественной, но холодной и мрачной крепости, больше напоминающей гробницу власти, чем дворец. А в итоге и вовсе превратившемся в место пыток и интриг. 

Или в помпезном здании Академии естественной философии — эдакой аллегории на декадентского увлечения наукой ради власти, а не ради познания, скрывающей упадок и искажение ценностей за маской рациональности. 

Так и в Башне Келдвина — олицетворяющей собой машину репрессий — огромной серой тюрьме, больше похожей на мрачный викторианский ад, чем на исправительное учреждение. Эдакий символ тотального контроля и несправедливости, где невиновные гибнут, а преступники остаются безнаказанными. 

Такое выпуклое, в чём-то даже гипертрофированное отражение более чем соответствует декадентским представлениям о власти. Ведь для представителей этого стиля свойственно относиться к властным структурам весьма скептически, видя в них либо бессмысленную силу, подавляющую индивидуальность, либо абсурдный механизм, ведущий мир к разложению. 

И всё это гнетущее величие будто придавливает и без того разрушающийся на фоне город, символом которого можно считать Колдвинский мост. В прошлом излюбленную достопримечательность среди поэтов, влюблённых и отдыхающих, а ныне приобретший репутацию излюбленного места для самоубийц. Ставшую эдаким символом того, как город держится на умирающих механизмах, не способных предотвратить его гибель.

И только ещё сильнее нагнетает атмосферу образ прячущихся под обломками прежней жизни простых людей. Запертых в этом уничтожаемом эпидемией городе, не имеющих возможности вырваться из-под пристального взора башни. Вдыхая густой смог, скрывающий горизонт и глотая затхлую воду. Они день за днём проходят по тёмным улицам, заваленным трупами. И каждый из них уже давно понял, какая судьба его ждёт.

Все эти штрихи создают в городе ту самую упадническое атмосферу подавленности и безысходности, которой так любили упиваться и превозносить декаденты, и которую, возможно, они так ярко чувствовали перед неуклонно надвигающимся XX веком. В их картине мира всё что могло произойти уже произошло, и пришло всё к самому худшему варианту.

Однако главный ингредиент этого болота безысходности — это фальшивая утончённость особняка Леди Бойл. Пожалуй, именно она и её бал является вторым столпом декаданса Dishonored, представляя собой аватару декадентского гедонизма. 

В этом эпизоде ярче всего проявляется не только контраст роскоши и нищеты, где аристократы, живущий в золотых дворцах, утопают в праздности, пока улицы заполнены крысами и смертью, что так часто описывали декаденты, видя в этом символ упадка, трагичности и абсурда существования.

Но и показывает дословно тот самый «Пир во время чумы» в XX веке, ставшем синонимом декадансному настроению. 

Само по себе понятие стало широко распространено в 1920-30-х годах в период мирового кризиса и краткого промежутка между двумя мировыми войнами. Адом, через который уже прошли, и подсознательным предчувствием ада, через который ещё предстоит пройти. У Пушкина есть маленькая трагедия, которая называется «Пир во время чумы» буквально рассказывающая историю нескольких людей, устроивших пир, во время чумы в Лондоне 1665 года. Отсюда название и закрепилось за теми яркими, сверкающими и безбожно дорогими вечеринками, которые устраивала знать того времени. Желая спрятаться в бокале шампанского от ужасов недалеко прошлого, холодного настоящего и мрачного будущего. 

И именно это мы видим на балу в особняке Леди Бойл. Средь изысканных, но холодных предметов роскоши, напоминающих нарочитую красоту в духе Оскара Уайльда, развивается квинтэссенция идеи того самого социального декаданса — развлечений на грани гибели. Где участники, цепляясь за роскошь и утопая в иллюзиях, прячутся за дорогими развлечениями от надвигающегося конца, стараясь забыть о происходящем вокруг и утопить свою собственную тревогу в вине. Где под безумными масками каждый скрывает своё лицо так же, как и свои пороки. Где даже наш герой не исключение.

Тем временем, пока город неотвратимо умирает, раздираемый политическими интригами, коррупцией и эпидемией. Тревожные умы находят успокоение в последнем, но не менее важном декадентском столпе Dishonored — в Чужом. 

Ведь с самого своего зарождения декадентская культура тяготела к мистицизму. Но не столько к религиозному, создающему, по их мнению эффект отложенной жизни: «мы учимся в гимназии, чтобы поступить в институт, учимся в институте, чтобы устроиться на хорошую работу, работаем, чтобы обеспечить себе достойную старость, терпим тяготы старости, чтобы заслужить себе хорошее место на небесах.» 

Сколько к оккультному. Декаденты охотно интересовались спиритизмом, каббалой, алхимией, дьяволопоклонничеством, что подробно отражается в «Наоборот» и «Цветы зла». А в конце XIX века декадентские салоны Парижа так и вовсе регулярно устраивали спиритические сеансы, где обсуждали сатанизм, викканство и магию. 

И именно эдаким декадентского демона — не злобного тирана, а элегантного, меланхоличного искусителя, приносит нам Dishonored в виде Чужого

Задумчивым философом, безучастный, но всегда предлагающий выбор, Чужой в своей артистичной, изящной и утончённой манере, с иронией и фатализмом говорит о судьбе. И как бы являясь эдаким сторонним наблюдателем, совершенно равнодушным к морали, он явно очарован наблюдением за тем, как медленно разрушается мир. 

И пожалуй на этом завершая мысль по Dishonored, можно сказать, что весь нарратив игры действительно подчиняется идее забвения и обречённости. Где романизируется империя, давно потерявшая контроль, убийства, насилие, даже жестокая месть показаны почти как искусство. Дануолл, представленный гротескным живым организмом находящегося на грани гибели, питающийся китовым жиром, разъедаемый крысами и коррупцией, выдыхающий чумное дыхание, продолжает сохранять свою утончённую, болезненную красоту. Аркейн показали свой мир в лучших традициях декадентской мысли, с упоением вытаскивая отвратительное и подавая это под слоем утончённой эстетики. Возводя на пьедестал атмосферу упадка, безысходности, доводя её до грани наигранной искусственности и сдабривая всё это толикой мистицизма. 

«Как дизайнер-фантаст и городской архитектор, я хотел создать совершенно новую вселенную и освободиться от этого вдохновения, чтобы писать чистую фантастику. Это было для меня самым важным.»

И неизвестно, было ли это целью Аркейн или нет, во всяком случае я ни разу не встречала упоминаний декаданса в их интервью. Но это не отрицает того, что Dishonored целиком пронизан идеями декадентской мысли.  

Fin de siècle — «конец века»

А теперь немного отбросим депрессивность акварельной картины Дануолла и погрузимся в сияющее ар-деко Восторга. В его эстетику разрушенного гражданской войной некогда великолепного подводного города. Вершину человеческой мысли, павшей под натиском сломленных идеалов.

Именно в эту атмосферу совсем иной, яркой и театральной, но всё ещё неотвратимой безысходности погружает нас Bioshock. Где город, рефлекторно продолжающий кружиться в своём безумном танце, не стоит на границе, а уже давно бьётся в предсмертной агонии. Как бы разделяя такую страшную, но завораживающую судьбу с тем самым изначальным понятием декаданса, а именно с эпохой падения Римской империи.  

В XIX веке, декаданс начали также назвать — fin de siècle — «конец века». Как бы отражая отношение общественности к произведениям этого времени, воспевавшим состояние упадка, болезненности и пессимизма. 

Нечто подобное мы и получаем при первой встрече с Восторгом. Игра детально показывает, как в прошлом изящный, в чём-то даже помпезный стиль смешивается с мрачной разрухой, по которой бродят измученные обезумевшие оболочки людей, когда-то в прошлом стремящихся построить свою лучшую жизнь. Город погружает в то самое ощущение угасания, умирания чего-то достойного, воспевания увядшей, чуть ли не гниющей некогда грациозной красоты.

Однако не одним общим субъективным ощущением можно сравнить Bioshock с эпохой конца века. Потому как помимо эстетики краха грандиозных идей их роднят также и причины, которые к этому состоянию привели.

Декаданс всегда крутится вокруг индивидуалистов, его герои часто одиночки, интеллектуалы, которые сталкиваются с тайнами и идеями, ведущими к гибели или безумию. Эти мотивы видны и в историческом контексте декаданса и в истории подводного города. Ведь как когда-то Римская империя, строясь на культе личности, идеях «Pax Romana» (Римского мира — отсутствия войн в границах империи) и Римской добродетели (мужество, благочестие, честь и справедливость) растрескалась под гнётом жажды власти правителей. Так и Восторг, держащийся на культе личности Эндрю Райна, основанный им же на идеях свободы и отсутствии государственного контроля, превратился в оголтелую диктатуру, в итоге разрушившую город. 

Идеальный мир Восторга, как и величие Рима, был погребён в руинах под собственным весом. Созданные на основе идеалистических, если не сказать утопических представлений о правильном построении общества в итоге они оба разбились о реальность как хрустальный шар. После себя оставляя лишь осколки памяти человеческим амбициям и их неизбежному краху. 

Что повторяет тот самый мотив, воспеваемый представителями декадентской мысли, основанный на «Неверие в то, что человеческий разум в состоянии осознать и даже частично увидеть всю сложность окружающей его реальности, не говоря уже о постижении законов вселенной.»

И так же, как и когда-то Римская империя, разъедаемая внутренними противоречиями, проводила триумфальные шествия, пока варвары уже стояли у ворот. Жители Восторга до последнего отрицали, что их город обречён погибнуть в борьбе между Райаном и Атласом (Фонтейном), одержимыми своими идеями, продолжая развлекаться и танцевать, изменять свои тела и игнорируя признаки разложения. 

Гедонизм и эпикурейство, превратившиеся в культ удовольствий, нарочитая эстетизация быта и роскошь, поддерживающая иллюзию стабильности для элит, всё этим Bioshock как и Dishonored погружает нас в атмосферу «пира во время чумы», только доведённую до пародийной крайности. 

Где наука и вышедшее из-под контроля стремление к идеальному будущему вместо света прогресса привела к злоупотреблению Адамом, пластикой и полной деградации. Толпами безликих мутантов, наглядно показывая тот страшный поворот, которого так опасались декаденты, утверждавшие, что прогресс — это просто ускорение нашей гибели. 

Где искусство уже превратилось в культ, а культ в акт насилия, стирая границы между красотой и уродством, демонстрирующее эдакую гротескную и шокирующую эстетику. И это тоже называют «стилем декаданса». Как писал Готье, — «стиль декаданса есть не иное, как искусство, пришедшее к такой степени крайней зрелости, которую вызывают своим косым солнцем стареющие цивилизации»

Однако, помимо всего ужаса наркотического безумия Восторга, в Bioshock есть один персонаж, который сам по себе может представлять квинтэссенцию гротескной и фестивальной эстетики декаданса. 

Чертами характера и именем обязанный Джорджу М. Кохану, художник, в таланте которого сомневается общество, нашедший себя в экспрессионизме —  направлении, выросшем, и по некоторым предположениям развивающим и углубляющим направление декаданса, экстравагантный и эпатажный Сандер Коэн.

Именно Коэн, чьё психическое расстройство, вызванное отсутствием признания его работ после Гражданской войны, окончательно затмевает его рассудок под действием АДАМа. Предстаёт пред нами в образе того самого безумца, напоминающего персонажей Густава Моро своим культом эстетического страдания.

Окончательно потерявший связь с реальностью, считая себя великим творцом, Коэн самозабвенно упивается искусством ради искусства, что, в свою очередь, уже является основополагающим элементом декадентской мысли. И как бы утверждаясь в этом стиле, он наполняет свои творения какой-то жуткой, иррациональной, извращённой эстетикой. Превращая в искусство саму смерть.

И как Шарль Бодлер в своих стихах описывая разлагающуюся лошадь на обочине, искал в этом какую-то эстетику. 

Так и Коэн, используя мёртвые тела, закованные в гипс в своих перформансах, пытался запечатлеть момент смерти как нечто прекрасное. В этой жуткой и безумной одержимости как бы декларируя очередную декадентскую идею: неподвижная красота, прекрасна, замороженная в разложении.

И даже если абстрагироваться от всей специфики его чудовищного творчества и посмотреть в общем, то Коэн предстаёт пред нами, как художник, который сам превратил свою жизнь в некий декадентский спектакль. Чья речь полна пафоса, возгласов, театральных интонаций, а безумие уже перешло грани пугающего и скорее превратились в театр абсурда. Эксцентричный и заносчивый, он ведёт себя как гениальный маэстро, презирающий общественные нормы и правила. Готовый положить на алтарь искусства любую жизнь даже собственную. И, как и положено настоящему декадентскому герою, Коэн умирает – и умирает он как и должно, ярко, эмоционально, красиво, оставляя за собой только лишь звенящую тишину. 

Вся история Коэна, да и всех остальных действующих лиц в итоге оказывается довольно трагичной. И страшнее становится тогда, когда ловишь себя на мысли, что эта трагичность не ощущается в моменте за слоем искусственности, намеренно созданным в Bioshock. Во всяком случае, на такой мысли поймала себя я. Но во многом это и есть задумка декадентской стилистики. Всё это жутко-карнавальное настроение, ощущение праздника на костях, все эти мотивы увядания и гниения, пышного театрального безумия эксцентричного гения, спрятанные за наигранной искусственностью — всё это является важными инструментами в декадентском творчестве, которым они пытались найти что-то настоящее через гиперболизацию искусственного.

Но пожалуй здесь стоит сказать, что

Что на самом деле нам довольно ярко демонстрирует Bioshock во всех аспектах. Показывая гениев людьми, совершающими ошибки, ужасы разъедаемой наркоманией личности, грани безумия, давно вышедшие за черту и оборачивая всё это в кокон из художественных приёмов. 

Однако как и в Dishonored, в интервью по Bioshock вновь никто не упоминал о таком направлении, как декаданс, тем не менее сказать, что его там нет, опять же нельзя.

Эстетика смерти

А теперь отбросим весь маскарадный шум и окунувшись в сосредоточенную выставочную тишину, поговорим про такое декадентское направление, как чистую эстетизацию смерти. 

И на самом деле если не вдаваться в подробности, то эти элементы мы можем встретить во многих играх, в том же Dishonored большой акцент сделан на красоте добивания врага, камера смакует разлетающиеся брызги крови, превращающие последний миг существования врага в настоящий зловещий пейзаж. Корво тоже в каком-то смысле художник. 

Чувствуете, да, слом морали, принятых устоев, через воспевание самой страшной и конечной точки существования, эдакое преобладание искусства над всем рациональным, стремление гипертрофировать эмоцию. И да, это звучит жутко и не этично, но невозможно сказать, что это неэстетично. В этом весь декаданс, а эстетизация смерти — это наверно его крайняя точка.

И так же часто, как этот элемент используется, он на самом деле с персонажем, его совершающим никак не связан. Взять, например, добивание у Дум-гая, так себе утончённый декадент.

Тем не менее есть в играх один персонаж, идеально подходящий на роль Дориана Грея. Не столько по сюжету, сколько по состоянию, по эмоции. Тот самый герой, описанный Оскаром Уайльд, одним из главных творцов в направлении декадентской мысли, возводящий эстетику и искусство на пьедестал своей жизни. Тот самый герой, наслаждающийся красотой, пока его душа гниёт в тёмном углу, отметающий правила и мораль.

И выбор мой пал на персонажа, созданного под вдохновением от фильма, Клетка, по имени Стефано Валентини из игры The Evil Within 2. Пусть сама игра порой вызывает вопросы, а отсутствие непосредственно Миками в роли сценариста и руководителя проекта не во всём, на мой взгляд, хорошо сказалось на истории Себастьяна, тем не менее вторая часть обладает выдающимися находками. И, пожалуй, наш безумный фотограф — одна из них.

В чём-то Стефано похож на нашего предыдущего героя. Так же как Коэн, будучи непризнанным художником, Валентини возвёл своё искусство в абсолют в новом мире, но наш нынешний творец превратился в серийного убийцу за долго до того, как изменилось его окружение. Ведь безумие его проявилось еще со времен происшествия, пока он работал военным фотографом, а не под действием сомнительных препаратов. Хотя и развилось также под влиянием резкой критики его экспонатов. Однако в этот раз нам не столь важен антураж происходящего, сколько сам персонаж.

Затерянный в образе «проклятого художника» (l’artiste maudit), для которого искусство выше человеческой жизни. Он как истинный декадент, наслаждается самим процессом создания «шедевров». Он не просто убивает — он смакует каждую деталь, подобно Дез Эссенту («Наоборот» Гюисманса), который вдыхал яды ради наслаждения.

Стефано ещё до встречи с Мёбиусом, как и декаденты в своё время, стремился буквально превращать смерть в искусство, изображая её как нечто эстетичное, гипнотизирующее, каждым своим произведением, заявляя, что  . Однако если у декадентов это выражалось в меланхолии, в погружении в себя, в образах увядания и разложения, как в "Цветы зла" Бодлера, где гниющая плоть сравнивается с благоухающим цветком, то у Стефано — в его безумной реальности. Что идёт вразрез с классическим представлением о художнике как творце, делая его скорее деструктором, чей процесс созидания невозможен без разрушения.

Однако это никак не мешает ему быть тем самым декадентским антагонистом, чья философия напоминает идеи героев Оскара Уайльда или Октава Мирбо, с их мрачной искажённость и извращённой формой обожествления искусства, где красота и становится выше морали. И так же, как герои “Наоборот” стремятся сбежать в какой-то другой искусственный мир, чтобы уйти от банальности и уродства реальности, так и Стефано был крайне заинтересован в попадании в STEM, приложив все усилия к тому, чтобы скрыть свою психопатию. Wiki Где он в итоге смог получить невероятные возможности для своего чудовищного творчества.

Когда мы первый раз встречаем Стефано, он уже далеко перешёл за грань. Возможно, на него повлияло тот факт, что Мёбиус пытался переписать его личность, хотя с его изначальными предпосылками сомневаюсь в каких-то драматических последствиях этого действа.

Тем не менее он уже страдает манией величия, считая, что его искусство несёт истину, что он способен остановить время. Стефано возвышает себя над миром, называя себя «проводником» великого видения. И говоря о себе как о творце, а о своих жертвах — как о «материале». Воспринимая, например, того же Себастьяна отличным экспонатом для своей коллекции. Всё это ярко перекликается с образом Дориана Грея, который тоже ставит красоту и искусство выше морали, и опять же Дез Эссента («Наоборот» Гюисманса), который строит целый мир, подчинённый только его эстетическим капризам.

Об этом говорят все локации Стефано, игрок, заходя в них, попадает его особый мир, который уже сам по себе похож на бесконечную череду экспозиций, где всегда полумрак, а среди высоких тяжёлых штор выставлены подсвеченные «экспонаты» подчинённые одной мысли запечатлеть «мгновение смерти». Пожалуй, можно сказать, что открыв для себя STEM Стефано, наконец, получил все возможности для воплощения своего чудовищного творчества, совершая не просто убийства, а достигая кульминации восхищения моментом перехода между жизнью и небытием. 

Эдакое напоминание о традиции «memento mori», но доведённое до абсурда. 

И как и положено настоящему декадентскому антагонисту, можно сказать, что к моменту встречи игрока с этим персонажем безумие уже пожрало его целиком. Он видит окружающий мир только как пространство для своего кровавого творчества. Пребывающий в полной уверенности, что умереть ради искусства — это высшее благо и он как и Коэн с уверенностью кладёт на этот алтарь и свою жизнь. Даже на пороге смерти стремясь сделать свой последний снимок.

Стефано в своей форме безумия в итоге можно назвать аватарой декадентского антагониста. Яркий, высокомерный эстет, созданный Tango Gameworks, получился столь выпуклым и гротескным, что похож чуть ли не на всех декадентских героев разом. Собирая в себе самые тёмные и аморальные их черты. И на этот раз завершение рассказа о нём я оставлю ему самому.  

Bloodborne - Не декаданс?

А теперь начнём сначала.

Я люблю Bloodborne, всю его эстетику увядания, болезненности и безумного кошмара, это непередаваемое погружение в декаданс, происходящее на протяжении всей игры удерживает тебя в своих костлявых руках от первого пробуждения до последнего вздоха.

Только вот я должна сказать, что Bloodborne — это не декаданс. Bloodborne — это готический кошмар. 
О котором, собственно, и говорил Миядзаки

Но, казалось бы, и декаданс, и готика питаются образом умирающего мира, будь то пустой средневековый замок или разрушенный город. Готика любит привидения и проклятия, декаданс — эзотеризм и спиритизм. Готика создаёт напряжённость через страх перед неизвестным, декаданс культивирует невроз, экзальтацию, изменённые состояния сознания. И каждое из этих направлений воспевает эстетику. Да и помимо общей схожести не раз упоминалось о том, что декаденты заимствовали и переосмыслили элементы того самого готического романа. А если обращаться к веку настоящему, то современная готическая субкультура во многом выросла именно из декаданса (эстетизация тления, отсылка к fin de siècle).

Всё это мы так ярко видим как в Dishonored, так и в Bloodborne.

Но дьявол, как обычно, в деталях. И начинается он с простого — с исторического контекста. Готика — это направление в литературе, связанное с романтизмом, с его массивными формами в окружающих образах. Готические соборы, мрачные замки, узорчатые орнаменты. Все, что мы так явно видим, проходя по улочкам Ярнама. Готический роман берёт своё начало в XVIII веке, а к середине XIX уже достигает своей кульминации, в произведениях Эдгара По, или Мэри Шелли. И именно в это время начинает зарождаться декаданс. Только вот в середине XIX века окружение уже сменило вектор на эстетизм и модернизм, с чем и связан стиль fin de siècle. Его образы уже утончённее, они воспевают роскошь и искусственность (шёлк, бархат, парфюмерию). 

Однако уже тут видна преемственность. Готические мотивы проникают в декадентскую эстетику через вампиризм, через эдакую смертоносную красоту, контраст между великолепием и тлением. А позже и вовсе появится эталонный декадентский герой в готическом романе, особенно ярко символизирующий взаимопроникновение этих двух направлений, в «Дракуле» Брэма Стокера.

Тем не менее разрыв в этих стилях продолжает зеркально отражать свои эпохи. 

Эта разница касается и женских образов, где в готическом романе нас встречают демоницы, проклятые невесты и ведьмы, то декаданс приносит нам женщин роковых, чувственных и искусственных. И даже в образах смерти готическое кладбище при грозе противопоставляется аристократической, наркотической гибели. 

И это же видно и в отношении к страху, иррациональному и религиозному. Там, где готический кошмар играет в первую очередь на страхе перед неизвестным, сверхъестественным, божественным, что мы и ощущаем на себе в течение всей истории Bloodborne. Великие, существовавшие ещё до появления людей, Птумеру и проклятье Зверя. Всё это находится вовне, это какое-то инородное влияние на маленького человека, которому как-то приходится противостоять этой ужасающей неизвестности. Готика пытается создать эдакий эффект присутствия кого-то ещё, кого-то непонятного, чуждого и неизведанного. Ночь охоты предзнаменует восход красной луны, и где-то в тёмном повороте обязательно прячется страшный неизведанный зверь. 

В то время как декаданс скорее склонен к язычеству, эзотерике, эстетизированному богохульству. Это ярче всего нам показывает Bioshock. Декаданс ищет ужас не вовне, он ищет ужас внутри нас. Его цель вытащить на свет наши внутренние кошмары, будь то безумие, жестокость, чревоугодие и все остальные пороки. И именно это декаденты стараются довести до театрального абсурда, создавая ощущение нереальности. Что мы видим как в отчаянии Dishonored, так и в безумие Стефано. Декаданс не боится разрушения, декаданс его воспевает, считая именно это состояние кульминацией жизни, наполняя свои произведения эксцентричной и болезненной эстетикой, как бы заглядывая за изнанку не мира, а человеческой души.

И наверно здесь уже пора бы и перейти к выводам.

Вывод

Про декаданс на самом деле можно говорить бесконечно, отчасти, потому что это понятие включает в себя слишком много обтекаемых формулировок, а, отчасти, потому что его нотки встречаются во многих других направлениях. По сути найти его можно да почти в чём угодно, и в меланхоличной обречённости Dark Souls, и в абсурдистской атмосфере умирающего города Мор. Утопии(Pathologic). 

Тем не менее чистый декаданс, как оказалось, зверь довольно редкий. И если попробовать предположить почему, то приходит в голову только то, что декаданс все же проявляется на фоне стагнации предшествующей большим кризисам, потому так хорошо приклеилось к декадансу символическое понятие конец века, не только в понятии фактического завершения столетия. И хорошо это или плохо выводы делайте сами.

Но мне хочется верить, что игровая индустрия все еще находится на стадии развития. Во всяком случае в культурном плане. 

От себя могу сказать, что часто ловить это гнетущее ощущение безысходности, культивируемое этими ребятами, я, пожалуй, не готова, пусть даже и эстетизация всей человеческой мерзости и правда может быть подана красиво. 

И честно говоря, после всей этой вакханалии никакой вывод больше и не приходит в голову. Единственное, что хочется сказать, это держите кукуху в порядке и не смешивайте реальность с вымыслом. 

А что по-вашему ещё подходит на роль декадансного произведения или персонажа, уверена, я собрала далеко не всех. 

·Bloodborne Lady Maria by Lady Oichi Chan

Queen of the Vilebloods by Tera Mizuki

Nurse by Lady of Rohan Cosplay