Глаза боятся, руки из жопы, но я не сдаюсь!

Суровый жизненный реализм

Это реальная история. События, взятые за основу, произошли в городе Бя, К автономии. По требованию выживающих, все имена были изменены. Из уважения к почившим нервным клеткам, все остальное было рассказано так, как произошло на самом деле.
Всю ночь меня мучала бессонница. Ближе к утру задремал? Ага, счас! Загорланил контртенор мелкопакостного китайского шмоблюдка.
— Шмоблюдок, мать твою, а ну иди сюда! – ругался я благими мантрами в поисках адской машины, при этом поднимая в воздух геологический слой из крошек печенек, частичек колбасы и других реликтов одеяла.
— Попался! – воскликнул я и принялся душить шмоблюдка, чтобы тот притих. Покорившись моей воле, отшвырнул засранца куда-то в сторону. Он как всегда отскочил от кровати и упал на пол. Хотелось выругнуться, да было слишком тяжело и лень.
Полежав ещё немного я восстал, будто нежить призванная некромантом, плохим некромантом. В смысле не злым, а некомпетентным. Хотя нет, всё-таки злым некомпетентным садистом-некромантом, купившим диплом в подворотне в кредит за душу следующей своей реинкарнации, поскольку эта душа была заложена ещё в средневековье.
Пошёл в ванную. Лучше бы я был упырём и не видел себя: синяки под глазами будто голубые сверхгиганты сверкали импозантными пульсирующими венками, жиденькие усики торчали по всей поверхности бороды, а глаза как обычно были одержимы Азазеллом, то бишь красные как крофь. Хотелось бы привести в себя в полный порядок, но я как всегда опаздывал на работу. Пришлось обойтись лишь зубами. Ох мои бедные зубики, мечта дантиста… Выдернуть бы парочку проблемных. Говорят, они мудрость приносят, а по факту дикую и невыносимую боль.
Приполз на работу. Гренделя как всегда не было, этот скотомутант либо опять просрал, либо решал свои проблемы в рабочее время. Как же он надоел! Стойте, я сейчас сказал «просрал»? Извините, имел в виду «проспал», хотя в его отношении это всё синонимы. Существо миллионов отговорок, приправленных нереальным везением. Как работник нулевой, ненадежный и бестолковый. Ох, сколько раз ББ – нашему Большому Босу, жаловались, бесполезно. Грендель жутко везучий тип, либо придёт за минуту до неожиданной интервенции ББ, либо сделает ультрожалостливую морду. После чего ББ лишь махнет рукой, мол нафиг его, ещё не хватало низших существ почём зря тиранить.
Зато Каламелиус был на месте, он у нас самый пунктуальный, правда толку от него как от мебели на геостационарной орбите: вроде есть где посидеть, только вот гравитация всю полезность девайса сводит на нет. В общем он прожжённый теоретик, инертный и безынициативный. Специфичный тип.
Есть у нас ещё один товарищ, но про него я говорить не буду, во-первых, он мне руку сломает, во-вторых сослали его на каторгу в террариум, среди змей бедненький сидит, пыхтит, работает.
Не думайте, что я лучше остальных. Моя аура доказывает существование эффекта Паули: мало того, что техника в моём присутствии обретает разум, который мгновенно сходит с ума, так ещё и люди сильно тупеют и я вместе с ними. Приправить к этому абсолютный коэффициент кривизны рук и безудержную инициативность с энтузиазмом, получите работника тысячелетия или оружие массового поражения. Ведь нет ничего опаснее инициативного дурака в соответствующем коллективе!
Мы поздоровались с Каламелиусом и пожали руки. А пожимает руку он очень слабо, с неохотой. Вообще какой смысл каждый раз пожимать руки? Особенно противно, когда кто-то сильно передавит или наоборот не дожмёт рукопожатие. Из сакрального символа доверия, он выродился в простую формальность, что весьма печально. Формальность и глупость одновременно, особенно когда на морозе в минус тридцать пять приходиться снимать перчатки. Хм…интересно, а много ли космонавтов так погибло?
— Не будем терять времени, мне в час в больницу, так что айда в цех! – скомандовал я, обвязывая лицо банданой.
Без такой импровизированной маски находиться в цеху было нельзя. Там царила своя атмосфера. Буквально. Местные мужики курили так много, что воздух процентов на пятьдесят состоял из табачного дыма и пепла. И это не преувеличение, я на хроматографе проверял!
Мы вошли в нашу рабочую зону. Гадюшник ещё тот, не потому что там грязно, хотя и это тоже, а потому что различный научный и псевдонаучный хлам был разбросан повсюду. Провода, пакля, шланги, нитрид-металлические лопатки двигателя экспериментального военного советского гиперзвукового самолёта валялись на полу. Об последнее, кстати, любил запинаться Каламелиус. Что он и сделал практически сразу, зацепив шланг, который был подключен к баллону с пропаном.
— Почему до-сих пор не убрались? – проорал я, подбегая к баллону.
— Так Грендель обещал, — ответил Каламелиус, поправляя вместе со мной пятидесятикилограммовый баллон, который ещё бы чуть-чуть и упал.
— Ага, три года назад, как и датчики подобрать для «Кетцалькоатля», ¬– мрачно ответил я.
— Чего мрачный такой? ¬– Спросил Каламелиус.
— Я не мрачный, я готичный, давай приниматься за работу!
Мы начали подготавливать «Кетцалькоатля» к запуску. Это созданная нами за еду практически на коленке из мусора установка по превращению пропана в бензин. Принципиально она состояла из «дыхальца» ¬– воронки куда заливалась вода, «свастики» – четырёх клапанной системы управления, самого реактора и баллонов с пропаном. Имя «Кетцалькоатль» придумал я и только я его использую, потому что другие выговорить этого слово не могут. Не факт, что и я произношу правильно, но название мне очень нравиться.
Подготовив установку к запуску, явился Грендель. Мы аки чайки обругали опаздуна и уржались над его очередной отмазкой: видите ли, дверца от автомобиля перестала закрываться, замёрзла. Поломку он, конечно, починить не сумел, зато опоздал на четыре часа! Самое смешное, что этот скотомутант живёт в десяти минутах ходьбы!
Прекратив распри, принялись запускать «Кетцалькоатля». Открыли вентиль с пропаном и тут же возникла проблема: давления не хватало, нужно три очка, а у нас всего два. Я отвлекся на звонок от ББ, Грендель тем временем посоветовал Каламелиусу потрясти баллон, а затем постучать гаечным ключом по редуктору. Обернувшись, к моему ужасу, я увидел, как Каламелиус энергично исполняет советы Гренделя.
— Ты чё дурак!? Мы ж взорвёмся! ¬– закричал я.
— Ты правда по тише бей, – присоединился Грендель.
— Да чё вы ссыкуны такие? – отморозил Каламелиус.
И тут мне стало реально не по себе, скорее больше от смеха, чем от страха. Как я уже говорил, Каламелиус весьма специфический человек. Тихий такой ботаник, безобидный, интеллигентный. А тут такие слова! Плохо мы на него влияем, плохо. Но через мгновение смех исчез, ведь он продолжал бить по баллону со всей дури. А у нас ведь не только пропан в помещение, но и метан, аммиак, ампула с дейтерием, остатки ракетного топлива, фосген и пресвятой Лавуазье знает, что ещё!
— Всё, хорош! – я отобрал у него гаечный ключ.
— Да ладно тебе, зато четыре очка! – показал Каламелиус на манометр.
— Поехали! – скомандовал я.
«Кетцалькоатль» закудахтал, из дыхальца начала брызгать вода с характерным звуком китов или дельфинов.
— Вентиль забыли перекрыть! ¬– закричал Грендель, оперативно закручивая вентиль.
Теперь оставалось ждать. Ровно через пять минут открыли сливной вентиль, из него потекла вязкая чёрная жидкость. Я собрал её в чашку Петри, поставил на пол, а затем поджёг.
— Горит! – обрадовался Каламелиус.
Мгновение спустя передо мной возник огненный вихрь, ели успел отпрыгнуть. Поток тепла неприятно ударил по лицу. Что делать? Только что произошёл взрыв, а если огонь продолжит распространяться? У нас даже огнетушителя нет!
— Закрывай баллон! – заорал я.
Грендель моментально развернулся и перекрыл редуктор. Газ мимолётно выгорел, правда успел подпалить огузок расторопному скотомутантику.
Как мы выяснили позже виной всему была утечка в дыхальце. Посмотрев минут пять друг на друга и на «Кетцалькоатль», со словами «ну н***р!», решили разойтись по домам. Мне тем более в больничку, Гренделю штаны менять, да машину чинить, ну а Каламелиуса, чего греха таить, лучше не оставлять одного. Так и разошлись кто куда.
Я пошёл на остановку. Встал в самом центре и принялся ждать, размышляя о проблеме кавитационного термоядерного синтеза. Где-то через минуту или вечность (задумался сильно), ко мне подошла женщина не определенного возраста и пола.
— Мужчина, встаньте с птички, ей больно! ¬– сказала она с насмешкой.
— Что? – удивился я.
— Птичке больно, – она указала пальцем вниз.
А я блин думаю, почему так мягко под правым ботинком… Дохлый, мать его за ногу, голубь! Я стоял на дохлом, мать его за ногу, голубе! Относительно большая остановка, а встал именно на дохлого, мать его за ногу, голубя! Я невероятен!
Смеялся от самоиронии всю дорогу до больнички. Больничка… Сосредоточение всего зла этого мира, не считая, конечно, почты, банков и холодильника после полуночи (потому что там никогда нет еды, если она вообще когда-либо там бывает). Складывалось, ощущение что я переместился во времена испанской чумы: во-первых, пациентов тьма, а во-вторых, уровень медицинских услуг чуть лучше средневековых.
Готов поклясться, пока шёл до кабинета, бабушки процедурно-генерировались прямо из воздуха. Их количество стремилось к бесконечности, как и плотность мирового зла. Бабушки брюзжали с такой интенсивностью, что вполне могли инициировать кавитационный термоядерный синтез! Особенно после того, как сообщил, что мне всего то нужно взять талончик.
Я чудом прошёл в кабинет. Медсестра выписывала мне талончик, а врач тем временем ругалась с пациентом.
– Совести, у вас просто нет, – сказала врач.
– Чейго-то? – удивлялся пациент.
– А вот смотрите, — врач вытащила из карточки рентгеновский снимок.
– Он же пуст!?
– Вот именно! Это рентгенограмма вашей совести! Её нет! – профессионально заключила врач.
– Это они чего? – шёпотом я спросил у медсестры.
– Да, это её зять.
– Аааа, — с этими словами я забрал талончик и самоликвидировался домой.
Как вы можете заметить моя жизнь ещё тот мрак… Но всё это на самом деле ничто, мелкие неприятности и недоразумения по сравнению с единственным лучиком света, способным разогнать всю тьму – моей любимой, которая встретила меня дома.