Smth in da way

— Коль вдруг муравьи сообща нападут, осилят и льва. Как бы ни был он лют.

Это чудесное чувство полёта!
Уже летишь, не чувствуя вдавливающиеся в андерграунд плечи, и мысли сплетаются в едином унисоне только тебе понятной мелодичной песни.
Вот он, твой плевок в рожу отягощения мизерного существования.

Казалось бы: шлёп через две с четвертью секунды об асфальт! — и нет.
Был — и нет.
Оп!
Легко сказать, легко представить, так тяжело шагнуть.
Что ж, свидимся.

Популяризация.
Все пошли — и я пошел.
Нет, серьезно, никто не в курсе?
Три девушки в августе. Что примечательно, школьницы.
Два парня и снова три девушки в сентябре. Перед последним шагом каждый (каждый!) написал на своих домашних стенах «Теперь мы всё поняли. Мы идём за тобой».
В октябре девять жертв. «Мы идём за тобой».
В начале ноября ни одной.
Пока что.
Я исправлю.

Пиу-пиу-пиу!
Звук сирены. Острый, сине-красный. То ли полиция, то ли медики, но ни те, ни те не помогут.
Еще одна несчастно одурманенная информационной атакой жертва подонков-злоумышленников.
Так, а в интернете что? «Герой», «Малаца», «Всё правильно сделал»?
Скорее всего, да.
Новый мессия.
Правда, очередной, но в этом месяце новый.
Но ничего. Спасемся всё.
Я иду за тобой.
Пиу-пиу-пиу.

М-м-м-м-м…
Свежий воздух.
Последний раз, ага?
Помню вкус крови во рту. Такой железный. Такой вроде бы невкусный, но сплюнуть не хочется.
Это как бы напоминает тебе, что мужик должен постоянно жрать жирный вкус своего жидкого железа. Как бы судьба, биология, обязанность в своем роде.
А еще пил свою кровь. Когда просто пьешь, интересно уже не так. Как будто занимаешься чем-то… социально неправильным.
Порез до сих пор глубок. Может, просто венозная кровь не такая, как какая-нибудь другая?

Летучий голландец.
Или летящий?
Только сегодня я не голландец.
Буду шведом. Или турком. Американцем уже надоело.
Чудесное мгновение наверху.
Люди орут что-то. Такие мелкие муравьи. Ты наступаешь на тщательно построенный муравейник, он, само собой, разрушается, эти мелкие подонки бегают, бегают, бегают, толстая и особо вызывающая тошноту матка тоже ползет, командует, наверное, по ходу.
А потом удивляешься, откуда в твоей кровати взялась армия муравьев.
Армия.
Просыпаешься, а на тебе сидит та самая матка и как будто улыбается.
Жутко.
Тело болело около двух месяцев.
Психика повреждена до сих пор.
Гы-ы-ы-ы-ы-ы, муравьишки.

Оп! — рукой держусь, рукой махаю.
Не хватает руки. Чтобы показать средний палец тому дрищу с камерой в руках.
На моей стене дома висит каллиграфически выведенная надпись.
Та самая.
Выводил два дня.
Даже два с половинкой. Чуть-чуть.
И теперь у меня самое красивое послание.
Это как Бог среди надписей.
С нимбом над головой.
Вот с таким вот нимбом.

Пора идти, допишу потом.
Кстати, кто он? Ну, тот парень, за которым мы так слепо идем?
Помню, что он…
Как я?
Или как мы все?
Или… нет никакого парня?

Внизу моё воображение слепят плакаты.
«Давай, мы пойдем за тобой!»
«Спасибо тебе за наши открытые глаза!»
«Господь 20 века!»
«Ради нас! Ради веры!»
«Мы верим в тебя, наш Бог!»
И сегодняшняя дата.
«День, когда мы все впервые пойдем за тобой».
«Дай нам повод!»
Мои муравьи!
Спасибо.
Пора разрушить к чертям ваш уютненький и такой тепленький муравейник законами земного притяжения.

И на этом конец.
Глаза снова открываются.
Стены чистые.
Народ жив.
Муравьи не в кровати. Хотя неделю назад были…
И так уж сколько раз?
Бр-р-р, жуть.
Я больше не звезда миллионов озадаченных присутствием нулевого смысла в их жизнях.
Да вообще никто теперь.
Один.
Из.
Всех.
Как обычно.
Так привычно.
Тело до сих пор жутко ноет от миллиардов мстительных укусов, но я жив.
Опять жив.
Святые убожества, когда же я смогу подняться с кровати, проехаться на лифте до крыши и наконец-то стать кумиром номер один миллионов тех, кому так нужен?