История Пиратства. Часть 4

В предыдущих частя я рассмотрел становление пиратства вольного и каперства.
А в этой части будет подробно рассмотрен «золотой век пиратства». Который начался в начале 17 века и закончился в середине 18 века. Эта эпоха была кульминацией развития пиратства в Карибском море, и близлежащем пространстве (хотя джентельмены удачи лиходействовали с обеих сторон материка и как севернее так и южнее). Именно этот временной отрезок чаще всего отображают в кино и литературе, ну и конечно Assassins Creed 4: Black Flag, который и вдохновил меня на создание этого материала.

(Тут был Flash-плеер, но с 2020-го года Flash не поддерживается браузерами)

(Тут был Flash-плеер, но с 2020-го года Flash не поддерживается браузерами)

Развитие пиратства сформировало несколько обществ на островах карибского моря из-за его пределами. У них были свои отличающие особенности, хотя занимались они одним и тем же… грабежом. А также торговлей награбленного, хотя также развивали скотоводство и прочие мелочи, но именно вооружённый грабёж был питательной силой этих сообществ. Еще до того, как морской разбой в Карибском море принял значительные размеры, на некоторых островах появились группы охотников за быками, в которые объединялись дезертиры-матросы, разочаровавшиеся переселенцы и прочие неудачники разных сортов. Крупный рогатый скот был завезен в Новый Свет из Европы.

Буканьерами традиционно называли лесных охотников из французских поселенцев (главным образом, нормандцев), обосновавшихся в начале XVII в. на принадлежавших испанской короне островах в Карибском море. В более широком смысле буканьерами стали называть охотников на диких буйволов и диких свиней, занимавшихся этим промыслом, чтобы «добыть кожи» и «продать мясо». Буканьеры вооружались кремневыми мушкетами с длинными стволами или пищалями со свинцовыми пулями-шариками. Выстрелы производились горстью ссыпаемых в ствол круглых пуль, причем из-за сильной отдачи мушкета стрелять из него приходилось не от плеча, а от бедра. Надо сказать, что буканьеры предпочитали не использовать во время охоты ружья и старались взять добычу ножами, мачете и корсарскими саблями с коротким лезвием —
маншеттами. Выжить в одиночку в лесу было невозможно, поэтому охотники объединялись в небольшие братские артели, по пять-шесть человек, и вели относительно оседлый образ жизни.

Создавая своего рода мужскую артель, и куда закрыт доступ женщинам, буканьеры большую часть времени проводили в лесу, наведываясь в населенные пункты, лишь чтобы продать заготовленные за сезон мясо и шкуры, поразвлечься да пополнить запасы табака, полотна,
пуль и пороха. Об этих искуснейших стрелках и умелых заводчиках-собаководах ходила мрачная молва как о не знающих удержу и отчаянно жестоких головорезах. «Говорят, что лучше три года пробыть на галерах, чем служить у буканьера».

Буканьеры, обосновавшись на территориях, принадлежавших Испанской короне, вели себя по-хозяйски независимо. Они не признавали местных властей, не платили никаких податей и вели контрабандную торговлю с местным населением, нарушая испанскую колониальную монополию.
Острова буканьеров (Тортуга, Эспаньола или СантоДоминго (соврем. Гаити), Невис, Сент Кристофер), эти маленькие «зоны обитания» диких охотников, находились под постоянной угрозой вторжения карательных экспедиций. Особенно ожесточенный характер приняла борьба испанцев
против буканьеров на Эспаньоле, где развернулась настоящая партизанская война. Не сумев сломить сопротивление лесных охотников, испанцы принялись методично истреблять скот, чтобы лишить буканьеров источников существования. Тем самым испанцы лишь укрепили ненависть к себе и спровоцировали буканьеров на занятие пиратством.

Разумеется, в связи с большим наплывом иммигрантов из Европы на Антильские острова, национальный состав населения там менялся, и занятия местных жителей разнообразились. Габриэль Дебьен, например, специально занимавшийся социальной историей французских Антильских островов, подчеркивал смешанность и космополитичность их населения, среди которого было полно генуэзцев, фламандцев, голландцев, англичан, мальтийцев, пьемонтцев, жителей Льежа, испанцев и ирландцев. Люди различных профессий, они вербовались на острова и занимались подчас чем придется. Среди выделенных историком представителей
различных профессий мы обнаруживаем и сельскохозяйственных рабочих, и строителей жилых домов и укреплений, и столяров, и обработчиков металла, и работников на сахарных плантациях, и поваров, и сапожников, и пекарей, и лекарей, и конопатчиков. По мере расширения социального спектра жизни на островах колонисты, занимавшиеся буканьерством в лесу, все более обособлялись и образовывали некие маргинальные сообщества. Уходя на «Большую землю», куда-нибудь в глухомань, они на время теряли свои социальные связи.

Одновременно среди англоязычных иммигрантов и бродячих моряков появилось еще
одно понятие, близкое французскому варианту «буканьерства». Они стали называть островных охотников «кау-киллерами» («убойщиками коров») и считали их самыми отпетыми среди разномастного населения Вест-Индии. Наиболее страшным наказанием, например, было оставить жертву на каком-нибудь берегу, где поблизости обитали эти молодчики. Британские «кау-киллеры», «сородичи» французских буканьеров, по сути отличаются от них лишь названием, ибо образ жизни они вели сходный и тоже были в одном лице контрабандистами, пиратами, добытчиками мяса и вооруженными головорезами. Так же, впрочем, как и «дровосеки» залива Кампече, среди которых в 1675–1678 гг. затесался молодой Уильям Дампир. В целом закономерно, что с 1680–1690-х гг. слово «буканьер» почти повсеместно перестало ассоциироваться с профессией охотника и теперь обозначало человека, вышедшего в море с целью грабежа. Отсюда и широкое употребление понятия «буканьер» в одном ряду с такими, как «морской разбойник», «пират», то есть с теми, кто преследовал и грабил торговые суда с целью наживы.

Итак, «буканьеры», «охотники», «кaу-киллеры» были не единственной враждебной испанцам социальной группой, действовавшей на испанских островах. Не меньшую угрозу таили и так называемые «флибустьеры». Эту вольную публику аббат Шарлевуа описывает, терзаемый смешанным чувством горечи и гордости: «По всей видимости, среди авантюристов… назвавшихся флибустьерами, пребывали не самые честные люди, и не было ничего ужасней и вместе с тем незначительней, чем это опасное воинство в момент своего возникновения. У первых людей, избравших такой образ жизни, не было ни судна, ни снаряжения, ни лоцманов, ни запасов провианта: отвага и смекалка за короткое время восполнили все недостающее. Начали они с того, что объединились и образовали небольшие сообщества».

Уникальный разбойничий мир Вест-Индии дал им еще одно удивительное наименование. Авантюристы, искатели приключений, головорезы, охотники и убийцы, именовавшиеся «береговыми людьми» («gens de la cote»), называли себя не иначе как «береговые братья» («freres de la cote»), входя в состав негласной ассоциации разбойников с необычными и суровыми законами и пиратским кодексом чести.

Прекрасные стрелки, способные снять одним выстрелом матросов, правящих парусами, они
лишали атакованное судно возможности маневрировать и, подобравшись с наветренной стороны,
шли на абордаж. Опиравшиеся на негласную, а в период войн и открытую поддержку правительств Франции, Англии и Республики Соединенных Провинций, заинтересованных
в захвате испанских островов Вест-Индии, буканьеры и флибустьеры превратились в мощное
орудие в борьбе за колонии. На примере «группировок» буканьеров и флибустьеров наглядно видно, до какой степени формализованно осуществлялся «дележ» социального пространства Антильских островов в Европе. Уподобляя отряды и буканьеров и флибустьеров вооруженным армиям, действовавшим порознь и время от времени объединявшимся для «войны» против испанцев, авторы того времени тем самым создавали некую социальную конструкцию, которую выстраивали в рамках механистической логики, свойственной эпохе.

В XVII и XVIII столетиях действовать в открытой Атлантике морские разбойники решались не часто – бедный островами океан не мог предложить им по-настоящему удобных опорных пунктов. Базирование же на европейском побережье было для корсаров небезопасным. Поэтому они начали гнездиться в Карибском море, изобилующем укромными островами, словно самой природой предназначенными для убежища пиратов.

И все же морской разбой не смог бы расцвести здесь таким пышным цветом, если бы не политические интриги между Испанией, с одной стороны, и Англией, Францией и Голландией – с другой. Ведь в ту пору, во времена бурного развития европейской буржуазии, подчас трудно было найти различие между торговлей и неприкрытым разбоем. Для ослабления своего заклятого врага – Испании – англичане и французы поддерживали карибских пиратов или по крайней мере не чинили им препятствий.

Увеличивая сотрудничество с Англией и Францией развивалось «каперство», а со временем создавались целые пиратские республики под протекторатом Англии и Франции.

1631 г. на южном побережье Тортуги высадилась часть той самой разношерстной компании, состоявшей из полутора сотен буканьеров, флибустьеров и колонистов, которая была выброшена испанцами с острова Сент-Кристофер. Тортуга им была известна задолго до того и французы называли остров Новой Нормандией. На этом острове и находили приют буканьеры, охотившиеся
на Эспаньоле. Они построили на южном берегу рядом с гаванью небольшой поселок, развели плантации табака, сахара и индиго и начали ходить на охоту и в пиратские рейды на «Большую землю», то есть Эспаньолу.

Появление прямо на маршруте испанских флотов вольного сообщества буканьеров и флибустьеров всерьез обеспокоило королевскую администрацию. Гнездо разбоя, образовавшееся на Тортуге, превращалось в серьезнейшее препятствие для доставки американского золота и серебра в Испанию и таило в себе постоянную угрозу для владений короля на Кубе, Пуэрто-Рико, в Южной и Центральной Америке. Пираты с Тортуги располагали широкой сетью тайных прибежищ, разбросанных на мелких островах по всей акватории Карибского моря, — от пустынных заливов южного побережья Кубы до лабиринтов Багамских и Наветренных островов. Там организовывались засады, подстерегавшие торговые корабли, оттуда отправлялись на поиски сбившихся с курса испанских судов с сокровищами Америки. Тортуга имела и собственную продовольственную базу, располагавшуюся на соседней с островом «Большой земле», Эспаньоле. Ее отделял от Тортуги небольшой 10-километровый залив. Буканьеры, отправлявшиеся на Эспаньолу для охоты на диких свиней и крупный рогатый скот, превратили остров в центр мясозаготовок. Испанцы неоднократно предпринимали попытки избавиться от непрошеных соседей и проводили карательные экспедиции на Тортуге и Эспаньоле. Они уничтожали буканьерские поселки, сжигали лесные хижины и организовывали поголовное истребление скота на островах. Однако меры испанских властей, стремившихся выжить с острова окопавшихся там «охотников», успеха не возымели, ибо, почуяв опасность, лесные бродяги просто уходили со своим скарбом вглубь острова и «растворялись» среди близлежащих
холмов и скал.

В январе 1635 г. испанцы решили покончить с бандитским поселком и отправили на Тортугу карательную экспедицию, возглавил которую дон Руй Фернандес де Фуэнмайор. Со своими 250 солдатами испанский гранд высадился на острове, найдя там около шести сотен поселенцев обоего пола. Он решительно очистил остров от этой «скверны»: повесил всех попавшихся ему на глаза мужчин и вывез с него женщин и детей на своих судах. Поселок он сжег дотла и, честно выполнив порученную миссию, отбыл в обратном направлении. Спустя три года испанцы вновь разорили остров. Казалось, их проблемы с Тортугой закончились. Но не тут-то было! Пришлые европейцы слетались на Тортугу, как пчелы на мед. Как мы видели, «славный» остров уже попал в орбиту интересов Англии и Провиденсийской компании и какое-то время после испанского «триумфа» находился под контролем англичан, потеснивших французов. Один из уроженцев Альбиона, капитан Уиллис, пользовался столь большим влиянием на Тортуге, что менял
местных правителей, как перчатки. В 1640 г. на острове водворился пришедший с Невиса с тремя
сотнями поселенцев «капитан» береговых братьев Роджер (в некоторых источниках — Роберт) Флад.

Но не дремали и французы, которые так просто сдавать позиции на Тортуге не собирались. В результате колонизационный процесс, осуществлявшийся в 1630–1640-х гг. акционерной Компанией Американских островов, привел к появлению на Наветренных островах достаточно автономных французских поселений, власть над которыми оказалась в руках частных лиц или относительно независимых от Компании правителей. Все эти правители нуждались в военной силе, способной помочь им отстоять собственные интересы в борьбе как со своими соперниками, так и с местным населением. И неудивительно, что вольные флибустьеры как раз и превратились
в ту козырную карту, заполучив которую, можно было добиться успеха.

С постепенной же стабилизацией власти и уничтожением столь ненавистного Людовику XIV наследия «царства беспорядка», государство в лице молодого короля, требуя покорности от подданных, начинало прибирать к рукам рычаги управления. В этом смысле события на Антильских островах оказались тесно сплетены с происходившими во Франции переменами. Начались репрессии, и местные царьки перестали быть неуязвимыми, расчитывавшие на удалённость от метрополии.

По мере усиления вмешательства парижских властей в экономическую ситуацию на острове торговцы покидали эти края. Лишенной притока товаров, измученной штрафами и твердыми ценами на продукцию, началось запустение. Население также постепенно перебралось с острова на «Большую землю», где возникло несколько французских поселений. Тотальная охота за призами как основа экономики не могла обеспечить мирного процветания. Феномен Тортуги — вольное флибустьерское сообщество — был слишком обременительной ношей. Когда новый губернатор Тортуги Пьер Поль Тарен де Кюсси прибыл в 1684 г. на остров, оказалось, что
примерно половина белого населения подвластных ему территорий так или иначе связана с вольным промыслом. В рапорте Жану-Батисту Кольберу де Сеньелэ от 24 августа 1684 г. он привел список флибустьеров, обосновавшихся в его владениях. Картина получается довольно любопытная: приблизительно половина населения Тортуги занималась каперством, в той или иной мере совмещая морские «промыслы» с мирными занятиями. Однако население постепенно покидало Тортугу, и лихие флибустьеры не могли чувствовать себя на «родном» острове столь же вольготно, как раньше. Итог можно подвести его словами: «Остров Тортуга являет собой недоступный утес, где торговли происходит едва на семь тысяч экю в год. Этот остров был первым французским владением, а засим сорок лет — прибежищем флибустьеров. Сейчас же он ни на что не пригоден». Пиратская вольница на Тортуге подошла к концу.

Окидывая взглядом островное пространство Антильских морей, мы различаем на всем этом гигантском водном просторе совершенно особую геополитическую зону. И со времени, когда началась англо-французская схватка за Сент-Кристофер, до заключения Утрехтских соглашений
XVIII в. ситуация в этой зоне претерпела кардинальные изменения.

И все это безграничное пространство Антильских островов неожиданно оказалось чересчур тесным. Вплотную к старым центрам испанской Вест-Индии — Кубе, Пуэрто- Рико и восточной части Эспаньолы — примкнули новообразованные зоны европейского вмешательства, возникшие
на местах прежних флибустьерских стоянок. Пираты, словно сквозь «островное сито» проникшие на закрытую территорию испанских морей, только расчистили путь «опоздавшим» державам, начавшим проникновение в Новый Свет. Противники и одновременно соседи, колониальные державы взяли свободные ранее морские зоны с островами под контроль и в ходе многолетних войн распределили сферы влияния, зафиксировав раздел международными соглашениями.

Центр британского влияния (не будем забывать о североамериканских британских колониях, державших Вест-Индиюсловно под прицелом) поначалу располагался на Барбадосе, где в 1625 г. возникли первые английские поселения. Постепенно он сдвигался к Ямайке, захваченной у испанцев в 1655 г. и превращенной в главную военноморскую базу Англии, являвшуюся одновременно и центром каперства. После затяжной военной схватки конца XVII — первой трети XVIII в. за короной остались Невис, Ангилья, Барбуда, часть Сент-Кристофера, бывший французский Антигуа и не колонизованный Испанией Монтсеррат. С севера, на торговых путях к Северной Америке, лежали Багамские острова со знаменитым Нью-Провиденс, превратившимся после Войны за испанское наследство в своего рода «британскую Тортугу на Багамах».
Извечный конкурент Англии на морях, Республика Соединенных Провинций после 1634 г. удерживала за собой Арубу, Кюрасао, Бонайре в группе Подветренных островов, а также заселявшийся с 1632 г. «живописный» Тобаго. На севере Наветренных островов голландцы сумели сохранить острова Саба, Синт-Эстатиус и в 1648 г. поделили с французами Сен-Мартен. Французское королевство руками буканьеров потеснило испанцев с Эспаньолы, отвоевав себе западную часть острова, соединенную в единую административную область с Тортугой.

Цитаделью французского господства на островах стала Мартиника, куда с Сент-Кристофера переместилась резиденция генерального лейтенанта Французских островов. Здесь же находилась и основная база военно-морского флота. Под контролем французы держали также Гваделупу и ее островной «сектор» (Мари-Галант, Дезирад, Ле-Сент), «сектор» Сент-Кристофера (Сен Бартельми,
Санта-Крус, часть Сен-Мартена) и острова, расположенные южнее Мартиники (Сент-Люсия, Гренада и Гренадины), ставшие в XVIII в. главным объектом соперничества с Англией.К 20-м гг. XVIII в., когда закончились длительные войны за гегемонию в Европе, морские державы поделили
обширный бассейн Карибского моря. Какими бы ни были в дальнейшем союзнические комбинации и какие бы ожесточенные формы ни приобретало военно-морское соперничество, свободных территорий в Вест-Индии (если не брать в расчет крошечные не занятые еще островки) больше не оставалось. Для пиратов новая державная мозаика не обещала ничего хорошего.

Минуло не многим более двух столетий беспощадной схватки за океанские просторы. Когда она только начиналась, безбрежный океан казался какой-то гигантской призрачной бездной, скрытой за гранью реальности. Погоня за освоением этого водного миража привела к европейской экспансии. В результате очертания Океана оказались достаточно прорисованными. После Мадридского, Ратисбонского и Утрехтских соглашений море оказалось включено в систему
международных договоров и обрело юридический статус государственной собственности, разделенной между европейскими державами. Раздробленное на множество свободных зон некогда пустынное морское пространство заполняли в XVI–XVII веках криминально-бандитские и маргинальные группки буканьеров, форбанов, пиратов, корсаров, флибустьеров и кау-киллеров. В колониальных владениях для вольницы «людей моря» оставалось все меньше и меньше места. Недавние солдаты экспансии, совмещавшие функции военного колониста и разбойника, представляли теперь потенциальную угрозу собственным нанимателям.

Присущее им вольнодумство, неукротимость, социальный антагонизм и нежелание считаться с навязываемыми властями правилами игры, превратило недавних союзников во врагов устанавливавшегося нового порядка. Океан был теперь слишком мал, чтобы в нем ужились государство и морская вольница. Потоки неуправляемых демобилизованных головорезов с Британского, Французского, Голландского и Испанского флотов, хлынувшие в Океан после морских войн на пороге XVII–XVIII веков, стали последней каплей, переполнившей чашу терпения державных властей. Испуг подтолкнул к принятию соответствующих мер. Потребовалось более десятка лет антипиратской войны, чтобы единым фронтом европейские колониальные империи справились с эскалацией морского бандитизма. Вольное морское сообщество сыграло свою роль — теперь оно стало лишним игроком, окончательно утратив черты союзника государства и превратившись в преследуемое криминально-уголовное сообщество. Раздел Океана завершался — на новом пространстве пиратам места не нашлось.

«Преступление и наказание»

Но вернёмся к быту пиратского сообщества, а вернее к неотъемлимой части пиратско-колониальной жизни — правосудия и ответных действий со стороны пиратов, а также «пиратский кодекс».

Мир пиратов был миром грабителей и убийц. Он вовсе не был гуманным, и в настроениях его обитателей человеколюбие отодвигалось на задний план. Пиратское братство строилось на жестокой практике возмездия за предательство, измену, и те, кто вступал с ним в борьбу,
жили под гнетом постоянной угрозы стать жертвой беспощадной мести и расправы со стороны своих врагов. Взаимопомощь и месть шли рука об руку — жертвами возмездия становились в равной степени и беглецы, пытавшиеся покончить со своим преступным прошлым, и преследователи, охотники за пиратами. Пираты разработали изощреннейшие способы казни, которые применяли и к «своим людям», и к попавшим в их руки пленникам. В арсенале средств, широко применявшихся пиратами и создававших вокруг них атмосферу смертельной опасности, были, разумеется, пытки. Применяли их в большинстве случаев не для того, чтобы насладиться мучениями жертвы, а как средство выбить информацию из пленников, попавших в руки разбойников. Были среди разбойничьей братии и настоящие садисты, подобные Олоне. Его жестокость, о которой повсюду шла зловещая слава, вселяла такой ужас, что испанцы, например, когда встречались с ним в море, дрались до последнего, потому что пощады от этого чудовища не было никогда и никому. Страшную память о себе оставил и пират Эдвард Лоу. Во время своих разбойничьих налетов он действовал с изощренной жестокостью, оставив о себе память как об одном из наиболее свирепых и кровожадных душегубов. Его экипаж составляли «около ста отчаянных ребят, какие только бывают на виселицах...»

Но и противная сторона на жестокость отвечала жестокостью: захваченных пиратов тоже пытали, не разбираясь, капер это или бандит. После провала высадки д’Ожерона в Пуэрто-Рико, испанцы перебили всех раненых и отрезали им носы и уши. Потом они показывали эти трофеи пленникам, дабы их устрашить этим свидетельством своей победы. После этого они устроили «рыцарский» турнир — привязали пленников к деревьям и на полном скаку метали в них копья, награждая самых метких призами. Натешившись «воинскими» подвигами, солдаты перешли к иным утехам: они поставили перед голодными французами мясо, и тех, кто пытался схватить кусок, били по рукам мачете.

Продолжение следует…