История Пиратства. Часть 3

Сразу скажу что картинок по теме будет мало, поскольку тема не позволяет. Да и вообще текста много получилось.

В предыдущей части мы разобрали происхождение пиратства в Карибском море. Правда затронули лишь тех кто становился пиратом от безысходности или тех кто всегда был бандитом и просто перешёл на морские «рельсы». Но параллельно с ними были и другие -«профессиональные» пираты. Такие люди были во все времена они были как грабители из фильма схватка в сравнении с гопниками. Они обладали связями и влиятельными друзьями в правительстве которые покрывали их лиходейства, но покрывали не в буквальном смысле. Такие «пираты» совмещали с разбоем деятельность исследователей и картографов. А за качественные карты им прощали даже годы морских зверств. А при обострении международных отношений (не обязательно войны) решительно переквалифицировались в «каперов». О них и пойдёт речь, но не только о них.

Так вот, о «каперстве»

Сразу разберёмся с терминологией, ведь «каперство» это лишь одно из названий. В Европе слово «капер» применялось главным образом в странах Балтийского и Северного морей. Оно происходило от голланд. kареn, объединившего в себе значения «захватывать, грабить, воровать», и kaper — «легкое морское судно». В России производными от слова «капер» стали «каперить», «каперствовать», «каперщик». В англоязычных странах употреблялся преимущественно другой термин — «приватиры». В основе слова лежит лат. privatus («частный, неофициальный»). Понятие это использовалось одновременно для обозначения вооруженного приватирского судна, укомплектованного частным лицом, и для его командира, а также членов экипажа. Сам же род занятий получил название «приватирство». Лиц, занимавшихся каперством в странах Средиземноморского региона, именовали корсарами (итал. corsaro, франц. corsaire). Происходитслово от лат. currere — «бегать», cursus — «бег, плавание», cursorius — «быстрый, легкий на ходу». Появилась даже культурнобытовая реалия, обязанная своим происхождением корсарам, — так называемые корсарские штаны, то есть штаны, затянутые под коленом. В авантюрно-приключенческой литературе часто понятия «корсар» и «пират» не различают и называют корсарами разбойников, охотившихся в южных морях. Немало путаницы привносит тонкая грань, разделяющая термины. Короче говоря «каперство», «приватирство», «корсарство» лишь географические вариации, обозначавшие одно и тоже занятие, которое в дальнейшем я буду называть «каперство».

Каперство это очень сложное и запутанное занятие с юридической точки зрения. И именно бреши в морских законах, и манипуляция этим законодательством привела к эскалации насилия в море. С бытовой точки зрения мало что изменилось в сравнении с обычными пиратами. Пиратский состав, методы, и личные цели совершенно не отличались Процесс ограбления лишь немного формализовался, и регламентировал вопрос о том кого можно грабить. И конечно у них появлялась заветная «Каперская грамота», которая ценилась больше жизни, как говорится «без бумажки ты какашка, а с бумажкой человек». Но это что касается простых разбойников. А ведь были ещё и такие монументальные личности как Френсис Дрейк, который внёс огромный вклад в подрыв могущества Испании и обогащения Англии, но это вопрос о роли личности в истории, в контексте пиратства (его сегодня тоже коснёмся).

Вторая половина XVI века предвещала неизбежную схватку между Англией и Испанией. Мир, поделенный между Испанией и Португалией папской буллой, был закрыт для английских кораблей. Богатства Востока и Нового Света проплывали мимо кошелей английских и голландских купцов; серебро, выкачанное испанцами из колоний, позволяло им вмешиваться в политику и внутренние дела всей Европы, в том числе и Британии. Решающая схватка состоится в конце века. Пока Англия еще слишком слаба, чтобы бросить вызов Испании. Но это не значит, что энергичная королева Елизавета и ее советники сидят сложа руки. Их политика, направленная на сокрушение величия католической Испании, предусматривает нанесение ударов испанцам везде, где только можно. И пиратство — один из путей к этому.

«Пути каперства»
Что бы понять суть явления нужно изучить его с юридической точки зрения, этим и займёмся.

Власти, дабы обезопасить себя от дипломатических осложнений, пришли к необходимости выработать для каперской практики некие нормативные предписания — своего рода инструкции, регламентировавшие деятельность каперов. Цель преследовалась двоякая — уничтожить морской разбой как таковой и ввести ремесло частных предпринимателей в установленные рамки. Против беспредела, царившего в североевропейских морях, был употреблен жесткий пресс государственного контроля. Один из первых сводов, регламентировавших каперство, появился под названием «Edit sur le fait de l’Amiraut_e» в 1373 г. во Франции.

Надо сказать, что обычаи и нравы морской войны, а соответственно, обычаи и нравы морского разбоя в XVI — начале XVIII в. еще были далеки от кодифицированной системы понятий и законов, как это характерно для юридической практики последующего времени, строго регламентировавшей морское право. К тому же реальная морская практика и морской разбой с его многоцветием нюансов и модификаций неизбежно при попытках юридического осмысления сопоставлялась с многообразным правовым материалом, характерным для каждой местности и каждой области. И такое «право в праве» являло собой не просто дестабилизирующий элемент, но элемент, не поддававшийся никаким прогнозам правительственных структур. В обстановке жесткого морского противостояния держав в Океане и эскалации насилия подобная ситуация
порождала бесчисленные дополнительные проблемы.

В этой полуофициальной и санкционированной правителями морской войне все тактики и стратегии смешались. Все те, кто так или иначе был связан с морской торговлей, оказались брошенными на произвол судьбы. «Выплывать» им приходилось самим, и они это делали, действуя в рамках купеческих гильдий или создавая собственные «оборонительные ресурсы», чтобы одновременно и торговать на море, и защищать себя, и грабить конкурентов, и договариваться с властями. Перед нами, в целом, децентрализованная, но все же система вооруженных сил; только функционировала она не в масштабах «мировых военно-морских держав», а в рамках небольшого порта, маленького прибрежного анклава, архаичной социальной структуры, уповавшей на свои собственные силы. Понадобится не один век, чтобы эта самочинно возникшая структура трансформировалась в мощную централизованную государственную конструкцию с флотами, арсеналами, портовыми сооружениями, четкими законодательными нормами.

Когда государство делает вид, что отходит в сторону, но на самом деле тайно поощряет своих «вольных добытчиков», ворота для «державного вмешательства» открывает частная инициатива. Первоначальный механизм проникновения один и тот же «точечным ударом» зацепиться за маленькое пространство в чужих владениях, а потом начать свою игру. С той разницей, что для правительственных кругов подобные экспедиции превращаются в военную акцию, наподобие попыток Франции закрепиться на побережье Флориды или английских проектов создания поселения в устье р. Роанок, когда же речь идет о частных инициативах, «точечная тактика» принимает несколько иную модификацию. Замысел заключается не столько в создании некоего плацдарма для будущей «империи», сколько в поиске скрытого местечка на побережье, удобного для нападения на торговые маршруты противника, способного служить и продовольственным складом, и военным фортом, и засадой. Каперство выделялось как одна из наиболее рентабельных зон вложения финансовых средств.

Не следует преуменьшать размах натур самих каперов и уподоблять их либо обычным уголовникам и преступникам, либо сводить все к их не знавшей утоления авантюрной жилке. Жизнь этих людей — не только блуждания по испанским морям и бесконечные грабежи. Не последнее место в их деятельности занимал бизнес, они, по воле профессии, вступали пайщиками в стремительно создававшиеся товарищества, финансировавшие колониальные проекты. Вообще, подобного рода соединение капиталов, дававшее возможность объединенной группе пайщиков снаряжать, оснащать и отправлять в плавание корабли, всегда составляло особенность морского предпринимательства, требовавшего крупных финансовых вложений.

Семейные предприятия не справлялись с бременем расходов на постройку корабля, его оснащение, вооружение, набор и экипировку команды. Фамильно-корпоративные «предприятия» со временем обрастали паевым капиталом, за счет, по определению Броделя, «компаньонов- чужаков» (нередко иностранных), и усилиями разраставшихся корпораций формировалась океаническая торговля и росла военно-морская мощь европейских держав. Принося колоссальные дивиденды и вовлекая в свою орбиту высшие слои общества, морской разбой переживал воистину настоящий бум. В атмосфере, где все жили ожиданием сказочных, баснословных прибылей, спрос на пиратство и каперство мог только возрастать. В каперы шли обычные разбойники, решившие обезопасить (на сколько это возможно) своё ремесло.

Ведь любой простой, пусть и самый незадачливый и недалекий вольный добытчик,
просто не мог не быть хоть немного предпринимателем. Ему так или иначе приходилось соприкасаться с контрабандой, работорговлей, нелегальными поставками оружия,
вступать в деловое партнерство с теневыми торговцами, ростовщиками, спекулянтами, скупщиками краденого.

«Игры с каперскими грамотами»
Все лица, занимавшиеся каперством, приватирством или корсарством, будь то англичане, голландцы, датчане, испанцы, шведы или французы, как зеницу ока берегли
специальный документ, который был для них дороже самой жизни, — каперское свидетельство. (англ. «letters of marque»; франц. «lettres de marque»).

Сами каперские грамоты порождали массу недоразумений. Часто следственные власти, заподозрившие судно в грабеже, при попытке установить, капер это или пират, заходили в тупик. Дело в том, что любой здравомыслящий пират старался раздобыть для себя такое «отпущение грехов» и, обезопасив себя с его помощью, вершил свои подвиги безбоязненно. Как только начиналась новая война, суда вольных добытчиков устремлялись на военные базы противников, а главари бандитских шаек, не обременяя себя излишними размышлениями, заключали договор с местным губернатором и становились добровольцами на службе у какого-нибудь европейского монарха.

Пираты Карибского моря знали, что наиболеемногообещающим местом для получения каперской грамоты была французская Тортуга или английская Ямайка. Когда война заканчивалась, пираты не расставались с полученной грамотой, документ бережно хранили в капитанском сундуке. Он всегда мог пригодиться и поднимал престиж его владельца. Находились среди пиратов и настоящие «коллекционеры», в чьих руках оказывались грамоты на разбой, полученные от государств-противников. С такими любителями двойной игры власти, как правило, не церемонились и отправляли их на виселицу.

«Термины морской войны»
Как уже говорилось, бросается в глаза размытость законодательной базы, отсутствие единого кодекса, унифицирующего на правовом уровне реалии морской практики. В морском праве доминировали местные обычаи, зафиксированные на уровне судебных решений, не санкционированные верховной государственной властью и не являвшиеся неким единым стандартом, международным правовым актом.

Показательно, что наибольшей расплывчатостью обладали
жизненно-важные понятия, от трактовки которых напрямую зависела безопасность плаваний на море, — «приз», «добыча», «правильный приз», «захват», «контрабанда
», «нейтральное судно», «призовой суд», «обыск», «осмотр», «преследование». Как было поступать, например, командующему эскадрой или командиру военного корабля, если он
встречал в море судно нейтрального государства, направлявшееся в неприятельский порт, и обнаруживал среди его грузов запрещенные к ввозу контрабандные товары —
военные припасы: огнестрельное оружие, пушки, мушкеты, ружья, мортиры, петарды, бомбы, гранаты, «смоленые хомутины», лафеты, порох, фитили, селитру, пули, шпаги, пики, шишаки, шлемы, кирасы, алебарды, копья, пистолетные ушки, портупеи, седла, уздечки, — или зерно, вино, овощи, соль, табак, деготь — столь нужные противнику?

А если хозяева встреченного судна скрывали контрабанду, а адмирал получал
сведения о наличии на этом судне запрещенных товаров и был уверен, что их прячут? Следовало ли ему постараться проверить груз миром или действовать силой? И стоило ли брать на себя такую ответственность? Отсутствие четких юридических нормативов означало произвольность и даже произвол в принятии такого рода решений. Первые попытки определить круг предметов, относящихся к военной контрабанде, были предприняты в договорах Испании с Англией 19 августа 1604 г. (ст. 4.) и Республики Соединенных Провинций со Швецией 6 апреля 1614 г. (ст. 5).

Правовая неопределенность не лучшим образом сказывалась и в еще одном важнейшем вопросе международной морской торговли — о статусе судна и груза нейтральной державы, что было напрямую связано с каперством и пиратством. Если на суше проблема остро не стояла. Совсем иное — океанские торговые трассы: «свободная экономическая зона», открытая для торговли всех стран. Во время войн подданным нейтральных держав невозможно было запретить выходить в море и торговать, однако единых правил, регламентировавших поведение в отношении нейтральной собственности, не существовало. В вопросе захвата судов иной страны различные державы в одно и то же время руководствовались различными системами.

Однако в отношении собственности нейтральных государств вопрос решался не столь однозначно. Правила «Consolato del Mare», в которых еще нет понятия «нейтральности» и действует подразделение на «друзей» и «врагов», определяли неприкосновенность собственности «друзей» и возможность выкупа груза. В соответствии со ст. 276, «если корабль принадлежит неприятелю, а его груз друзьям, то купцы, которые на нем находятся и которым принадлежит весь груз или часть его, должны войти в соглашение с адмиралом о выкупе его за сходную цену, и если они могут, о выкупе судна, сделавшегося законной добычей…» Подтверждение этих правил мы находим в договорах XIV–XVII вв., предусматривавших выкуп согласно названным нормам. Однако часто предоставление нейтральному грузу свободы от захвата приобретает характер «привилегии», которой пользовались, например, в отношениях с Французским королевством купцы Ганзейского союза (договоры 1464, 1484, 1489, 1536 и 1552 гг.), голландские купцы (франко-голландский договор 18 апреля 1646 г.). Впрочем, подобная практика была скорее исключением из правил — уже к XV в. по отношению к нейтральной собственности на неприятельском судне действовал принцип «navire ennemi confisque robe d’amis / pavillon ennemi confisque marchandisеs amiеs» («неприятельский корабль конфискует дружеское платье»), в соответствии с которым нейтральная собственность на борту неприятельского корабля составляет «законный приз».

Сложнее и запутаннее обстояло дело с судьбой неприятельской собственности на нейтральном судне. Одно из решений — «la robe de l’ennemi confisque celle d’ami» («неприятельский товар конфискуется на дружественном корабле») — предлагала ст. 276 «Consolato del Mare». Законность конфискации неприятельской собственности, идущей под флагом нейтрального государства, признавалась как главный принцип морской войны на всем протяжении XV–XVI вв. Однако в XVII веке это было скорее исключением и на смену пришёл принцип — «navires libres — marchandis libres» («свободные корабли — свободные грузы»). То есть, если корабль нейтрален то и груз тоже и наоборот. Эта система достигла своей кульминации в знаменитой ст. 7 королевского ордонанса 1681 г., объявившей законным призом «все суда, нагруженные товарами, принадлежащими нашим подданным или подданным наших союзников и погруженными на суда наших противников».

Машина регламентации быстро эволюционирует, предлагая все более изощренные
юридические формулировки. Законодатели пытаются предусмотреть все возможные варианты развития событий, уточняют старые положения, вносят поправки применительно к новым историческим условиям.

При всем богатстве правового материала здесь, одно дело — «бумажное» законодательское творчество, а другое — конкретная практика. В конце концов, законы часто оставались на бумаге, а «не в душе», как заметил Отфей. Получатели каперских грамот всегда имели возможность выйти за рамки четких инструкций и действовать на свой страх и риск, прикрываясь соответствующими документами. У идущих на промысел постоянно находились аргументы, чтобы убедить себя не останавливать военных действий и продолжать нападения на противника и после заключения мирных соглашений. На периферии тогдашнего мира, где-нибудь на Антильских островах, таких возможностей, разумеется, было больше, чем в Европе. Флибустьерско- буканьерская братия была слишком отчаянным и дерзким «союзником», чтобы его можно было контролировать «от и до». Уж слишком далеко находились Париж и Лондон, чтобы сделать королевские указы обязательными для этих опасных людей, тысячами нитей связанных не только с местной администрацией, но и с влиятельными политическими кругами метрополии. Оказавшись перед дилеммой — подчиниться приказу свыше и остановить грабеж в силу перемен в сферах высокой политики или продолжить разбой на свой страх и риск, — «береговые братья» нередко выбирали второе.

«Всё по закону, или нет...»
И вернёмся к одному из самых запутанных вопросов в проблеме взаимосвязи каперства и пиратства — соотношению официально разрешенной деятельности и бандитизма. Как, например, относились власть предержащие к присутствию в своих водах «разбойников»? Безопасность и свобода деятельности морских охотников непосредственно зависели от нюансов правительственной политики и проводимого внешнеполитического курса, а курс этот подчас весьма напоминал неприкрытый морской разбой.
Об этом недвусмысленно свидетельствует, в частности, политика, проводившаяся Елизаветой I Тюдор в отношении «своих» разбойников. В обстановке постоянной угрозы войны с Испанией королева была заинтересована в пиратах как в опытных военных моряках, потенциальных каперах. Для флота они были прекрасными рекрутами, и пока готовые постоять за себя «люди моря» сидели на побережьях Корнуолла, Гемпшира, Суссекса, Кента, Эссекса, часть тревожных вопросов, связанных с обороной приморья, была решена.

В 1573 г. Елизавета послала во Францию графа Вустера с подарком (золотым подносом) по случаю крестин новорожденной дочери короля Карла IX. По дороге из Дувра в Булонь на королевского посланника напали пираты. Сам граф Вустер с подносом сумел спастись, но его сопровождающие были убиты, и разбойники захватили добычи на 500 фунтов стерлингов. А что же власти?
По приказу королевы район блокировали, выловив сотни разбойников, но на виселицу отправили только троих, а все остальные попали на королевский флот. «Пираты» при Елизавете I — это, по сути дела, привилегированная прослойка уголовных преступников, на которых «кровавое законодательство» конца XVI в. не распространялось. И в самом деле: наверное, было бы оплошностью вешать потенциальных защитников родных рубежей. Когда срочно требовались люди на флот, следовали указы о строгих мерах против разбойников, и корабли Ее Величества пополнялись новобранцами.

Естественно, при таком положении дел ни о каком спокойном плавании в английских водах не могло быть и речи. К счастью для британских торговцев, «пираты» брали в основном иностранные суда, что, разумеется, вряд ли радовало голландцев, португальцев, французов и в особенности испанцев — шансы на возмещение убытков были ничтожными. С 1568 г. Принц Вильгельм I Оранский, возглавивший борьбу с испанцами, начал выдавать этим партизанам-пиратам каперские грамоты с разрешением вести войну против испанцев, установив отчисление трети захваченной добычи в пользу освободительных сил. Елизавета I, заинтересованная в ослаблении Испании, открыла английские порты для гёзов, и до весны 1572 г. они базировались на английском побережье. В феврале 1572 г. королева, опасавшаяся открытого конфликта с Испанией, отказала гезам в покровительстве и убежище. Символично, что когда испанская «Непобедимая армада» приближалась к Англии, то сообщение о появлении первых испанских кораблей в Ла-Манше пришло от английских вольных добытчиков: некий Флеминг пришел с этим известием в Плимут и, готовый сражаться с испанцами, сдался командующему флотом лорду Хауарду.

«Капиталы частных лиц»
Вряд ли вообще возможно провести четкую грань между официально разрешенным каперством и незаконным пиратством — неясностей и темных мест здесь предостаточно. Когда морская война Англии с Испанией достигла пика, Высший суд Адмиралтейства под руководством приятеля Дрейка сэра Юлиуса Цезаря выдал грамоты о репрессалиях такому количеству желающих, что Атлантика и Вест-Индия на несколько лет превратились в «кромешный ад» для купцов. От налогового обложения официально разрешенного морского разбоя королевская казна получала гигантские поступления. За каждым отправляемым в испанские воды судном стояли значительные капиталы, вложенные, признаться, в крайне рискованное дело. Были ли это официально санкционированные предприятия или нечто полуофициальное, наподобие плаваний Дрейка в 1585, 1587, 1589 гг., — за ними всегда стояли акционерные общества, инвестировавшие солидные средства и ожидавшие ощутимых прибылей. «Агенты» этих рискованных заморских предприятий балансировали между частными и правительственными интересами, так что разделить две эти сферы не представляется возможным. С одной стороны — акты «национальной политики», наподобие защиты от «Непобедимой армады», попытки захвата Лиссабона в 1589 г., нападения графа Эссекса на Кадис, борьба с барбарийскими корсарами, экспедиции под Ла-Рошель в 20-х гг. XVII в. С другой — бесчисленные пиратско- каперские рейды конца XVI в., в которые вкладывались не толькокапиталы частных лиц, но и государственные деньги и личные средства самой королевы. Плимутский магнат сэр Джон Хоукинс, фактически открывший для Англии эру заморских колониальных начинаний, деятельно поддерживал вольных добытчиков, состоял пайщиком Левантской компании и имел значительные финансовые интересы в средиземноморской торговле. Его родственник и компаньон сэр Фрэнсис Дрейк, также вкладывавший средства в финансирование каперства.

Но в начале 17 века контроль держав над морями Европы усиливался. А вот борьба друг с другом ослабевала. Из-за чего Англия и Франция начали отзывать каперские грамоты Но совсем иная ситуация возникала в отдаленных колониях, куда и хлынула волна приватиров и авантюристов, — там рождался сложный, пестрый и многообразный разбойничий мир, например береговое братство флибустьеров Вест-Индии. Как зависели эти «переселенцы» от перипетий
европейской политики, на чьей стороне они сражались?

«Пират» королевы Елизаветы, национальный герой Британии сэр Фрэнсис Дрейк, большую часть своей жизни на свой страх и риск пиратствовал в испанских морях, но он же возглавлял военные правительственные эскадры, при этом никогда не пренебрегая возможностью взять подвернувшийся приз.

За каждым отправляемым в испанские воды судном стояли значительные капиталы, вложенные, признаться, в крайне рискованное дело. Были ли это официально санкционированные предприятия или нечто полуофициальное, наподобие плаваний Дрейка в 1585, 1587, 1589 гг.,129 — за ними всегда стояли акционерные общества, инвестировавшие солидные средства и ожидавшие ощутимых прибылей. «Агенты» этих рискованных заморских предприятий балансировали между частными и правительственными интересами, так что разделить две эти сферы не представляется возможным. Те же особенности характерны для правового статуса купца, работорговца и контрабандиста сэра Джона Хоукинса, который, по мнению историка британской экспансии Джеймса Уильямсона, никогда не был замечен в пиратстве, и к которому наиболее подходит определение «капер, приватир».

И говоря о Дрейке и его значимости в истории Англии хочется затронуть финансовую сторону вопроса, о его военной значимости можно прочитать хоть на Википедии.

Дж. М. Кейнс посчитал, что награбленной Дрейком – 600 тыс. фунтов – позволило Елизавете, отказавшейся признать договор между Испанией и Португалией о разделе мира, не только погасить все (!) внешние долги, но ещё и вложить 42 тыс. фунтов в Левантскую Компанию, а из доходов этой компании был составлен первоначальный капитал Ост-Индской Компании. По подсчётам того же Кейнса, если скромно принять ежегодную норму прибыли за 6.5% а уровень реинвестирования прибыли за 50%, то 42 тыс. фунтов, инвестированные Елизаветой из награбленного Дрейком в 1580 году, к 1930 г. дали бы иностранных инвестиций на сумму 4.2 млрд. фунтов, что и соответствует действительности. Вот цена и последствия дрейковского грабежа для британского процветания. А фундамент этого процветания банальный грабёж.