История пиратства. Часть 2

Первая часть закончилась (и началась эта) словами об открытии Христофором Колумбом Америки. Но первые несколько лет эта новая земля считалась частью Индии, и называлась Вест-Индией, а путь в нужную Индию и Индийский океан должен был быть, где то очень близко.

Новую землю начали активно заселять и изучать. А поскольку новая земля не пустовала, а аборигены уступать не собирались. Д ля их усмирения требовались так называемые «биологические поддонки человечества». А первые поселенцы были как и просто искатели приключений, но личности с сомнительным прошлым и откровенно криминальным прошлым. Но далеко не только они становились на тропу пиратства. Открытие нового света и вся эпоха великих географических открытий совпала с эпохой нового времени для которой характерна глобализация, жажда мирового господства (отсюда исходит вековое противостояние держав), развитие сильных армии и флота а также становление национальных государств.

Также эпоха расцвета пиратства в Атлантическом океане совпала с таким исторически периодом как «Длинный XVI век 1453 — 1648». Этот период насыщен войнами и переделами территории. И что само важное менялись представления о географии мира. В ходе войн разорялись страны и гибли миллионы. В ходе Тридцатилетней войны погибло более 60% населения Германии. В этих услофиях формировался определённый человеческий материал. Но обо всём по порядку, и начнём с глобальных вещей.

Эпоха великих инноваций
Устаревающее представление об океанских пространствах, узко рассматриваемых в качестве зоны торговых трасс, ограниченных очертаниями европейского континента, постепенно уходило в прошлое. Они выступают теперь как водная протяженность единого взаимосвязанного мира, морской бассейн глобального масштаба, транспортные артерии которого сходятся в Западной Европе.

Однако в эпоху Великих географических открытий такое новое геополитическое сознание еще только начинало пробуждаться. Фундамент же политического мышления на заре Нового времени составляли традиционные ценностные критерии, принятые в эпоху Античности и Средневековья, средства и методы закрепления нового порядка вещей исходили из арсенала принятых норм ведения политики. Осмысление происходивших перемен началось с констатации владения и перешло затем в сферу юридическо-правовую. Возникают понятия «открытое море» и «свободное море» — термины, неотделимые от новой эпохи европейской экспансии. В XVI–XVII вв. вопрос политический, вопрос о праве владения, а по сути — вопрос определения морских границ, выходит на первый план и приобретает остроту: Европа осваивает океанское пространство,
начинается ожесточенная схватка морских держав за раздел новых земель.

После выхода в Океан мир не мог измениться в одночасье, сознание правителей оставалось замкнутым в рамках прежнего политического мышления. Складывалась новая
геополитическая ситуация, но логика принятия решений и мотивация поведения оставались прежними. Этим была продиктована и легендарная фраза, произнесенная молодым королем Франции Франциском I, негодовавшим по поводу испано-португальской монополии на Океане: «Солнце светит для меня так же, как и для других, и я хотел бы видеть тот пункт в завещании Адама, в силу которого Новый Свет должен быть разделен между моими братьями, королями Испании и Португалии, а я должен быть лишен своей доли наследства». В этом программном заявлении король, по-видимому, не столько сформулировал программу «открытого моря», сколько предъявил претензии на «свою долю», т. е. действовал вполне в духе феодального порядка вещей.

К началу XVI в. островная испанская Вест-Индия стала объектом пристального внимания со стороны европейских держав и, соответственно, бродяг и моряков всех мастей. Интенсивный процесс проникновения вольных добытчиков в карибские воды стал возможным благодаря взаимодействию двух дополняющих друг друга обстоятельств. С одной стороны, европейские державы, пытаясь закрепить за собой свободные территории Нового Света, дали толчок частному предпринимательству и поставили на службу государственным интересам энергию сотен и тысяч лиц, ринувшихся осваивать новые земли. С другой стороны, проникновение европейских держав в Вест-Индию изначально носило характер незаконного действия, так как нарушало формальное право Испанской короны на владение регионом. Дополнительный контекст придавал событиям постоянный военно-политический конфликт Испанского королевства с европейскими конкурентами, который не прекращался на протяжении всего XVI и большей части XVII в. Для подданных Франции, Англии и Республики Соединенных Провинций — независимых частных предпринимателей, арматоров, моряков, действовавших на свой страх и риск, — дорога в вест-индские воды была фактически открыта. Технологическая возможность океанского плавания и наличие военно-морских средств для давления на испанскую отдаленную периферию выступали взаимосвязанными компонентами, идеологическим обоснованием экспансии стала доктрина «открытого моря» и наличие свободного американского водного пространства, в котором «нет никакого мира», обоснованием же политическим — общий враг в лице пиренейских держав. Это дополнялось возможностью извлекать гигантские прибыли, послужившей экономическим обоснованием эскалации насилия в вест-индских водах.

Хоть мы и рассматриваем морской разбой в Карибском море как единое явление, нельзя считать, что пиратский поток через Атлантический океан был однороден. Его эволюция, безусловно, во многом определялась европейской военно-политической конъюнктурой и географической спецификой всего региона. Начавшись одиночными челночными рейдами внутрь владений пиренейских держав, морское проникновение в Новый Свет, в Индийский и Тихий океаны, по мере активизации колониальной политики опоздавших держав, приобретало все более ощутимый государственный подтекст. Разбойничья тактика борьбы за острова не просто оказалась востребованной новыми политическими центрами Европы, но и зачастую становилась «ключом, открывавшим двери» разделу Океана. Сейчас мы вплотную подошли к описанию и подробному рассмотрению такого явления как «каперство», но о нём речь пойдёт в следующих частях. Ведь прежде чем это приобрело государственный подтекст, оно прошло стадию зарождения и стихийного развития, на которое государство не влияло целенаправленно.

По мере расширения европейского проникновения в Атлантику росли и масштабы деятельности «вольных» промысловиков. Особенно в так называемом «Атлантическом Средиземноморье», образуемом побережьями Марокко и Пиренейского полуострова, Мадейрой, Канарскими и Азорскими островами, — самом нестабильном и опасном для плаваний районе. Уже Христофор Колумб по вине французских корсаров испытал немало неприятных минут во время своего плавания в 1498 г. и вынужден был, направляясь к Мадейре, отклониться от обычного пути: сделав крюк, он обошел стороной вражескую эскадру, подстерегавшую адмирала возле мыса Сан-Висенте. Правда, и здесь, казалось бы, благополучно уйдя из-под ее удара, Колумб столкнулся с двумя корсарами на широте острова Гомера. Они уже успели взять два кастильских корабля, и ждали новых призов.

Нельзя сказать, что в начале XVI в. в «Атлантическом Средиземноморье» было спокойно, но в сравнении с грядущими временами недолгий период до 1520 г. с известной натяжкой можно определить как «стабильный». Торговые и военные эскадры Испанского королевства вполне справлялись с растущим товаропотоком из Европы в Новый Свет, следовавшим по маршруту Испания — Канарские острова — Сан-Хуан — Эспаньола — Сантьяго-деКуба. Освоив пути через Атлантику, испанцы очень деятельно эксплуатировали океанический канал. По этому торговому пути шло вооружение, порох, ткани, строительные товары, медь, ртуть, семена, мулы, собаки, лошади, вино, мука, масло, а вывозилось золото, жемчуг и другие ценности. Торговлю с открытыми Индиями формально имели право вести несколько испанских городов (Севилья, Бильбао, Малага, Ла-Корунья, Кадис), получивших от короны специальное разрешение. В среднем в год в Америку уходили и возвращались 28 судов, в Испанию — 22. Однако к 1530-м гг. добыча золота на приисках и приток рабов уменьшились — драгоценный поток в Европу начал иссякать. К тому же на континенте обострилось международное положение, и очередная война Франциска I с Карлом V вызвала волну корсарского вторжения в Атлантику. В ходе этой войны и произошло событие, ставшее ключевым для дальнейших судеб Испанской Америки.

В 1522 г. испанский конкистадор Эрнандо Кортес отправил своему повелителю императору Карлу V сокровища, захваченные после разгрома ацтекского государства. Среди мексиканских сокровищ, по сообщению Берналя Диаса, были «золотые слитки на 88 000 дукатов… личные сокровища Монтесумы,11 перешедшие во владение Гуатемосина, — подарок поистине королевский, ибо там были жемчужины величиной с орех и большое количество драгоценных камней и вещей. Посланы были также гигантские кости, найденные в одном из храмов Кохоукана… три тигра /ягуара и разные другие редкости, которые теперь уж не упомню…». В феврале 1523 г. каравеллы покинули Азоры и пошли на восток, к Испании. Вот здесь-то и поджидали их роковые неприятности. Французский корсар Жан Флери с эскадрой из восьми кораблей. И ограбили его. После того как мир узнал о добыче все «джентельмены удачи» захотели сорвать подобный куш. Ситуация на протяжении последующих двух десятилетий не изменялась и разве лишь иногда стабилизировалась — войны на короткое время прекращались. В 1530–1540-х гг. проходившие Атлантику торговые караваны должны были считаться с повышенной опасностью, поскольку здесь орудовали невероятно ловкие и дерзкие разбойники.

Вот так и зарождалось пиратство в Атлантическом океане. Но оно не было абстрактной силой, а состояло из, вполне, конкретных людей. О которых и пойдёт речь дальше. Создание пиратского мира и обоснование его принципов было результатом деятельности людей, вышедших из плебейских низов. В «Акте о самом решительном подавлении пиратства», принятом в Англии в конце правления Вильгельма III Оранского, говорилось, что для моряка, оказавшегося в заморских краях, главный путь в сообщество пиратов — дезертирство с торгового судна. Это одновременно наносило огромный ущерб торговле и навигации.

«Флот и виселица любого примет»
Самый главный вопрос вот в чём. Как элементы склонные к пиратству попадали из Европы на другой конец Атлантики, где и разворачивали свою анти социальную деятельность? Ответ прост — вместе с торговыми и военными кораблями. Для корабельной жизни могли сгодиться любые работники. Служба на флоте, что на военном, что на торговом, не имела ничего общего с «манной небесной», и здравомыслящие люди старались держаться от нее подальше. Старая моряцкая мудрость гласила: «На виселицу и на флот сгодится всякий». И это не пустые слова. Флот и корабль в глазах подавляющей массы европейцев выступали зловещими символами непререкаемой воли государства, а поголовные рекрутские наборы в приморских областях морских держав на военно-морскую службу — страшным бедствием и вечной угрозой. Рекрутов для кораблей похищали и насильно вербовали в любом подходящем месте. Рабочая сила на кораблях требовалась всегда, и группы вербовщиков вселяли тревогу во всех, кто шатался по пристаням или портовым улочкам.

Вербовщики часто отправлялись «на охоту» в ночь перед выходом в море и высматривали по всем закоулкам, борделям и злачным местам подходящее пополнение. В разгар Первой англо-голландской войны набережные Темзы совершенно опустели, ибо ни один здравомыслящий человек не рисковал появляться в столь опасных местах — вернуться к прежней жизни удавалось единицам, и никакие родственники и друзья не могли отыскать несчастного бедолагу, избитого вербовщиками и засунутого в трюм. Но были и те кто сами нанимались на флот. Социальное происхождение этой прослойки было очень разнообразно, но так или иначе это люди, растерявшие связи с традиционными профессиями своих предков. Крах векового уклада и постепенное формирование новых экономических отношений ударили по многим крестьянским и ремесленным хозяйствам. Чему способствовали неурожаи, эпидемии, повальная нищета, войны (только Англии с Францией (1512–1514; 1522–1523; 1544–1545; 1623–1628)). Поскитавшись по городам и весям, эти вынужденные мигранты часто попадали в доки и на торговые причалы, где всегда требовались рабочие руки. А некоторые просто бежали от закона. Ведь быть успешным бандитом в 16-17 веке на земле стало слишком опасно, и большинство разбойников попадали на дыбу не успев прогулять шальные деньги. А океан представлял совсем иные возможности.

Очевидно, что питать радужные иллюзии по поводу жизни матросов на кораблях того времени не стоит. Они знали, что о собаке будут заботиться лучше, чем о них. О том же говорит и ходившая в XVII в. пословица: «Лучше болтаться в петле, чем служить на флоте». К такой мысли подводил весь корабельный уклад, так как на любом торговом и военном судне неминуемо присутствовала социальная конфронтация. Моряки имели свое представление о том, какие у них права и как им защищаться от посягательств командиров. Не желали они и надсаживаться сверх сил на опасных работах, которые могли превратить их в инвалидов. Да, собственно, к чему было особо усердствовать, если кормежка — дрянь, а командир и судовладелец из скаредности наняли в экипаж недостаточно работников. А если и судно уже как корыто и дало течь — неужели рисковать своей жизнью и продолжать плавание? Не лучше ли сбежать в первом же порту? Немалому числу моряков пришлось «на собственной шкуре» испытать, что значит быть «помазанным девятихвостой кошкой» или линьком, флотскими разновидностями розги. Кошками называли многохвостовые плетки с узлами на осмоленных концах, привязанные к деревянной рукоятке. Добавим к сказанному деспотизм и жестокость капитанов и их помощников, требовавших тупого повиновения, избивавших моряков и придерживавших выплату положенных денег. Скотское обращение с людьми, невыносимые условия труда и быта превращали суда того времени в плавучие тюрьмы, а жизнь на них — в тяжелейшее испытание.

Обычай заведен на судне испокон Порядку следовать и уважать закон; Тому, кто совершит поступок непотребный – Покражу, драку, брань, — грозит устав судебный, И виноватому воздастся по делам: Накажут поркою, присудят к кандалам, Привесят на нок-рей, насильственно купая, Под килем проведут, лишат в добыче пая.

Морские бродяги
В недолгие дни пребывания на суше они захлебывались в алкогольном угаре, а потом все повторялось. Эти люди рано превращались в развалины, а когда физические силы их покидали, остро ощущали свою ненужность. Стоит ли удивляться, что духовную атмосферу пиратского экипажа питало отчаянное желание вольных добытчиков пожить с размахом, так весело и насыщенно, как им никогда не удавалось в той, прежней жизни. Поэтому и бытовые порядки на каком-нибудь пиратском барке не шли ни в какое сравнение с обстановкой на военном корабле или торговом судне и были куда менее тягостными. Более калорийная и разнообразная пища, отсутствие многих дисциплинарных ограничений, меньшее время, отведенное на собственно морскую службу, и другие послабления делали пиратство притягательным. И потом — здесь умели гульнуть и покуролесить! Знаменитый разбойник Бартоломью Робертс любил говаривать: «Короткая, но веселая жизнь — это мое правило».

Любой корабль, скитавшийся в огромном море, был средоточием страха и надежд, унизительной нищеты и лишений, невообразимым переплетением разных судеб. Здесь каждый привносил в общую атмосферу свой жизненный опыт, свое миропонимание. Объединяющим же началом выступало отторжение цивилизованного законопослушного общества, с которым моряки, потенциальные пираты, выходцы из недовольных своим существованием низших слоев трудового люда, находились в постоянном конфликте. Пиратство превращалось в некий социальный конгломерат, который вбирал в себя тех, кто не принимал современное общество и жил идеей создать новый мир, мир равенства и справедливости. Крепкая нить соучастия в преступлении связывала этих людей. Пиратский промысел давал надежду выйти в люди, разбогатеть, не знать больше забот о хлебе насущном или, вкупе с такими же неудачниками, найти тот идеал справедливости, где не будут действовать законы, защищающие «богатого» и «жирного».

Естественно, что морские бродяги искали все новые и новые уединенные места с таким же стратегически выгодным расположением, позволявшим держать под контролем торговые пути. В этом безлюдии «береговое братство» могло спокойно, вдали от противников, разделить добычу, провести совет и голосование, объявить сбор для похода. Сведения о таких стоянках передавались изустно, и как пройти туда, знали только опытные моряки. А учитывая трудовое прошлое многих моряков. Им не составляло труда обустроиться на островах, которые со временем превращались в пиратские цитадели.

Ощущая себя сопричастными радостям мира, они всячески изощрялись в еде и одежде, о чем речь уже шла. Такого же рода «созиданием» были отмечены и многие другие составляющие их быта и деятельности. Наполненная событиями бурная жизнь, импровизаторство и свобода превращали пиратский экипаж в сгусток социальной творческой силы. Неизбывные и пришедшие из древности мечты о райской жизни и лучшей доле будоражили сознание «черни» и способствовали рождению новаторских, грандиозных проектов организации своего микромира и переустройства общества в целом.

Большинство экипажей составляли моряки в возрасте от 20 до 29 лет. На их долю приходился самый тяжелый физический труд: работа с тросами и парусами, откачивание воды из трюма, уборка палубы, конопаченье корпуса, череда вахт. Среди начальства и высших звеньев моряцкой иерархии преобладали люди среднего возраста — от 30 до 39 лет, — своим опытом и знанием заслужившие уважение и требовавшие подчинения. Они держали в руках бразды управления кораблем и через них передавались основы морской культуры и традиций. Именно поседевшие в море старые ветераны хранили и передавали из поколения в поколение знание корабельных ритуалов и примет, унаследованное от предшественников. На их мудрость уповали моряки, лелея последние надежды на спасение во время страшных бурь, когда, казалось, уже ничто не могло уберечь гибнущий корабль от надвигавшейся катастрофы. Рассчитывать в такие минуты можно было на чью-то сноровку да на чудо. Люди на кораблях, разбросанных по пустынному безбрежному Океану и объединивших на своих палубах честных моряков, уголовников и бродяг, словно изгои мира, оставались один на один с неподвластной разуму морской стихией.

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило! Нам скучен этот край! О Смерть, скорее в путь! Пусть небо и вода — куда черней чернила, Знай — тысячами солнц сияет наша грудь! Шарль Бодлер. Плаванье

Пиратство, каперство, приватирство, корсарство — все эти разбойные промыслы невозможно отделить от морского дела. Мореходам Средневековья и Нового времени, которые жили океаном, бескрайними солеными водами, всегда было свойственно осознание того, что моряцкое бытие объединяет их всех каким-то единым началом. Им всем приходилось управлять парусами и снастями — унылая будничная морока, — мириться с теснотой зловонного трюма, омерзительной гнилой водой, тумаками и побоями. Им всем грозили кораблекрушения, бегство от врагов и береговой стражи, всем приходилось идти на безрассудство и отчаянно рубиться насмерть в палубных схватках. Все «прелести» разбойничей жизни — долгие засады в укромных гаванях, погоня за «купцами», дележ добычи, дебоши в портовых тавернах и притонах — неотъемлемая часть моряцкого труда и быта. И труженики моря невольно проникались маргинальностью этого социума, чуравшегося обычных сухопутных пристрастий. Тем самым их промысел обретал своего рода «надмирность».

Продолжение следует…