«Сон»

«Обычная смерть. Так бывает всегда. вечные мучения.» — Алекс встал с койки. Он не знал, что делать. Каждый раз, когда он находил так называемый «Выход». Его всегда ждало то, что отрезало его от него. Либо мучаешься, либо умираешь спокойно. Он посмотрел на свое тело, на нем не было живого места. На груди недавно была зияющая дыра, которую вряд ли смогли убрать незаметно, но её нет. Внутри все на месте, только шов и пара кусков кожи. На животе были шрама от многочисленных ударов ножом. Все они были затянуты. Единственное, что он так и не может увидеть, так это свое лицо. Оно было скрыто под черной маской, чем-то напоминающей маску племен из Южной Америки. Глаз не видно, но сам он все прекрасно видел, как будто маска не была на нем.
«Может быть снять её?» — подумал он. Потихоньку, начал искать хоть что-то, за что можно было уцепиться и снять маску. Ничего не нашел, глупец.

Он вышел из палаты, в коридоре никого не было, кроме ветра, свободно разгуливающего среди палат и инвалидных колясок.
«Не отвлекайся ни на что, а не то придут они. Или что похуже» — пугаться каждого шороха ему уже не впервой.

«Четыреста пятнадцатая, четыреста шестнадцатая, четыреста семнадцатая… Это не закончится. Этот коридор идет бесконечно долго. Нужно идти в обратную сторону...» — скрип двери прервал полет его мысли. Из двери вышла медсестра. Она была в медицинском халатике, прокатывала больного по коридору. Они о чем-то говорили. Она мило засмеялась. Странно, ранее коридор был темным и покрыт ржавчиной и кровью, наверное, а теперь его озаряет светом со всех сторон. Алекс вышел из-за стены, но там никого не было, как и света и тепла, которое дарило ему Солнце.

Он продолжил путь по коридору.

«Четыреста тридцать пятая, четыреста тридцать шестая, первая… Стоп» — эта палата ввела его в ступор. — «Первая не может быть по счету среди четыреста тридцать шестой и» — он посмотрел на палату идущую дальше — «четыреста тридцать восьмой.» — немного посомневавшись, он решил для себя. «А чем черт не шутит? Я все равно мертв».

Вся палата была освещена лучами солнца. Оно согревало его, давая повод жить. Палата была для одного человека. Видимо для того, который заплатит лучше. Помимо койки, тут был телевизор, письменный стол и стул. Мягкий, по видимому. Он решил сесть за стул. Да, он был мягкий. На столе были разные записки. Рядом лежала две ручки и карандаш. Он взял первую ручку, ручку-паркер. На ней было написано «От Джека для Роланда, с наилучшими пожеланиями». Другая ручка была обыденная и не отличалась изысками. Чисто для черновой работы. Карандаш тоже. Осмотрев три записи, он понял, что это записи Роланда, прибывшего сюда около месяца назад. Его отправили на обследование из-за резко поднявшейся температуры и высоких солей. Все эти записки были выдержками из личного дневника, как я понял.

Что-то постучало в дверь.

В надежде на то, что он перестанет стучать, Алекс продолжил осматривать комнату. Всюду были салатовые обои. На полу большой коврик, с непонятным узором даже для меня. То ли геометрические фигуры, как-то связанные между собой, то ли рисунок подобный, чем-то напоминающий череп.

Стучать начали интенсивней.

Он подошел к окну, за ним был маленький дворик для прогулки с больными. Родственники, медсестры, дети. Там были все те, кто хоть как-то связан с больными и уходом за ними. Они были счастливы. Все были в лучах Солнца. Нет, оно не было жарким. Оно просто освещало ярким светом все. И он чувствовал счастье.

Стук прекратился. Резко послышался звук трескающейся древесины.

Неподалеку от стола, что-то отсвечивало свет. Зеркало. Нужно осмотреть самого себя. Убрав занавеску, он осмотрел самого себя. Сам он был в синей толстовке, черных джинсах и темно-зеленых ботинках, чем-то напоминающих армейскую обувь. На лице та же маска. Сделана была из темной породы дерева. Осмотрев её, он понял, что снять её можно только открыв как консервную банку.

Дверь выломали…

***

«Алекс!» — женский голос мягко, но жестко шепнул на ухо — «Алекс, просыпайся, соня.»

«Маргарет» — усталым голосом наш протагонист произнес, как будто вагоны разгружал — «Я ж тебе говорил, что не буди меня, иначе...»

«Ты мертв.» — с изуверской улыбкой на лице, она произнесла эту фразу. Она была полна садизма, насмешки и издевательства.

«Снова.»