Препарация: Постсоветский постапокалипсис — Общая тема

На проводе город Таллинн (sic!), здравствуйте. Пришлось пропустить недельку — внезапные обстоятельства. Так или иначе, я снова здесь, и сегодня мы не будем говорить о какой-то конкретной игре. Мы даже не ограничимся играми как таковыми и даже не жанром постапокалипсиса в принципе. Это скорее некое небольшое рассуждение, мысли, которые бродили в моей голове довольно давно, и наконец кристаллизовались в определенную идею.

1. Популярность
Меня давно интересовало, почему жанр постапокалипсиса столь тепло приветствуется на постсоветском пространстве? Многочисленные поклонники таких серий игр, как S.T.A.L.K.E.R. и Metro 2033 и, разумеется, Fallout… Проект Atomic Heart, который, определенно, имеет некие пересечения с культовой трилогией от GSC Game World. Сингл «Анабиоз», получишвий за рубежом название Cryostasis. Куда менее известные релизы, вроде недавних Insomnia: The Ark (причастность которого я объясню чуть позже) и Atomic RPG, а так же совсем уж позабытых старичков You Are Empty и Ex Machina. И даже полюбившийся многим проект Пираний под названием Elex. Ну и не слишком удавшиеся онлайн-проекты вроде Survarium и sZone мы тоже возьмем во внимание. При чем заметьте, только два из названных тайтлов разработаны вне СНГ. Да, ребята, это все у нас.

Кроме того, у нас пишут книги, много книг. Даже не говоря о написанном вокруг Сталкера и Метро, я навскидку назову, например, серии «Древний» и «Ареал» фантаста Тармашева. Стоит вспомнить и Стругацких, но к ним я тоже хочу перейти попозже, ближе к концу.

И все это существует не только в интернетах. Как много среди вас тех, кто, вдохновившись постапокалиптической тематикой, лез в заброшенные советские заводы, бункеры и многоэтажки, ища там нечто интересное и называя себя «сталкерами»? А есть ли среди вас страйкболисты? Я вот увлекался пару лет назад, и скажу совершенно точно: самые большие игры в Прибалтике устраивались по Сталкеру и Фоллауту. Думаю, найдутся те, кто меня поддержит.

Такой вот Снусмумрик.

Нет, я не скажу, что у наших дальних и близких соседей нет такой любви к этой теме. Готов спорить, что в сумме игр в жанре постапокалипсис за бугром гораздо больше. Но все названные мной имена, как мне кажется, формируют некий пул, в котором можно разбираться и выявлять некие традиции постсоветского постапокалипсиса.

2. Возможные причины
Что же так будоражит разум игроков, читателей и всевозможных любителей адреналина на просторах Святой Руси? Я пытался объяснить это многим. И вот вам несколько версий.

Быть может, постапокалипсис близок нам, как эдакий идеальный мир сильной личности? Ты можешь быть хорошим, можешь быть плохим, но так или иначе ты обязан быть сильным. Выживай или сдохни — вот простое правило. Кто-то реализует комплекс героя, помогая слабым, кто-то самоутверждается, становясь самым сильным. Кто-то пытается отстроить мир заново, а кому-то по душе воцарившийся хаос. Понятия врага и друга предельно ясны: мутанты, бандиты, члены вражеской группировки — это враги. Все остальные — друзья. Да и цели в таких обстоятельствах всегда остаются ясными и четкими: помогай своим и не умри сам.

Но ведь все это есть и в других играх. В частности, этого много в разнообразных RPG. Более того, в ролевых проектах игроку зачастую предоставляется куда большая свобода действий и выбора. И, кстати, они так же формируют очень крепкую и многочисленную фанбазу, перетекающую порой и в оффлайн. Кстати, если кто хочет познакомиться с феноменом ролевизма, так сказать, in the nutshell, советую послушать песню группы Филигон — «Ролевики».

Мы не из дурдома, мы — ролевики.

Кроме того, игры в принципе дают человеку возможность почувствовать себя тем, кем он не является, и повидать то, чего в жизни он никогда и нигде не увидит. Суровым воякой ли, могучим волшебником — не так важно. А если люди выходят на улицы, стараясь ощутить это ярче, вживую, значит у них есть такая возможность. Стало быть, свести все только к личности игрока не получается — есть тут что-то еще.

3. О смыслах
Сделаем, пожалуй, совершенно не большое, по-настоящему коротенькое отступление. Перед тем, как я перейду к ядерной (хе-хе) части этого спича, я бы хотел заявить вот что. Каждое художественное произведение всегда несет в себе три уровня смысла. Первый — это, разумеется, тот, что вложил напрямую автор. Та самая главная идея, которой всех нас мучили и, быть может, еще мучают на уроках литературы в школе.

Далее следуют те посылы, которые автор спрятал, оставив лишь намеки и подсказки. В качестве примера можно привести того же «Бегущего по лезвию», в котором можно найти весьма явственные указания на рукотворное происхождение главного героя. Что, в общем-то, наполняет весь фильм совершенно иным значением.

Третий, главный для сегодняшнего обсуждения уровень — это то, что проникло в произведение помимо воли и даже ведома автора. Он просто описывал то, что видит, чем живет, и попросту не смог не вписать этого в свое творение — он просто не видел другого, не знает, как иначе. Ярким примером могла бы послужить известная многим и, готов спорить, одна из любимых книг Даура Авидзбы, 1984 авторства гражданина Оруэлла. Известно, что изначально она планировалась как эдакая сатира на сталинский СССР и более близкие Оруэллу географически идеи английских социалистов. Одна беда — при социализме Оруэлл никогда не жил и в СССР не был, а потому и описать его он не смог — не то что понять.

Вот попробуйте описать черную дыру. А даже если вы видели ее предполагаемые изображения или даже недавние фотографии, скажите, пожалуйста, а где у нее, например, аккреционный диск? А ведь изменение и развитие общества — процесс ничуть не менее сложный, чем возникновение черной дыры. Но да ладно, я увлекся.

4. Что такое постсоветское пространство?
Знаете, меня натолкнула на эту мысль серия игр The Elder Scrolls. Как-то, когда я играл в TES IV: Oblivion, я подумал: «Как так получается, что на руинах таких могучих цивилизаций, как, например, двемеры или айлейды, возникают совершенно новые, другие империи, которые при всем желании оказываются неспособны достичь того же уровня величия, как их предшественники? Почему никто до сих пор не разобрался до конца с их технологиями, устройством? Как так вышло, что буквально в ста метрах друг от друга расположены деревянные хибары и огромный подземный город, наполненный такими технологиями, которые жителям хибар и не снились?»

Тогда я первым делом вспомнил о том, как германские племена разоряли Римскую Империю в период ее упадка. Вся современная Европа, фактически, стоит на костях той могучей цивилизации, и когда-то рядом с факториями, акведуками и дворцами наместников действительно стояли деревянные хибары германцев. Однако, меня ждали дела, и я отложил игру.

Я собрался и отправился на другой конец города, в район Копли. Это портовый район Таллинна, целиком построенный при советской власти. Идя вдоль набережной, я всматривался в огромные пустые портовые комплексы, использовавшиеся когда-то для приема и отгрузки товаров, отправлявшихся в плавание по всему свету. И тогда-то меня и осенило: «Подожди, какие германцы? Какие римляне? Вот оно».

С тех пор меня не покидает чувство, что я — а вместе со мной и все обитатели постсоветского пространства — мы живем на руинах абсолютно иной цивилизации. С другим уровнем развития, другой культурой, другими целями и идеями.

Такая же мысль меня посетила, когда я играл в весьма неплохую, пусть и забагованную Insomnia: The Ark. Те люди летели на гигантской космической станции к некой точке эвакуации сотни лет. Они спасались от атомной войны на аппарате, построенном задолго до ее начала. И да, многие системы пришли в негодность, и далеко не все из них могли быть восстановлены, учитывая тот уровень знаний, которым обладали обитатели станции — они жили на обломках (вернее, на одном, весьма конкретном обломке) более древней цивилизации.

Вот знаете, еще лет сорок назад буквально у меня под окном стоял мясокомбинат. Его продукция развозилась по всему Союзу, он обеспечивал рабочие места и позволял городу развиваться. Дальше по улице находился хлебобулочный завод, а на пересекающей ее был комбинат целлюлозный. Да, это не самое приятное соседство. Но это то, что могло бы сейчас толкнуть страну вперед. Однако, вместо этого, на пустыре, оставшемся от мясокомбината, сейчас построен новый торговый центр (с колесом обозрения!), в здании ЦБК находятся боулинг и лейзертег, а здание хлебзавода, по-моему, переоборудовано и то ли просто выкуплено, то ли сдается под склад. При этом, телевизор убеждает нас, что все это на пользу, что Эстония теперь страна туристическая, и что нас интересуют маленькие компании и информационные технологии, а это все — пережитки. Постиндустриальная эпоха, х#ли.

Ну, я думаю вы и так прекрасно знаете, что это. Если нет, это — заброшенный советский ангар с челноком «Буран». Только попробуйте себе вообразить размеры этого места.

5. Постсоветский постапокалипсис
Я не утверждаю, что так оно и есть, но мне кажется, что во многом тот отклик, который рождается в нас, когда мы в очередной раз садимся за любимую книгу, игрушку или когда бегаем с ребятами по полигону и шаримся по заброшенным зданиям, во многом обусловлен тем, что мы сами в некотором смысле дети постапокалипсиса.

Ведь этот жанр, по сути, и есть рассказ о жизни на руинах другого мира. Вспомните, как вы слушали рассказы старожилов о жизни до Метро, гуляя по станциям московского метрополитена. Вспомните рассказы родителей о том, как они жили до Перестройки. Хорошо ли, плохо ли — не важно, как. Они жили по-другому. И можно по-разному относиться к СССР — суть не в этом. Суть в том, что нам не просто близка — родственна идея о жизни на руинах чего-то более развитого, сильного и могучего.

И сравните нынешний постапокалипсис со Стругацкими. «Пикник на обочине» — это ведь просто история исследования места приземления инопланетян. Это просто земля, ставшая непригодной для жизни — такое случается повсеместно и постоянно. Нет в этой книге той самой сталкеровской атмосферы, ведь они тогда еще не знали, чем все кончится, и как.

6. Подытожу
Чтобы проверить свои измышления, я бы очень хотел, на самом деле, посетить город Детройт. Это ведь тоже определенно образчик былого величия. Почувствую ли я там то же самое, что чувствовал когда-то играя в Сталкера и лазая по заброшкам на окраинах города? Хотелось бы знать.
Tallinn out. Live, die, repeat.