Перевод книги «Горе-творец/The Disaster Artist» [Глава 2]

Возвращаюсь к многострадальному переводу книги «Горе-творец», повествующей о создании известного в узких кругах «шедевра» «Комната/The Room» (2003) за авторством великого и ужасного Томми Вайсо. Именно по этой книге Джеймс Франко снял не так давно одноимённый фильм. Однажды мы узнаем как создавался один из «Величайший худших фильмов всех времён», о чём нам говорит обложка книги.

По понятным причинам, для начала рекомендую ознакомиться с первой главой.

Глава 2: Франция победила

«У каждого должен быть хоть один талант»

– Дики Гринлиф, Талантливый мистер Рипли

Рождество 1990 года я встречал в Калифорнии перед телевизором, смотря «Один дома». Тогда мне было 12 лет. Сразу после просмотра я принялся за написание сценария к сиквелу – «Один дома 2: Потерянный в Диснейлэнде». Сюжет основывался на том, как Кевин Маккалистер (Макалей Калкин) ошибся самолётом и отправлялся в Диснейлэнд, где он пересекается со своим старшим соседом Дрейком, в исполнении Грега Сестеро. Там Дрейк и Кевин сталкивались с бандой беглых преступников из Флориды и пытались спастись от них при помощи ловушек. Я даже написал саундтрек, нарисовал постер и проработал маркетинговую стратегию. После завершения сценария, я раздумывал, как вместо 8 класса окажусь на съёмочной площадке в Орландо.

Как и все 12-летние сценаристы, я позвонил в 20 век Фокс. Я поговорил с одним из сотрудников, но по какой-то причине получил от ворот поворот. Я был так взбешен, что позвонил ещё раз и потребовал адрес компании Джона Хьюза в Чикаго. Затем я послал Хьюзу свой сценарий напрямую.
Мама постоянно подшучивала над моей мечтой о создания собственного фильма, но это только разжигало мои надежды. Я проверял почту каждый день после школы, надеясь доказать ей что она ошибалась.

Месяц спустя мама вошла в мою комнату с коричневым конвертом в руках. Она замерла, и, взглянув на меня, сказала:

— Это из Hughes Production.

Я открывал посылку, словно ожидал там найти «Золотой билет» от Вилли Вонки. Печальные новости – сценарий прислали обратно, но к страницам была прикреплена записка от самого Джона Хьюза: «Верь в себя, — было сказано в конце, — будь терпели и всегда откликайся на зов своего сердца». Вдохновляющая записка, отправленная случайному мальчику от Джона Хьюза, хоть и набросанная на коленке, но тогда она многое для меня значила. Да и сейчас значит. В дальнейшем я убедился, что многие люди способны проявить доброту, но многие из тех кто может этого не делают. После прочтения письма Хьюза я понял, что нашёл своё призвание.

Я очень люблю свою маму. Она чудесный человек: сильная, уверенная, любящая, практичная и просто прекрасная. Она меня всегда поддерживала, но нас разделил ключевой вопрос – моя карьера. Первое, что нужно знать про мою маму – она француженка родом с Сицилии. Задумайтесь на минуту, какой темперамент может породить такая комбинация. Мама хотела чтобы я стал учёным, доктором или юристом. Для неё моё «Я хочу быть актёром» было чем-то вроде «Я хочу быть бездомным». Странно, а может и нет, но мама хотела стать оперной певицей.

— Если бы это было так легко, я бы так и сделала, — ответила она мне, когда я спросил её об этом.
Если погрузиться в прошлое и обобщить все аргументы, которые она выдвигала против моей идеи, то это будет звучать как:

— Грег, послушай. Это невероятно сложная профессия и множество по-настоящему талантливых актёров едва сводят концы с концами. Ты можешь быть очень талантливым, но у тебя всё равно ничего не выйдет. Ты действительно хочешь так рискнуть?
Но она этого не сказала, а вот что она произнесла:

— Жизнь преподаст тебе урок, и худшее из всего этого, когда ты будешь наблюдать за слоняющимися по улице неудачниками решившими покорить Голливуд ты вспомнишь, что родители тебя предупреждали, – подобное было тяжело услышать от неё. Я хотел вырасти таким человеком, которым бы мама гордилась.
Что касается моего отца, то с ним всё было иначе. Его главная мысль при воспитании была следующей:

— Просто живи и наслаждайся жизнью; она и так течёт слишком быстро.
Но в итоге голос матери в семье всегда звучал громче.

— Многим людям нечего терять, — она бы мне сказала. – Но тебе Грегори есть что терять.
Меня ранили эти слова, ведь это значит, что я многое потерял. Я не посещал школьный драматический кружок, например. Я боялся, что окажусь не достаточно хорошим для него. Я преуспел в изучении литературы об актёрском искусстве. И у меня сердце упало, когда я узнал что Джек Николсон прошёл 350 прослушиваний, прежде чем получить свою первую роль. К концу школы меня окружал страх и я не представлял чем хочу заниматься. Я не поступил в колледж, у меня не было никакого плана. Всё шло неправильно.

Как раз тогда я смотрел ещё один фильм, который оказал огромное влияние на меня — «Легенды осени». Я был уверен, что Тристан Ладлоу (Брэд Питт) занимается поиском себя, также как и я, только надеялся на меньшее количество медвежьих нападений. Следующим утром я смотрел телевизор и наткнулся на рекламу Contra Costa Times для «Звёзд». Это было рекламное агентство из Сан-Франциско, которому нужны были новые клиенты. Я решил отправить им свои фото и через пару недель кто-то позвоним мне и назначил встречу. Полтора месяца спустя они предложили мне поработать моделью в Милане. Это сильно расходилось с моими планами на учёбу. Я уже был на «дистанционном обучении», когда приземлился в Малпензе и взглянул на восхитительное итальянское солнце.

У меня было безумное начало. Я посещал кастинги по всему городу, на многих из которых по 400 моделей стояли в очереди по несколько часов, только чтобы их увидели. Это пугало больше чем всё, что я мог представить. И в этот первый раз я не позволил страху взять верх надо мной. То, что меня поддерживало агентство ещё не значило, что я был защищён лучше других и это не значило что я могу просто уйти. Я был восхищён красотой итальянских женщин и той непривычный модой, на которую смотрел 18 летний парень из Калифорнии, который хотел стать актёром. Моей ошибкой было рассказать о моих мечтах модной публике:

— Я занялся этим, чтобы потом стать актёром.

— Тебе стоит этим заниматься, чтобы стать моделью.

Теперь я понимаю, что это была правда. Каждый день, каждое мгновение ощущалось иначе – свежо и невероятно. Я был на фотосессиях в Венеции и на озере Комо. Свободные дни я проводил с другими молодыми моделями недалеко от Duomo. В Париже мне выдался шанс поработать с Jean-Paul Gaultier. Я встретил редактора Vanity Fair, который доброжелательно поинтересовался:

— Мама точно отпустила тебя так далеко?

После 6 месяцев в Европе я вернулся в Сан-Франциско. Я не планировал снова работать моделью, поскольку хотел полностью посвятить себя актёрскому мастерству. Я знал, что моделям было очень сложно заставить серьёзно себя воспринимать как актёров и у этого были причины. Я спросил у своего агента — Лизы, сможет ли она выбить мне роль в любом фильме или на телевидение, главное чтобы в Штате Сан-Франциско или в районе Залива. Эта просьба показалась ей забавной:

— Грег, это звучит так, словно ты хочешь сделать карьеру, – Лиза напомнила мне о тех многих вещах, которых мне недоставало: резюме, демонстрационное видео с актёрской игрой, опыт, в конце концов. Но я был не приклонен и она согласилась.

К моему удивлению и к удивлению Лизы очень быстро я получил роль Джоела в «Детектив Нэш Бриджес» – грустного парня, который стал свидетелем убийства. После первых проб я полностью увлёкся своей ролью, хотя она включала только две реплики «Да» и «Нет». «Ну вот и всё, — думал я, – Теперь меня ждёт взлёт ракетой». Вот только всё было иначе. Фил Джексон, герой моего детства, однажды сказал: «Я расколол камень не последним ударом, а сотней ударов до этого». Моя роль в фильме и была этим последним ударом.

Я снимался в своей сцене в Окленде с самим Доном Джонсоном. Во время съёмок я встретился с актёром Питером Грегори. Он был родом из Лос-Анжелеса, который был здесь приглашённой звездой. Мы успели немного поболтать. Грегори дал мне совет, как старший брат. Он сказал, что я похож на «молодого Роба Лоу», что играет в мою пользу: такая же милая невинность, и если я хочу чтобы у меня всё было хорошо, то нужно понять, как это использовать с умом.

— Тебе не хочется стать ещё одним смазливым личиком. Симпатичные парни в Лос-Анжелесе и так на каждом шагу.

Но самым полезным, что упомянул Грегори было имя его агента, Джуди Шоен, с которой я собирался вскоре связаться. Мой план: Позвонить Джуди Шоен и сказать «Привет. Питер Грегори рекомендовал мне вас». Что было немного ложью. Питер сказал, что у меня не будет проблем с привлечением агента в Лос-Анжелесе, так почему бы не начать с неё?
Когда я пришёл домой и сказал маме что собираюсь прощупать почву в Лос-Анжелесе, но что она ответила:

— Если ты это сделаешь — если поедешь в Лос-Анжелес, мой милый, то с этого момент ты сам по себе. Помогать я тебе не собираюсь.

Прежде чем связаться с Джуди Шоен я уже уяснил кое-что — вам понадобится мощный такой микроскоп, чтобы рагдедеть меня потом на экране. Это называется быть «актёром третьего плана» говоря полит-корректно, а по сути «быть охуенно милым» если ты говоришь с другими актёрами. Одним из таких случаев был «Gattaca/Гаттака» (1997) фантастический фильм с Итаном Хоуком и Умой Турман снятый Эндрю Николь, в котором можно заметить моё лицо среди граждан Гаттаки. Также я снимался в «Городской полиции/ Metro» (1997)с Эдди Мерфи и Майклом Раппапортом. Человек, который занимался подбором актёром массовки на площадке, сказал мне стать прямо за спиной Эдди Мёрфи, для сцены в таверне, которую в итоге вырезали. После моего триумфального появления в массовке Metro я позвонил Джуди Шоен. К счастью она взяла трубку и я объяснила что я недавно снимался в сериале «Детектив Нэш Бриджес /Nash Bridges» (1996) с её клиентом Питером Грегори. Вскоре я был в Лос-Анжелесе. И я собирался с ней встретиться.

— Что же, — сказала она прокуренным голосом, — не нужно приезжать сюда ради меня.
Несколько дней спустя я приехал только ради неё. Джуди оказалась очень неожиданно доброжелательным человеком.

— Первое что тебе надо, — сказала она мне, — это сделать запись. Также практика. Тебе нужно практиковаться.

Она отложила сигарету и взглянула на меня.

— Что если я скажу усилить сцену? Ты будешь знать что я имею ввиду? – я промолчал. – Я так и думала. Возвращайся с записью твоего актёрского мастерства и тогда мы поговорим.
Я вернулся в Сан-Франциско с мыслью «Мне нужна запись», «мне нужна практика». Эти идеи бежали у меня в голове, словно цифры на бирже. Я записался на курсы в Американском консерваторском театре» в Сан-Франциско, чьим выпускником числился Дензел Вашингтон, Тери Хэтчер, Вайнона Райдер и Дэнни Гловер. Затем я нашёл так много работы, как было возможно, поскольку переезд в Лос-Анжелес не обещал быть дешёвым. Я попрощался с театром «Золотые ворота в Тендерлоан».

Я уже 6 месяцев занимался в Американском театре-консерватории (англ. American Conservatory Theater), когда я вновь позвонил Джуди Шоен и сообщил о своём прогрессе. Я не смог дозвониться, так что просто оставил сообщение. На следующий день я пришёл к отцу в офис и застал его говорящим по телефону. По его взгляду я понял, что его разговор касается меня.

— Ага, — мой отец продолжал разговаривать. – Да, я знаю. Она облажалсь. Согласен. Я не буду иметь с ней дел. Я передам ему.

Он положил трубку. Чтобы там не было, дело было плохо.

— Папа? – сказал я.

Его взгляд пересёкся с моим:

— Твоя мама поговорила с этим агентом. Она сказала, мама была груба и даже нахамила её помощнику, так что теперь она не желает общаться с тобой. Всё кончено. Можешь обо всём забыть.
Моя мать была француженкой и раздражать и даже взбесить людей было у неё в крови. Можно сказать это галльская форма не небессмысленной прямолинейности. Это не грубость, по крайней мере, не намеренная, но попробуйте объяснить это ассистенту Джуди Шоен, которая звонила мне, но наткнулась на мою мать. Довольно быстро она обнаружила, что на неё кричат. И она стала кричать в ответ. Всё обернулось полным провалом. Потом я узнал, что трубку взяла сама Джуди Шоен и сказала моей матери:

— Не смей, блять, больше звонить мне в офис. Мне не интересен твой сын.
Я потратил последние 6 месяцев пытаясь сделать всё, чтобы показать себя Джуди в лучшем свете и всё рухнуло за один единственный полуминутный разговор. Я тут же вернулся домой и схватился с матерью. Но у неё был совершенно иной взгляд на сегодняшние события. Её первым аргументом было то, что все эти людишки из Голливуда «сумасшедшие и воры». Вторым пунктом шло, то, что как раз об этом она меня и предупреждала. И в третьих, Голливуд не работает так, как работает весь остальной мир. Тебе нужны связи, надеяться только на своего агента или быть богатым. Я же в ответ раз за разом упирал на одно: тебе нужно было дать мне трубку, а не самолично сжигать ту единственную ниточку, которая у меня была. Больше мне было нечего сказать, как и ей вскоре.

Пару недель спустя мама повезла моего брата в школу стоматологов в Лос-Анжелесе для поступления. Она позволила мне поехать с ними, чтобы встретиться с некоторыми голливудскими агентами. Я понимал, что это её попытка извиниться. Я поехал, несмотря на то, что у меня не было возможности с кем либо встретиться. Все приличные агентства принимали только «по рекомендации». Находясь в таком безвыходном положении я решил обивать пороги Cunningham-Escott-Dipene – агентства по поиску талантов, которые мне известны тем, что представляли Марка Хэмилла. Если и есть малейший шанс, что существуют законы управляющие индустрией развлечений, то он был моей последней надеждой. Пусть хоть и на несколько минут, которые я там проведу. Моё появление в CED прошло так как я и ожидал:

— У вас назначена встреча или вы по рекомендации?

— Нет, — и на этом меня попросили выйти.

Я же мучительно подбирал малейший повод, чтобы этого не делать и мой голос дрожал от волнения, так что я замолчал, кивнул и удалился.

Через месяц пришли хорошие новости из моего агентства в Сан-Франциско, которое подписало меня на съёмку в двух рекламных роликах. Первый был для Ford. В нём я изображал студента, который гуляет со своей девушкой; и мы восхищённо махаем проезжающему мимо грузовику Ford. Особой логики я в этом не видел, но это бы вернуло мне мою карту гильдии киноактёров. Менее полезными были мои занятия в A.C.T. Ученики слишком мало тренировались и выступали на сцене. Да и само место было довольно жутким. Так что я поспрашивал знакомых где ещё в Сан Франциско можно позаниматься? Первое имя, которое мне назвали, было Джин Шелтон. После короткого разговора мы договорились встретиться.

На дворе стоял апрель 1998 года. Мне было почти 20 лет. Я уже неделю занимался с Шелтон, а хорошие новости и не думали прекращаться: мне позвонил Том Шедьяк директор по кастингу занятый на фильме «Целитель Адамс/ Patch Adams» (1998) с Робином Уильямсом в главной роли. Том видел мои пробы и я отлично подходил на роль персонажа без реплик, который бы участвовал в нескольких сценах похорон, снятых крупным планом во время тяжкой скорби мальчиках на похоронах своей сестры. Меня утвердили на роль и я выехал в долину Напы. Моя мать не понимала, зачем ехать так далеко ради сцены, в которой у меня и реплик-то нет.
Я прибыл в Святую Елену – город, где проходили съёмки около 7 часов утра. Мне выдали мой траурный плащ и я ждал как и все остальные. Внезапно я услышал, как из громкоговорителя раздалось моё имя. Продюсер очень хотел со мной поговорить. Она сказала, что раз по сценарию я один из членов семьи Адамса, то мне стоит поговорить с Робином. Было бы хорошо сформировать более близкие отношения.

Робин Уильямс долго прожил в Сан Франциско, я вырос наблюдая за ним по местному телевидению. Я посчитал, что будет забавным если я напомню ему об одной мелочи из прошлого: о странном персонаже по имени Красавчик Уильямс, которого он придумал во времена Mork&Mindy на местном ТВ. Когда я приблизился к его трейлеру, Уильямс медленно расхаживал поблизости. Продюсер обогнал меня, чтобы успеть предупредить Уильямса обо мне. Я собирался поговорить с актёром, которым я всегда восхищался и который всего пару недель назад получил Оскар за фильм «Умница Уилл Хантингтон».

В шаге от него, я улыбнувшись протянул руку:

— Красавчик Уильямс, — выдал я восхищённо и с улыбкой на лице пожал его большую волосатую руку.

Уильямс смотрел на меня не моргая:

— Красавчик? – он ответил и перестал жать мне руку. Он понятия не имел что я имею ввиду. Он полностью сконцентрировался на предстоящей сцене; ещё бы он помнил всякую ерунду из давнего прошлого.

— Красавчик Уильямс, — я повторил, но это не помогло. Я чувствовал как моё лицо налилось кровью, а на лбу выступил пот. Уильямс выпустил мою руку, но решил отставить это недопонимание в стороне. Он очень спокойно стал объяснять мне что сцена которую мы сегодня снимаем очень эмоциональна и является одной из ключевых в фильме. И моя задача, как следствие, стоять там и излучать грусть. Он был очень добр и действительно сильно помог мне и обменявшись парой слов он поблагодарил меня за то что был частью этого фильма и ушёл.

Мне указали отметку, на которой нужно стоять во время сцены. Рядом со мной стоял парень, которого я по ошибке принял за актёра из моей сцены. Это был молодой актёр, о котором я ничего не слышал: Филип Сеймур Хоффман. Я попытался немного с ним поговорить, но он всех своим видом показывал, чтобы я заткнулся нахрен, что я и сделал.

Режиссёр Том Шедьяк внезапно появился на площадке подошёл к нам сзади и растолковал несколько деталей. Шедьяк очень крутой, напоминал мне богатенького хиппи. У него за плечами уже было несколько крупных фильмов, например «Эйс Вентура», но он всегда себя вёл, словно должность только добавляла ему обходительности и внимательности. После съёмок он говорил с кем-то, кто вечно таскался за ним:

— Я собираюсь заняться им поплотнее. Нужно будет позже с ним ещё много чего сделать, но позже, — затем он обратился напрямую ко мне. – Это было здорово, Грег. Спасибо тебе.
К этому моменту я знал достаточно, чтобы ничего не говорить. Даже не благодарить за то, что помнит моё имя, а это уже было чем-то запредельным для меня. Так что я молча кивнул. После того как мы завершили съёмки я ещё покрутился вокруг, вместо того чтобы ехать домой. Я оставался всего лишь актёром третьего плана, хоть и востребованным, что тоже неплохо. Но это не давало ощущение, что я занят чем-то стоящим.

Я стоял на месте, раздавленный горем и делал именно то, что от меня хотел Шедьяк. А ведь ещё пару недель назад я был готов сдаться. Может я просто не был достаточно безумен для этого. Словно убеждаясь в моём творческом перерождении, продолжали приходить предложения о съёмках, в том числе и на роль Трипа Фонтейна в «Девственницах-самоубийцах / The Virgin Suicides», но эту роль исполнил Джош Хартнетт. Мою запись с прослушиваниями направили прямиком в Лос-Анжелес директору по кастингу, которая сказала моему агенту, что я ещё ей пригожусь, но не в этот раз. Вскоре после этого директор по кастингу в Сан-Франциско, которому я уже писал, ответил мне: «Я не знаю, что ты делаешь, но всякий раз когда я тебя вижу ты становишься всё лучше и лучше. Так держать». Но ничего не происходило и даже не предвещало событий и всё что у меня было это пара ободряющих слов от директоров по кастингу.
Знаете, есть что-то жуткое в том, что лучшей новостью месяца оказывается победа Франции в Суперкубке. 13 апреля 1998 года, за 2 дня до моего двадцатилетия я пришёл на занятие Джин Шелтон, объявив окружающим о победе Франции в Суперкубке. Странно, что никто кроме меня не был в восторге от этой новости?

И всё таки один нашёлся – это был одногруппник Мюрад. Он был франкоговорящий из Туниса. После того как занятие началось он шепнул мне на-французском «Франция победила». Я говорил по-французски с ним пару раз и уже привык, что по французки он обращается именно ко мне. Я повернулся к нему, но Мюрад обращался не ко мне. Он говорил, вернее, пытался заговорить с парнем слева от него, одиноко сидевшим через несколько мест от него. У него была довольно угрожающая и даже бандитская внешность: угрюмое лицо с длинными, густыми, чёрными волосами. Этот бандит уставился на Мюрада. Победа Франции его явно не волновала. И всё что он выдавил это:

— Ага, конечно, — и уставился на сцену.

Это была такая странная реакция. Его акцент, по крайней мере насколько я мог расслышать, не звучал по-французски, хотя он его хорошо знал и говорил на нём. По всему виду, кроме поведения, он выглядел гораздо старше. Он сидел на стуле сгорбившись, словно подросток которого арестовала полиция. И чем больше я к нему присматривался, тем более странным он мне казался. Он был наполовину супергероем из комиксов, а наполовину иконой фанатов «Хэви-Метал». Был ли он француз? Если да, то почему он так безразличен к победе Франции?
Я и понятия не какую роль этот момент сыграет в моей жизни. Именно тогда я впервые увидел человека, который звал себя Томми Вайсо.

Продолжение следует...