Падение

— Не спасет благодать ста икон от сознания.

(Тут был Flash-плеер, но с 2020-го года Flash не поддерживается браузерами)

Громкий голос в голове.
Срывающие кожу висков пальцы.
Ломающиеся от движения суставы.
Сбитые замки внутренних резервов.
В одиночестве над пропастью: вверху — пустота, внизу — бездна, и лишь шаткий мост в отсутствии пространства шатается от несуществующего ветра, который срывает последнюю крышу в зажатой в тисках голове, с которой ломающиеся пальцы безудержно срывают кожу.

Непрекращающийся стон боли вокруг.
Страдают те, кто слишком много думал, кто слишком много знал, кто слишком много жил внутри себя и мало — внутри других.
Вполне вероятно, что они тоже стоят на своих мостах, покачиваются и думают о том, стоит ли им еще продолжать созерцать видимую тьму или, закрыв глаза, войти в поглощающее отсутствие света в другом месте, где уже не будет никакой абстракции, никакой мысли, никакого смысла — где будет только тишина и спокойствие тотального бездействия, обусловленного смертельной дозой отсутствия желания делать хоть что-нибудь, направленное на конструктивное.
Это не рай, это не ад — это ничто, и только их собственные определения могут добавить цвета в пустые формы, витающие вокруг их мыслей.
Если бы у них были желания что-то заполнять цветом.

У них нет никакого представления о том, что происходит.
Они не видят своих ног, не видят мостов, не чувствуют боли — они будто бы сами не свои, будто бы забыли о человечности, забыли о теле, забыли обо всем, кроме голоса, который терзает все их внутренности, потроша своими изгибающимися интонациями всё без разбора.
В чем причины возникновения голоса?
Чей это голос?
И почему он такой разный для всех, но знакомый для каждого и гарантированно мучает людей, которые попали в это абстрактное место в нигде?
Мы не можем слышать той информации, что голос рассказывает им.
Мы не можем видеть их мыслей, которые трансформируются под насилием мелодичности их самого любимого монстра.
Мы вообще не можем знать о том, что всё это существует. Это — предположение, и предполагается лишь то, что находится в зоне актуальности.
То есть список предполагаемых тем предполагаемого голоса у нас предсказуемо крайне ограничен.

Мы знаем, что эти люди очень устали.
Они истощены.
Высосаны.
Измучены.
Сами собой.
Из-за самих себя.
Тем, что порезы, нанесенные сами себе, заживают дольше, чем порезы, нанесенные неизвестными доброжелателями.
Все тело в шрамах.
Все тело расслаивается.
Прямо по ходу движения — вся душа раскалывается.
И самое депрессивное заключается в том, что мы также точно знаем, что все эти эти люди — мы.

Мы — начало обязательного будущего упадка, характеризующегося безэмоциональностью и бесчувственностью, цинизмом и трагедией личностной деградации через постоянный бессмысленный диалог с самим собой.
Мы — это я и я, склеенные безудержно скачущей на сцене индивидуальной фантасмагории непонятностью устоявшихся социальных и психологических установок.
Я и я — амбивалентные части нас, которые не могут ничего решить без очередного спора между «да» и «нет». Мы разорваны, но в одном теле, и мы действительно думаем, что знаем и чувствуем «да», но также ощущаем кровную родственность с «нет». И будем доказывать обе позиции одновременно. В один голос.
По сути, мы — это ребенок тех неврозов, без которых не было бы фантасмагории, ибо не было бы театра.
И не было бы актеров.
Но всё вышло как вышло, и в итоге вся наша жизнь — ..., а люди в ней — …
И вместо пропущенного не всегда то, о чем подумалось.

Поговаривают, что в этих краях есть залив.
Там — настоящая вода, над ней — настоящие чайки, на берегу — настоящие живые люди, до которых нам никогда не было дела.
Где-то поблизости — корабль, который увезет нас домой. В материальный дом, в котором вполне ощутимо можно не успеть вскочить в закрывающиеся двери лифта, забрать из ящика бумажную почту и включить разлагающий нас монитор, чтобы однажды ослепнуть от количество противоречия строчек, что там выскакивают.
Поговаривают.
Это было как будто вчера, но уже так давно, и мы уже не можем понять, было ли это действительно давно или действительно вчера, однако внутри этого непонимания реальности находится элемент, прямо подтверждающий факт существования этого места: мы там были, мы там жили и мы там умерли.

Наш мост исчез, оставив нас в свободном падении с самим собой — еще немного подумать перед тем, как разбиться насмерть и наконец-то избавиться от болтающихся пальцев, разодранных висков и диалогизированной формы общения с собой.
Мы упали.
Под нами были камни и песок, рядом — вода и кто-то, кто, улыбнувшись, помог отряхнуться, осмотреться и отдохнуть после убивающего марафона длиною в молодость.
Вот почему мы знаем, что это место существует, и всем тем, кто устал, следует направиться именно туда, скромно и с замиранием в обоих умах взяв за руки нужного человека с собой.
Эта смерть — не та смерть, что ведет нас в место бездеятельной абстракции, где все механизмы работы завершают свой цикл и боле не включаются; эта смерть — смерть нас уставших от самих себя для того, чтобы поменять кожу и начать уставать заново, но на сей раз контролируя этот процесс и манипулируя собой в целях регулирования мерой и степенью орущих друг на друга собственных голосов, которые никак не могут поделить одну несуществующую истину.

Может быть, мы снова придем на мост.
И снова вокруг будут сотни стонов, в которые мы внесем свою лепту.
Мы — безэмоциональные, бесчувственные части единого существа, которым так нужно чем-то оправдать собственный дефект и заодно притвориться, что мы любим и уважаем тех, кто не стонет, у кого целы пальцы, не изрезаны руки и не изорваны виски.
Но мы не будем.
Мы снова упадем.
На сей раз в другое место. Совершенное противоположное заливу.
Скажем, в зимний холод.
В пустом дворе, когда на улице темно, нет людей, что смотрят на звезды из окон, потягивая морозный воздух и запивая его мятным чаем, согретым комнатным огнем камина…
Мы попрощаемся со звездами, плотно закроем окно, укутаемся согревающим пледом и снова упадем.
На сей раз в светлое пространство без мостов, стен, потолков и оков; где нет смысла и мыслей, где нет конструкций и махин, где нет глубокомысленного глупомыслия, где не существует театра и людей, которые играют в него.
Где всё просто и знакомо.
Все это мы облегченно назовем угасанием, затуханием, иссяканием, спокойствием, тишиной и в конечном итоге — счастьем, которое, разумеется, не может длиться вечно.
Которое снова надо будет получить через смерть накопившегося наболевшего.
Которое снова надо будет подождать, довольствуясь лишь картинками и рассказами части своего «нас», которое, конечно, будет напоминать и стремиться к ощущению полного отключения работающего монструозного механизма создания окружающей реальности в том виде, в котором она в итоге и создается.
Снова придется придти на мост, чтобы упасть и, вместе поднимаясь, ощущать друг друга — в этом и есть основа всего нашего счастья?

Нет.
Мы снова подумали не о том.
Мы снова написали не то.
Поторопились.
Где-то откровенно не дописали важное.
Где-то драматизировали ненужное.
Написали не туда.
Подумали не так.
И не вовремя. Хотя сегодня — лучший день.
Мы можем.
И у каждого из ваших «нас» есть свои мнения на этот счет.
И каждые «вы» можете подумать совершенно противоположное тому, что думаем мы, — и это будут точечно верные мысли.
Думайте что хотите, как хотите и с кем хотите.

А мы ушли падать в счастье, изумрудность которого так и не получилось описать словами.