Вы перешли на личности
а я на поэтичности
Ваш опус до типичности
(при всей его комичности
и доле истеричности)
лишён реалистичности
в Вас нет самокритичности
Вы лишены логичности
и (не без драматичности
в условиях публичности)
Вы в вашей полемичности
виновны в нетактичности
и полной безразличности
к своей проблематичности
и раз Вы по привычности
плюёте на приличности
то нужно для практичности
закрыть Вас в герметичности
и для педагогичности
и для экономичности
продать Вас за наличности
в музей неврастеничности
с пометкой о токсичности
и гадкой специфичности!
Если зайдёт — можно заменить «поэтичности» на «мелодичности».
Мечтатели смотрят вверх,
Писатели смотрят в лист.
Лист неизбежно бел,
Невыносимо чист.
Мир полон ярких клякс,
Где же его предел?
В утренний сонный час
Свет неизбежно бел.
Дрожью ломает слог,
Он в тишине повис.
Лист между тонких строк
Невыносимо чист.
Невыносимо пуст,
Как перестук фанер,
Опыт корявых чувств,
Неотвратимых мер.
Белым по чёрной зге
Звёздная ляжет сныть.
Мечтатель посмотрит вверх,
Писатель захочет выть.
Надежда Князева
На теплой тыльной стороне луны
Латунь хранит латынь крылатой фразы.
Ладонь в ладонь, парабола волны.
Ночь обнажает космос, чтобы сны
Смотреть оттуда безоружным глазом.
И суть вещей становится видней:
Иные имена, переплетенья,
Что трудно разглядеть при свете дней.
Ночь — это время, когда нет теней,
Поскольку в темноте мы сами — тени.
Латунным полумесяцем звеня,
Она вселяет первобытный страх,
Чтобы ладони вновь соединять,
Чтобы смотреть на языки огня
И говорить на этих языках.
* * *
Помнишь, барин, как, бывало, с нами
на Купалу баловал с огнём,
и когда ты прыгал через пламя,
то прожёг штаны и барский дом.
Помнишь, как загнали в сеть русалок
и потом таскали за хвосты,
чтоб не завлекали деток малых
у воды.
Помнишь, тили-тесто замесили,
возвели чудесный дили-дом,
салом по мусалам закусили,
бляху-муху хлопнули при том.
Нынче ж, барин, раннею весною
по реке с казнёнными плоты,
а вон тот, удавленный кишкою,
это – ты.