Семецкий должен умереть…

Ю́рий Миха́йлович Семе́цкий (6 мая 1962) — книгоиздатель, известная фигура русского фэндома. Стал прототипом второстепенных (как правило) персонажей множества литературных произведений русскоязычной фантастики.

Первое убийство Семецкого произошло случайно… В одной из своих ранних книг Лукьяненко прихлопнул мимоходом Эдуарда Семенецкого. Это вообще проблема: именование второстепенных персонажей. Я стараюсь, чтобы лишних имён в тексте просто не было. Но иногда надо. Так вот — каково же было изумление Сергея, когда к нему подошёл некто и спросил: «Ты зачем меня убил?!». И пока Лукьяненко думал, как реагировать — милостиво разрешил: «Ладно, прощаю, но ты должен тогда пообещать, что будешь убивать меня во всех последующих книгах!». Лукьяненко пообещал… Вслед за Лукьяненко Семецкого начали колошматить все, кому не лень, соревнуясь, кто придумает для убийства самый изощрённый способ

А вот книжный магазин, принадлежащий Юрию Ка-второму Семецкому, не просто развалился, но и погреб под собой хозяина. Рыдающая супруга клона бессвязно рассказывала сочувственно кивающей репортерше, каким хорошим человеком был Семецкий Ка-второй. Гораздо лучше первого, с которым она тоже была знакома… Очень любил форель… Замечательно подражал крику болотного зяблика… Верил в переселение душ и всех уверял, что помнит свои прежние жизни — каждая из которых заканчивалась трагической смертью… вот, словно напророчил сам себе… Впрочем, что бы там ни случалось в других жизнях Юрия, но в этой у него шанс еще был — спасатели неутомимо раскапывали руины в надежде, что вначале бедолагу засыпало книгами, а уж потом погребло под бетонными плитами. Ободряюще звучали и слова спасателя-спец о том, что глубоко под завалом он слышит ритмичный стук. Может быть, там всего лишь капала вода из прорванных труб, но всем хотелось верить, что это бьется мужественное сердце Семецкого…

Сударь у окна оказался невысоким мужчиной лет сорока.
Ермолка, небрежно сдвинутая на затылок, не скрывала благородную залысину, открывающую высокий лоб мыслителя и большую часть темечка.
Мужчина был худ, но жилист, одет в потертые джинсы и рубашку из светло-коричневой замши.
Если бармен производил впечатление человека печального, то сударь в ермолке казался просто средоточием вселенских скорбей.
Цивилизация, похоже, чем-то серьезно перед ним провинилась — и мужчина не ожидал от окружающих ничего хорошего.
К поясу его была пристегнута солидных размеров кобура с огромным никелированным револьвером, на столе стояла ополовиненная бутыль «очень даже самогона».
Именно в эту минуту сударь готовился сделать очередной глоток — долго морщился, подозрительно вглядывался в стакан, отворачивался и брезгливо принюхивался к пойлу, но в итоге все-таки выпил.
Йог, насильно уложенный на постель из гвоздей, и тот не перенес бы муку более стоически.
…
Лысый ковбой, немыслимо извернувшись, выхватил из кобуры револьвер и начал стрелять. Пули охотника за наградой уже рвали его тело — Мартин видел вылетающие со спины кровавые клочья, а он все палил. А меж них, раскинув руки, бросилась Ирина с криком: «Не стреляйте!»
Мартин даже не успел поднять карабин — так быстро и неожиданно все произошло. Когда он прицелился, мишеней уже не осталось.
Ковбой и Ирина Полушкина лежали рядом. Интеллигентный охотник за наградой — в сторонке, на границе света и тьмы.
— Твою мать… — пробормотал Мартин, подбегая к Ирине.
Девушка была мертва… точнее, умирала именно в это мгновение. Три пули вошли в спину, две — в грудь. На губах пузырилась кровь, из глаз медленно уходила жизнь. Чувство дежа-вю оказалось столь острым, что Мартин даже побоялся её коснуться. Вместо этого склонился над ковбоем — тот был ещё жив. Смотрел на него печально и горестно, что-то шептал. Мартин нагнулся, придержал умирающему голову и услышал:
— Это… это я девочку зацепил?
— Нет, — не колеблясь, соврал Мартин. — Это охотник.
В глазах ковбоя явственно мелькнуло облегчение, но он прошептал:
— Всё равно… зря она… Мартин, кончаюсь я…
— Лежи спокойно, — велел Мартин. — Сейчас вызовут врача.
— Пусть на могиле… напишут… тут лежит… — Он глубоко и часто задышал, вздрогнул и обмяк.

— Я не хочу никакой власти, — сказал я. — Я только хочу, чтобы не было войны. Чтобы тебя не казнили. Чтобы Лиона, Наташку и всех девчонок отпустили. Чтобы Семецкий не умер!
Семецкий тихо засмеялся:
— Вот это уж вряд ли… Знаешь, сколько мне лет, мальчик? Так или иначе, а пора.
<..>
Я успел увидеть искаженное ужасом лицо Аллы Нейдже, плюющийся огнем бластер в руке Снежинской. А потом инвалидное кресло Семецкого врезалось в них пылающим болидом. Нейдже подбросило в воздух и швырнуло за край, а Снежинскую просто сбило и поволокло. Вперед, к кромке платформы.
Словно в замедленной съемке они перевалили через край, и в воздух взлетели прозрачные брызги.

А пыльный след на дороге все приближался, уже можно было разглядеть силуэты всадников. Примерно у половины тускло блестели серые чешуйчатые доспехи, у остальных пестрела в лучах заходящего солнца яркая гренадерская форма.
— Семецкий полк, — выдохнул Фарид, останавливаясь на минуту. Поднес к губам фляжку — и досадливо бросил вниз. Там уже не осталось ни капли, а любой вес становился нестерпимым бременем. — Самые преданные ханские нукеры, их еще вечно живыми зовут…
<..>
До нас долетел слитный железный лязг.

На сверкающем стальном поле преклоняли колени и падали ниц воины двух армий.
Те, кого не убило насмерть падающее железо.

Заправив купленную сим-карту в телефон Лены, Валентин снова уселся в машину. Мельком подумал, что у них есть очень яркая примета — вдавленная крыша. Если станут искать с вертолетов… или со спутников…
Впрочем, об этом думать не хотелось.
— На чье имя купил? — спросила Лена.
— На имя Юрия Михайловича Семецкого.
— А кто такой? — удивилась она.
— Слышал, что это несуществующий такой человек, его писатели вставляют в свои книжки, когда надо кого-то убить. Ну, чтобы не было претензий потом, «почему человек с моим именем утонул в выгребной яме». Писатели как-то выяснили, что человека с таким именем-отчеством и фамилией в России нет. Ну и пишут теперь… Это как у американцев Джон Доу — ярлычок на неопознанном теле.
— Ну ты юморист, — покачала головой Лена. — Лучше бы какой-нибудь Иван Смирнов был….

Там, где только что лежал Семецкий, остался черный выжженный круг. Из него вертикально торчал оплавленный ствол «Ультиматума», так и не сделавшего ни единого выстрела.

Подхожу к компании, делая вид, что ищу кого-то. На меня не обращают
внимания — идет какой-то свой треп…
— Слышал, Семецкого убили? Три раза подряд?
— Ну?
— Так вот, он ожил и догнал своих…
Дружный взрыв хохота.