Эпизод с Кюгельмассом

Эпизод с Кюгельмассом
(Оригинальное название – The Kugelmass Episode)
Кюгельмасс, профессор гуманитарных наук в Колледже Нью-Йорка, был несчастливо женат во второй раз. Его жена – Дафна Кюгельмасс – была тупицей. Также у него было два сына от его первой жены Фло, и он был по шею в разного рода алиментах.
“Откуда я мог знать, что все выйдет так плохо?” – ныл своему психоаналитику Кюгельмасс. “Дафна была многообещающей. Кто же знал, что она себя запустит и раздуется, как пляжный мяч? К тому же у нее водились деньжата, что, само по себе, не здравая причина жениться, но совсем не повредит, учитывая мои расходы. Понимаете?”
Кюгельмасс был лысым и волосатым, как медведь, но у него была душа.
“Мне нужно найти другую женщину,” – продолжал он. “Мне нужен роман. Может, по мне не скажешь, но мне нужна романтика. Нужна нежность, нужен флирт. Я не молодею, так что, пока не поздно, хочу заниматься любовью в Венеции, обмениваться остротами в “21” и бросать многозначительные взгляды над вином и свечами. Понимаете, о чем я?”
Доктор Мандель сел поудобнее.
— Роман ничего не решит. Вы витаете в облаках, а ваши проблемы, между прочим, гораздо глубже.
— А еще роман должен быть скрытным, — продолжал он. – Я не могу позволить себе еще один развод. Дафна меня на куски порвет.
— Мистер Кюгельмасс–
— Но это должен быть кто-нибудь не из Колледжа. Дафна тоже там работает. Не то чтобы на факультете были горячие штучки, но некоторые студентки…
— Мистер Кюгельмасс–
— Помогите. У меня был сон. Я гулял по полю, держа в руках корзину, на которой было написано “Варианты”. Я заглянул внутрь и увидел дыру.
— Мистер Кюгелмасс, худшее, что вы можете сделать – это сорваться и заводить романы. Вы просто должны приходить и рассказывать о своих чувствах, и вместе мы их проанализируем. Вы достаточно долго были в анализе, чтобы понимать, что нельзя все решить в одночасье. В конце концов, я психоаналитик, а не волшебник.
— Значит, мне нужен волшебник, — сказал Кюшельмасс, вставая со стула. В тот же день он прекратил лечение.
Пару недель спустя, пока Кюгельмасс и Дафна, скрипя, как старая мебель, тоскливо слонялись по квартире, зазвонил телефон.
— Я возьму, — сказал Кюгельмасс. – Алло!
— Кюгельмасс? Кюгельмасс, это Перский.
— Кто?
— Перский. Или, лучше сказать, Великий Перский?
— Прошу прощения?
— Я слышал, вы по всему городу искали волшебника, чтобы привнести немного экзотики в свою жизнь? Да или нет?
— Тщ-щ-щ, — прошептал Кюгельмасс. – Откуда вы звоните, Перский?
На следующий день, рано утром, Кюгельмасс поднялся на третий этаж старого полуразрушенного дома в Бушвике, Бруклин. Всматриваясь в темноту зала, он искал нужную дверь. Найдя ее, он нажал на кнопку звонка. “Я об этом пожалею,” – думал он про себя.
Через пару секунд он был встречен низким, худым, как бы восковым, человеком.
— Вы Перский Великий? – спросил Кюгельмасс.
— Великий Перский. Хотите чаю?
— Нет, я хочу романтики. Я хочу музыки. Я хочу любви и красоты.
— Но не чаю, да? Невероятно. Хорошо, садитесь.
Перский ушел в заднюю комнату, и Кюгельмасс услышал звуки звуки передвигаемой мебели и коробок. Перский появился снова, толкая перед собой тяжелый предмет на скрипящих колесиках. Он убрал лежавшие на нем старые платки и сдул пыль. Это был дешевый и плохо лакированный китайский шкаф.
— Перский, — сказал Кюгельмасс, — в чем подвох?
— Слушай внимательно, — сказал Перский. – Отличная штука. Я ее сделал для прошлогодней встречи Рыцарей Пифия, но она не состоялась. Залезай внутрь.
— Зачем? Чтоб ты туда мечи втыкал?
— Ты видишь где-то мечи?
Кюгельмасс, скорчив недовольную мину и ворча, залез в шкаф. Он не мог не заметить прямо перед своим лицом пару искусственных бриллиантов, приклеенных к фанере.
— Если это какая-то шутка, — сказал он.
— Та еще шутка. Так вот, к делу. Если я кину тебе в шкаф любой роман, закрою двери и стукну три раза, то ты попадешь в книгу.
Кюгельмасс сделал полное недоверия лицо.
— Серьезно, — сказал Перский. – Богом клянусь. И не только роман. Рассказ, пьесу, поэму. Ты сможешь встретить женщин, созданных лучшими писателями мира. Все, о ком ты мечтал. Высший класс. Можешь продолжать, сколько хочешь, а когда решишь, что с тебя хватит – крикни – и моментально окажешься здесь.
— Ты что, из психушки сбежал?
— Говорю тебе, это правда.
Кюгельмасс остался скептичен.
— Ты хочешь сказать, что этот дешевый самодельный шкаф отправит меня в книгу?
— За пару десяток.
Кюгельмасс достал бумажник.
— Поверю, когда увижу, — сказал он.
Перский засунул купюры в передний карман и повернулся к шкафу.
— И кого бы ты хотел встретить? Сестру Кэрри? Хестер Принн? Офелию? Может, кого-нибудь из Сола Беллоу? Эй, как насчет Темпл Дрейк? Хотя, для человека твоего возраста она будет тем еще испытанием.
— Француженку. Мне нужна французская любовница.
— Нана?
— Я не хочу еще и ей за это платить.
— Как насчет Наташи из “Войны и мира”?
— Я сказал француженка. О, знаю! Мадам Бовари. Отличная идея!
— Все будет, Кюгельмасс. Захочешь вернуться – крикни.
Перский кинул ему копию романа Флобера в дешевой бумажной обложке.
— Ты уверен, что это безопасно? – спросил Кюгельмасс, когда Перский начал закрывать двери шкафа.
— Безопасно… Что может быть безопасно в этом безумном мире?
Перский три раза стукнул по шкафу, а потом открыл двери.
Кюгельмасс исчез. В тот же момент он появился в спальне дома Шарля и Эммы Бовари в Ионвилле. Перед ним была красивая женщина, стоявшая к нему спиной и складывавшая белье. “Поверить не могу,” – думал Кюгельмасс, уставившись на очаровательную жену доктора. “Невероятно! Я здесь. Это она.”
Эмма удивленно повернулась.
— Господи, вы меня напугали! – сказала она. – Кто вы?
Она говорила так же, как в переводе в той книге в бумажной обложке. “Просто потрясающе,” – подумал он. Потом, поняв, что она обратилась к нему, сказал: “Извините. Сидни Кюгельмасс. Я из Городского Колледжа. Профессор гуманитарных наук. Городской Колледж Нью-Йорка? Верхний Манхэттен? Не слы… — о, боже!”
Эмма Бовари кокетливо улыбнулась и сказала: “Хотите выпить? Может быть, бокал вина?”
“Какая красивая!” – думал Кюгельмасс. Какой контраст с тем троглодитом, с которым он делил ложе! Он почувствовал внезапное желание взять это видение в свои руки и сказать ей, что о такой женщине он мечтал всю жизнь.
— Да, немного вина, — прохрипел он. – Белого. Нет, красного. Нет, белого. Пусть будет белое.
— Шарля не будет весь день, — заигрывающе намекнула Эмма.
После вина они гуляли по прекрасной французской деревеньке.
— Я всегда мечтала, что какой-нибудь таинственный незнакомец появится и спасет меня от этой монотонной сельской жизни, — сказала Эмма, держа его за руку. Они прошли мимо небольшой церквушки. – Мне нравится твоя одежда! – прошептала она. – Никогда не видела здесь ничего подобного. Это так… так ново!
— Это спортивный костюм, — романтично сказал он. – На него была скидка.
Вдруг он ее поцеловал. Следующий час они лежали под деревом, шептались и вели глубокомысленный разговор своими глазами. Потом Кюгельмасс встал. Он вспомнил, что ему нужно встретиться с Дафной в “Блумингдейле”.
— Я должен идти, — сказал он. – Но не волнуйся, я еще вернусь.
— Надеюсь, — ответила Эмма.
Он крепко ее обнял, и они вернулись обратно в дом. Погладив Эмму по щеке, он еще раз ее поцеловал и закричал: “Окей, Перский! Мне нужно в “Блумингдейл” в полчетвертого!”
После различимого звука хлопка Кюгельмасс вернулся в Бруклин.
— Ну? Я же говорил! – торжествовал Перский.
— Слушай, Перский, сейчас мне нежно встретиться со своей обузой на Лексингтон-авеню, но когда я могу прийти еще раз? Завтра?
— Всегда к твоим услугам. Просто принеси еще двадцатку. И никому ни слова.
— Ага. Как раз собирался позвонить Руперту Мердоку.
Кюгельмасс поймал такси и умчался в город. Его сердце колотилось. “Я влюблен,” – думал он. “Я обладаю поразительным секретом.” Но он не знал, что в тот самый момент школьники по всей стране спрашивали своих учителей: “Что это за персонаж на 100-й странице? Какой-то лысый еврей целует мадам Бовари.” Учитель в Су-Фолс, Южная Дакота, вздохнул и подумал: “Господи, эти дети с их травкой и кислотой… О чем они думают?!”
Дафна была в сантехническом отделе “Блумингдейла”, когда приехал запыхавшийся Кюгельмасс.
— Где ты был? – рявкала она. – Уже полпятого.
— Застрял в пробке, — ответил Кюгельмасс.
Он посетил Перского на следующий день, и уже через несколько минут снова магическим образом перенесся в Ионвилль. Эмма встретила его с нескрываемой радостью. Они провели вместе несколько часов, смеясь и разговаривая о своих, таких разных, жизнях. Перед уходом Кюгельмасса они занялись любовью. “Господи, я же с мадам Бовари!” – шептал самому себе Кюгельмасс. “Я! Я завалил литературу на первом курсе!”
За прошедшие месяцы Кюгельмасс множество раз посетил Перского и развил близкие и страстные отношения с Эммой Бовари.
— Убедись, что я попадаю в роман до 120-й страницы, — однажды сказал Перскому Кюгельмасс. – Я должен встречать ее до того, как она сходится с тем персонажем, Родольфо.
— А что так? Не сможешь ее отбить?
— Отбить! Шутишь, что ли? Он богатый аристократ. Эти ребята только и делают, что флиртуют и ездят верхом. Для меня он один из тех парней со страниц женских журналов. С прической, как у Хельмута Бергера. Но она от него без ума.
— А ее муж ничего не подозревает?
— Она ему не по силам. Он скучный медик-неудачник. Он ложится спать в десять, а она надевает бальные туфли. Ну, что ж… Еще увидимся.
И снова Кюгельмасс залез в шкаф и мгновенно перенесся в имение Бовари в Ионвилле.
— Как ты, кексик мой? – сказал он Эмме.
— Ох, Кюгельмасс… — она вздохнула. – С чем приходится сталкиваться! Вчера во время ужина, когда подавали десерт, завалился спать мистер Личность. Я изливаю ему душу о “Максим” и балете, а в ответ слышу храп.
— Все хорошо, дорогая. Теперь я здесь, — сказал Кюгельмасс, обнимая ее.
“Я это заслужил,” – думал он, вдыхая парфюм Эммы и зарывая нос в ее волосы. “Я долго страдал. Я долго платил психоаналитикам. Я искал до изнеможения. Она молодая и красивая, и я появился через несколько страниц после Леона и прямо перед Родольфо. Появляюсь в нужной главе – и все схвачено.”
Эмма, само собой, была так же счастлива, как и Кюгельмасс. Она жаждала новых переживаний, а его рассказы о ночной жизни на Бродвее, о быстрых машинах, Голливуде и ТВ-звездах захватывали воображение молодой французской красавицы.
— Расскажи мне еще раз об О. Джей Симпсоне, — просила она его тем вечером, пока они шли мимо церкви аббата Бурнизи.
— Что я могу сказать? Он лучший. Постоянно ставит рекорды. Такие движения! К нему и близко не подобраться.
— А что насчет Оскара? – мечтательно спросила Эмма. – Я ради Оскара на все готова.
— Сначала тебя должны номинировать.
— Я знаю. Ты объяснял. Но я уверена, что могу играть. Конечно, я бы взяла пару уроков актерского мастерства. Наверное, у Страсберга. Потом нашла бы хорошего аген-…
— Посмотрим, посмотрим… Я поговорю с Перским.
Той ночью, благополучно вернувшись к Перскому, Кюгельмасс спросил, можно ли достать Эмму из книги.
“Дай подумаю,” – сказал Перский. “Может, получится. Случались и более странные вещи.” Конечно, ни одну более странную вещь назвать они не смогли.
— Где ты все время пропадаешь? – тявкала на своего мужа Дафна, когда он вернулся домой ночью того же дня. – У любовницы был?
— Конечно, я ведь тот еще ловелас, — устало ответил Кюгельмасс. – Я был с Леонардом Попкиным. Мы обсуждали влияние коллективизации на сельское хозяйство Польши. Ты знаешь Попкина, он только об этом и говорит.
— Ну, ты в последнее время очень необычный. Отстраненный. Просто не забудь про день рождения моего отца. В воскресенье.
— Да, да, конечно, — сказал Кюгельмасс, направляясь в ванную.
— Вся моя семья там будет. Увидимся с близняшками. И с кузеном Хэмишем. Будь вежливее с кузеном Хэмишем – ты ему нравишься.
— Да-а, точно, близняшки, — говорил Кюгельмасс, закрывая дверь в ванную и заглушая голос жены. Он прислонился к стене и сделал глубокий вдох. “Через пару часов, — говорил он себе, — я опять вернусь в Ионвилль к любимой.” И в этот раз, если все пойдет по плану, он возьмет ее с собой.
На следующий день, в три пятнадцать, Перский сотворил свое волшебство, и нетерпеливый Кюгельмасс, улыбаясь, появился перед Эммой.
Двое провели несколько часов в Ионвилле вместе с Бине, а потом сели в повозку. Следуя инструкциям Перского, они крепко обнялись, закрыли глаза и сосчитали до десяти. Когда они их открыли, повозка подъезжала к отелю “Плаза”, где Кюгельмасс заранее снял номер.
“Мне нравится! Все именно так, как я представляла,” – говорила Эмма, радостно бегая по комнате и осматривая город из окна. “Вон F. A. O Schwarz. А это Центральный парк. А Sherry’s это который? Ах, вижу, вот он. Это просто изумительно!”
На кровати лежали сумки с вещами из Halston и Saint Laurent. Эмма распаковала одну из них и стала примерять вельветовые брюки.
— Это слаксы от Ральфа Лорена, — сказал Кюгельмасс. – Ты в них будешь выглядеть на все сто. Поцелуй меня, крошка.
— Я никогда не была так счастлива! – визжала Эмма, стоя перед зеркалом. – Давай выйдем в город. Я хочу увидеть “Кордебалет”, музей Гуггенхайма и этого Джека Николсона, о котором ты постоянно говоришь. Сейчас показывают какой-нибудь фильм с ним?
“Я не понимаю,” – говорил профессор из Стэнфорда. “Сначала этот странный персонаж, Кюгельмасс, а теперь она исчезла из книги! Ну, наверное, в этом и есть суть классики: ты можешь прочитать ее тысячу раз и всегда найти что-то новое.”
Любовники прекрасно провели выходные. Кюгельмасс сказал жене, что поедет на симпозиум в Бостоне и вернется в понедельник. Смакуя каждую секунду, они с Эммой сходили в кино, поужинали в Чайнатауне, провели два часа на дискотеке и посмотрели фильм перед сном. В воскресенье они проспали до полудня, гуляли по SoHo и вожделенно рассматривали знаменитостей в Elaine’s. Вечером они заказали в номер шампанское и черную икру и проговорили до рассвета. Утром, по пути к Перскому, Кюгельмасс думал: “Та еще суматоха, но оно того стоило. Нельзя приводить ее сюда слишком часто, но, если делать это время от времени, получится очень приятный контраст с Ионвиллем.”
У Перского Эмма, аккуратно собрав сумки с одеждой, залезла в шкаф и нежно поцеловала Кюгельмасса. “В следующий раз у меня,” – подмигивая, сказала она.
Перский стукнул три раза. Ничего не произошло.
— Хм-м… — промычал Перский, почесывая голову.
Он снова стукнул, но все еще никакой магии.
— Видимо, что-то не так, — бормотал волшебник.
— Перский, ты шутишь! – закричал Кюгельмасс. – Почему он не работает?
— Спокойно, спокойно! Ты все еще здесь, Эмма?
— Да
Перский опять постучал, на этот раз сильнее.
— Я все еще здесь, Перский.
— Знаю, дорогая. Подожди.
— Перский, мы должны отправить ее обратно, — шептал Кюгельмасс. – Я женатый мужчина, у меня лекция через три часа. Я не готов к чему-то большему, чем осторожный роман.
— Я не понимаю, — сказал Перский, — это же такой надежный мелкий трюк.
Но он был бессилен.
— Это займет какое-то время, — сказал он Кюгельмассу. – Придется его разобрать. Я тебе позвоню.
Кюгельмасс затолкал Эмму в такси и отправил обратно в “Плазу”. Он едва успел на лекцию и весь день звонил то Перскому, то своей любовнице. Волшебник сказал, что пока он разберется, в чем проблема, пройдет несколько дней.
— Как прошел симпозиум? – спросила его Дафна той же ночью.
— Хорошо, хорошо, — говорил он, пытаясь зажечь фильтр сигареты.
— Что с тобой? Ты напряжен, как кошка.
— Ха, это смешно! Я спокоен, как летняя ночь. Просто нужно немного пройтись.
Он выскочил за дверь, поймал такси и унесся в “Плазу”.
— Это никуда не годится, — сказала Эмма. – Шарль заметит, что меня нет.
— Потерпи, детка, — просил Кюгельмасс.
Он был бледным и потным. Снова ее поцеловав, он побежал к лифту и наорал на Перского по телефону в вестибюле “Плазы”, после чего отправился домой, едва успев вернуться до полуночи.
“По словам Попкина, цены на ячмень в Кракове не были стабильны с 1971-го года,” – вяло улыбаясь, сказал он Дафне, когда та ложилась в кровать.

Так прошла вся неделя.
В пятницу Кюгельмасс сказал Дафне, что ему нужно на еще один симпозиум, на этот раз в Сиракьюсе. Он мигом умчался в “Плазу”, но второй раз и близко не был похож на первый.
— Верни меня обратно в роман или женись на мне! – требовала Эмма. – А пока я хочу либо на работу, либо на курсы, потому что смотреть весь день телевизор – полный отстой.
— Ладно. Хоть на обслуживании сэкономлю. Ты в день съедаешь в два раза больше собственного веса.
— Я вчера встретила продюсера в Центральном парке, и он сказал, что может дать мне роль в своем проекте.
— И что это за клоун?
— Он не клоун. Он чувствительный, добрый и милый. Его зовут Джефф Кактотамов, и он говорит, что его номинировали на Тони.
Вечером пьяный Кюгельмасс приехал к Перскому.
— Расслабься. Тебя инфаркт хватит.
— Расслабься! Он говорит мне расслабиться! У меня в номере отеля вымышленный персонаж, а моя жена, кажется, наняла детектива, чтобы за мной следить.
— Окей, окей. Есть некоторые трудности.
Перский залез под шкаф и начал стучать по чему-то гаечным ключом.
— Я как дикий зверь, — продолжал Кюгельмасс. – Мне надоело постоянно оглядываться, и мы с
Эммой сыты друг другом по горло. Не говоря уже о том, что расходы у нее, как у министерства обороны.
— Ну, что ж поделаешь? Это мир магии. Он полон нюансов.
— Нюансов, как же! Я заваливаю эту мелкую крысу черной икрой и шампанским, плюс на мне ее гардероб, плюс я плачу за актерские курсы, и ей вдруг захотелось на курсы фотографии! А еще, Перский, профессор Фивиш Копкинд, который преподает литературу и всегда мне завидовал, узнал меня в эпизодически появляющемся персонаже в книге Флобера и угрожает пойти к Дафне. Я вижу крах, разорение, алименты! За измену с мадам Бовари моя женя обдерет меня до нитки.
— Что я могу сказать? Я работаю день и ночь. Что касается твоего беспокойства, тут я помочь не могу. В конце концов, я волшебник, а не психоаналитик.
В воскресенье Эмма закрылась в ванной и не реагировала на уговоры Кюгельмасса. Он смотрел из окна на Уоллмен-Ринк и думал о самоубийстве.
“Я бы прыгнул прямо сейчас, – думал он, — но, к сожалению, этаж низкий. Может, получится сбежать в Европу и начать все с чистого листа… Буду продавать газеты, как те девочки.”
Зазвонил телефон. Кюгельмасс механически поднес трубку к уху.
— Приводи ее, — сказал Перский. –Думаю, я вытравил всех жуков.
У Кюгельмасса душа в пятки ушла.
— Ты серьезно? Ты все починил?
— Оказалось, дело в проводке. Поди догадайся.
— Перский, ты гений! Мы будем через минуту. Даже меньше, чем через минуту.
Снова любовники понеслись к волшебнику, и снова Эмма со своими вещами залезла в шкаф. На этот раз поцелуя не было. Перский захлопнул двери, сделал глубокий вдох и трижды стукнул. Прозвучал обнадеживающий хлопок, а когда Перский заглянул внутрь, то никого не обнаружил. Мадам Бовари вернулась в свой роман. Кюгельмасс вздохнул с большим облегчением и пожал волшебнику руку.
“Все кончено, — сказал он. – Я все понял. Я больше никогда не буду изменять, клянусь.” Он снова пожал руку Перскому и подумал, что надо будет подарить ему галстук.
Три недели спустя, вечером прекрасного весеннего дня, в дверь Перского позвонили. Это был Кюгельмасс, стоявший с глуповатым выражением лица.
— Окей, Кюгельмасс, куда теперь?
— Только в этот раз. Погода такая хорошая, и я не молодею. Слушай, ты читал “Portnoy’s Complaint”? Помнишь Мартышку?
— Аренду подняли, так что цена теперь – двадцать пять долларов. Но за все твои неприятности в этот раз бесплатно.
— Хороший ты человек, — улыбнулся Кюгельмасс, расчесывая свои немногие оставшиеся волосы и залезая в шкаф. – Ты уверен, что он работает?
— Надеюсь, да. Но я им с тех пор почти не пользовался.
— Секс и романтика, — сказал Кюгельмасс из шкафа. – Чего не сделаешь ради красивого личика?
Перский закинул копию романа и стукнул три раза. На этот раз вместо хлопка случился небольшой взрыв, а за ним последовали потрескивание и сноп искр. Перский отпрыгнул, у него случился сердечный приступ, и он упал замертво. Шкаф загорелся, а вскоре сгорел и весь дом. У Кюгельмасса, не знавшего о случившейся катастрофе, хватало своих проблем. Его не закинуло ни в “Portnoy’s Complaint”, ни в какой-либо другой роман. Он оказался в старом учебнике по испанской грамматике и сломя голову убегал по безжизненному каменистому ландшафту от слова “tener” (“иметь”) – большого и страшного неправильного глагола, гнавшегося за ним на своих маленьких ножках.