Рабочее название: Вознесение (пафосное)

Только что прошел дождь и ночной город наполнился тишиной и водой. Пришел туман, а улицы стали влажными и блестящими. Глаза болели от мокрого блеска асфальта. Я покинул пыльный город и очутился на пустом причале. Из-за тумана океана не видно. Он есть, но его нет. Тем лучше. Океан меня всегда пугал. Сколько не помню себя, а бездонная пучина всегда вызывала первобытный страх. Что скрывается внутри, какую громадину она прячет? Много больших и огромных зубов, что-то скользкое и шероховатое. Непомерно большое, что нельзя представить. Темно – синие глубины океана.
Но в эту промозглую ночь на страшный океан опустился туман. Вода была настолько теплая, что от нее парило. Ветер бросал сгустки пара то вперед, то назад. И этот борей был так силен, что казалась он, мог подхватить живого человека и унести его в свою мифическую страну. Но только не меня.
Огромные путы держат меня. Непонимание и безответность прикованы ко мне цепями. И теперь словно Сизифу я тащу их в горы, но переступив вершину, они начинают тащить меня вниз.
Взвыла сирена. Воздух наполнен тревогой. Мне страшно. Меня пугает туман, подобно океану скрывающий в себе чудовище. Сирена – крик о помощи моряка. Вдалеке, где-то на горизонте, там за туманом загорелся красный огонь. Что это? Безутешные души?
Что это за мистическая картина? Серый туман, синий океан, тревожная сирена, красное зарево. Я шел по причалу, где-то галдела полуночная чайка. Ей не спится. Ей хочется есть, стремиться жить. Почему? Какая то неправильная чайка.
Посреди причал на мокром асфальте сидела женщина. Она дремала. Вот ей не хочется жить, она устала. Сплошное отчаянье. Я подошел к ней и дотронулся до ее плеча:
— Что там за огни на горизонте?
— Э, это корабль, возвращается домой.
Корабль, конечно. Харон тащится к Итаке, подобно Улиссу. Женщина одернула меня за штанину:
— Слушай, дай сколько не жалко. А то мерзну тут седьмые сутки. Пожалей.
Я взглянул на нее. Женщиной трудно ее назвать, старуха имя ей, хотя может ей меньше полувека. Есть в ней что-то от Марго, своя сила. Она отмечена ртутью. Вполне пригодна для панели, но нет, она лежит здесь. Посреди холодного причала. Сострадание, да это чувство знакомо мне. Ей нужна человечья помощь. Я засунул руку в карман. Есть еще немного золота в мешочке, и я вытащил руку из кармана:
— Бог подаст, — и побрел прочь.
Что заставило меня сказать это? Экзистенция? Что за глупость. Я даже не знаю, что это такое. Камю верно знал. Я посторонний для этой модели. Ну, так что? Бессердечие, равнодушие. Возможно, но не вам и не мне судить самого себя. Бог и подаст, и рассудит, если, конечно, он не пшик чужой фантазии и фанатизма.
Но идти надо вперед, я не Орфей. Больше ошибок не будет. Блуждающий огонек на горизонте стал больше. И теперь сирена не одинока, адская машина порождала мертвые звуки. Харон проплывает чрез Лету и Борей старается из-за всех сил. По чью душу?
Обаятельно страшно. «Сон разума порождает чудовищ», — это все знают. А вон впереди еще одно чудище. Еще одна гидра. Маленький бес и уродец. Да мы очень любим таких.
-Эй, парень, — прогудело из-за переулка.
Я вгляделся в туман, ничего, кроме теней. Они качаются безмолвно. Остатки дождя капают с крыш. Пахнет сыростью.
— Иди сюда, — опять этот скрежет.
Я замер. За мной в пучине тумана мерно тек океан. В переулке стояла старая карга, ведьма:
— Пару монет, целка. Свежачок, не притрагивались. Пятнадцать. И никого там, один папаша ее, бухой в подкладку, — прошипела она.
Я фаталист, потому что судьба дает мне второй шанс. И я им воспользуюсь, я протяну руку помощи.
— Ты слушай, в шикарном заведении ты девушку не найдешь. А тут за пару монет. Да не телись час, гляди в штатском засекут, — брюзжала сводня.
И я протянул руку, наполненную помощью для бездомного. Руку, наполненную отчаяньем. Ведьма схватила золото и отчалила вглубь проулка. Я за ней.
Карга остановилась возле двери в стене. Рядом с дверью сидел черный пудель. Он был стар и некрасив, суки не любили его. Кабель смотрел на меня, словно изучая. Определенно я ему был интересен. Сводня открыла ключом портал и впустила меня. В комнате стоял невыносимый дух. Пахло так, что лучше быть распятым, нежели находиться в этом серном месте. В углу валялось чье-то тело. Видимо папаша.
— Проходи, сынок, в соседнюю комнату, — указал старуха на маленькую дверь.
Согнувшись в три погибели, я оказался в чуланчике. Мебели здесь не наблюдалось, только сено на каменном полу. А на этом сене сидела девушка. Нет, девочка. Видимо от голода она еще не сформировалась физически. Груди у нее нет, ручки тоненькие, ножки грязненькие. Она вся тряслась, то ли от холода, то ли от страха.
Я спустил штаны. Девочка молчала и всхлипывала. Возможно, ей было больно, возможно приятно, я же ничего не чувствовал. Я любил ее по особенному. Мне было ни тепло, ни холодно, ни гадко, но и не радостно. Почему я делаю это, не знаю. Делаю и все. Без причины, хоть и знаю, что так поступают поддонки и извращенцы. Но я ни тот не другой, я просто это делаю.
Когда я вышел из чулана, старуха подлетела ко мне и прошипела:
— Я уверена, вам понравилось. Если что обращаетесь, — после этих слов понятно, что ангел обречен на падение.
Я посмотрел ведьме в глаза, немой взгляд: не гнев и не презрение, только спокойное равнодушное удовольствия. Я покинул серное место.
Выйдя в проулок, я огляделся. Пудель был на месте, его пасть растянулась в подобии адской улыбки. Я направился обратно к океану, пес пошел рядом со мной. Мой путник, мой хранитель. А на горизонте огонь стал еще больше и гораздо ближе стали железные стоны. Это Эреб пришел за мной. Ну что же я встречу его достойно. Я снял венок с головы и отправился навстречу красному зареву.