Предсмертная записка археолога.

Если вы читаете эти строки, значит вы уже извлекли эту рукопись из моего письменного стола, залитого моей кровью. На этих страницах вся правда о нашей экспедиции в Новою Гвинею.
Всю свою жизнь, я верил в Бога и истово соблюдал все его заповеди. Сейчас, глядя револьвер, лежащий на моём письменном столе, в глубине души, если она вообще существует, я смеюсь над людьми, утверждающими, что самоубийство, это смертный грех. Разве Ад страшнее правды? Особенно, если Ада не существует? Стал бы Бог, который оказался лишь выдумкой лицемерных трусов, осуждать меня? Вряд ли. Лишь об одном я жалею. Что мне не хватило сил открыть правду моей жене и дочери. Да и вряд ли они мне поверили.

Я, сэр Адам Дэвис, сотрудник и штатный археолог Британского Музея, уже 40 лет на службе короне Её Величества Королевы Виктории. В 1878 году, в наше отделение поступила телеграмма от представителей музея «археологии и этнологии Пибоди», что при Гарвардском Университете. В телеграмме указывалось, что из Новой Гвинеи была доставлена мраморная табличка, что уже было не характерно для тех мест, с неподдающимися расшифровке гравировками, датированными приблизительно третьим тысячелетием до рождества Христова. Меня, как уважаемого и опытного полевого археолога, наиболее подходящего кандидата для изучения подобной находки, просили прибыть в Кэмбридж. Что ж, вынужден признать, в тот момент я был чертовски заинтригован, подобной находкой. Не теряя времени, я, подготовив оборудование, первым же рейсом отбыл в Америку. Сказать, что Атлантический Океан завораживал меня, значит всенепременно соврать самому себе. Глядя на это бескрайнее синее полотно, я невольно замирал, в осознании того, как мал человек на фоне бесконечных просторов, что были сотворены Господом. От горизонта до горизонта я видел лишь синюю гладь, и это видение завораживало меня даже сильнее, чем предвкушение изучить найденный артефакт. Спустя неделю, с небольшой остановкой в Бостоне, я, в приподнятом настроении, прибыл в Кэмбридж. Находка американских коллег оправдала все мои ожидания. Сама мраморная табличка, особо ничем не выделялась, разве что весила в несколько раз больше, чем можно было бы ожидать. А вот гравировка…Не могу я описать то чувство, что возникло у меня, при виде этой затейливой и витиеватой, ироглифовидной клинописи. Текст не имел никаких видимых признаков пунктуации или хотя бы чего-то, что помогло бы ассоциировать его, с известным языком. Однако казалось, что один лишь вид этих иероглифов мог приоткрыть тайну древней истории человечества. Мои коллеги сказали мне, что один из проводников, что вёл их экспедицию в Новой Гвинее сообщил им, что, по местным преданиям, на этом языке изъяснялись Дети Богов, что населяли землю в незапамятные времена. И хоть сами звуки языка давно были забыты, старейшие из шаманов близлежащих деревень, могли прочесть эти письмена. И после долгих поисков и просьб, удалось уговорить одного них перевести эту надпись. «Слепота, это наше благо. Молчание, это форма наших надежд. Иллюзии – дом наш.» — гласила надпись на загадочной табличке. Давать хоть какие-то пояснения о смысле данной надписи, или продемонстрировать другие тексты на этом языке, шаман отказался на отрез, однако, даже простой перевод подобной надписи сулил огромные прорывы в области археологии, Океании. К великому сожалению, я признался коллегам, что не могу даже приблизительно охарактеризовать этот древний язык, однако, изъявил желание получить копию текста на табличке и перевод, для того, чтобы незамедлительно отбыть в Лондон и продолжив работу над переводом там, начать собирать экспедицию в Океанию. Получив запрошенные копии в нескольких экземплярах, я заночевал в Кэмбридже, и на утро направился в Бостонский порт. На месте, мне сообщили, что пассажирских пароходов в порту нет, а на воде сейчас не спокойно. Моему разочарованию не было предела, и желание как можно скорее отбыть в Лондон, чтобы поделиться новым открытием потянуло меня в портовые трактиры. В одном из них, мне сообщили, что можно попробовать подняться на борт небольшой шхуны «Вероника», и попытать счастья с её отчаянным капитаном О. Брайаном, который славился на весь Бостон своим непревзойдённым мастерством в мореходстве. Взойдя на борт Денег у меня было не так много, однако того, что мне выдали на дорожные издержки, оказалось достаточно, чтобы оплатить подобный вояж, благо капитан и в правду оказался человеком смелым и не испугавшись разгулявшейся стихии приказал готовиться к отплытию. В течении нескольких путешествия, мы с капитаном О.Брайаном сдружились, и избежав гнева природы я прибыл в Лондон не только с удивительным свидетельством древней истории, но и с новым другом, которому, позднее, я буду обязан жизнью. И, сейчас, пока я пишу эти строки, я проклинаю его. Его и тот день, когда он спас меня. Он уже мёртв, а я живу и помню. Помню, и не могу забыть. Привезённый мною текст вызвал настоящий ажиотаж среди моих коллег, и в считанные месяцы была собрана экспедиция к берегам Новой Гвинеи. Мой новый друг О. Брайан по моей личной рекомендации был назначен капитаном на шхуну «Виктория», которая вместе ещё с десятком кораблей, вошла в состав нашей экспедиции. Мы отыскали те места, где проводили свои археологические изыскания наши Кэмбриджские коллеги, и для начала решили провести повторные исследования, на предмет поиска подобных артефактов. И на третью ночь…О Господь, я не верю более в тебя, ибо если бы ты существовал, как мог ты допустить подобное? На третью ночь, меня разбудил юноша, сообщивший, что уже помогал однажды группе археологов, бывшей здесь несколько лет назад, и спросил не по поводу таблички ли мы прибыли. Час был поздний и я ответив, что экспедиция действительно прибыла именно из за неё, уже собрался пойти и продолжить сон, но в этот момент юноша сделал предложение, которое мгновенно сбило с меня всю дремоту. Он сказал, что у того шамана, к которому ходила прошлая экспедиция есть небольшая каменная плита с подобными иероглифами и выемкой, аккуратно подходящей по форме под нашу находку. Так же юноша сказал, что сам шаман никогда не отдаст этот экземпляр и более того, вряд ли мы найдём ещё хоть что-то. А сам молодой человек, даже мог бы разузнать перевод текста плиты и выкрасть её для нас, но с одним условием: если мы заберём его с собой, куда угодно лишь бы подальше от сюда. Я принял его слова к сведению, однако скептически отнёсся к тому, что мы не сможем уговорить этого старика и уговорить его, расстаться с плитой. Ещё более скептически, я отнёсся к словам паренька о том, что больше, мы ничего не найдём. Однако прошли дни, недели. На второй месяц безрезультатных раскопок, я был вынужден признать, что юноша был прав. Шаман пришёл в ярость, лишь при попытке расспросить его о новом артефакте, и отказался продолжать коммуникацию с нами, а раскопки были безрезультатны. Найдя паренька в близлежащей деревеньке, я сообщил ему, что согласен на его условия, и этим же вечером заветная плита была у меня в руках. Сообщив своим коллегам, что этот юноша нашёл этот бесценный реликт, я сообщил команде, что на утро, мы выдвигаемся обратно, так как шансов найти что-либо ещё прискорбно мало, провизия подходит к концу, а после неудачной беседы с шаманом, все местные стали относиться к нам очень настороженно. Команда согласилась, и мы стали спешно готовиться к отплытию. Однако совсем беспрепятственно уплыть нам не дали. Когда большая часть команды уже погрузилась на суда и была готова к отплытию, возле причала появился тот самый шаман, с белым от злобы лицом. Его сопровождала толпа местных, в глазах которых читалась явная угроза. Шаман, с глухим скрежетом в голосе, начал требовать возвращения украденной плиты и показывая пальцем на юношу, требовал его возвращения. Я, как глава экспедиции, понимая, что вернуться с пустыми руками было непростительно, заявил, что никакой кражи не было. Шаман пришёл в ярость и начал было подбивать толпу для нападения, однако выстрела в холостую, из пушек «Виктории» оказалось достаточно, чтобы заставить разбежаться в страхе большую часть толпы. Шаман же, в гневе прокричал что-то на непонятном языке, заставив юношу побледнеть внезапно развернувшись, побрёл обратно, в сторону деревни. Нам более никто не препятствовал и когда все члены экспедиции поднялись на борт, мы отплыли в сторону Лондона. Юноша долго ещё не мог прийти в себя, однако я смог получить от него перевод. Я раздумывал над ново обретённым переводом. «Узрев пустоту, сожжёшь ты дом. Узрев пустоту, втопчешь надежды в грязь. Узрев пустоту отвергнешь благо. Познаешь правду..» Было в этих словах что-то зловещее. Да ещё и юноша, который отправился на нижнюю палубу и так и сидел там, все эти дни. С трудом, мне удалось выдавить из него причину, столь странного поведения, и как выяснилось, шаман выкрикнул напоследок: «Познай же!». Однако я не предал особого смысла этому обстоятельству, списав всё на суеверность парня. На пятый день пути всё и началось. Без ведомых на то причин, на маршруте доселе тихом и спокойном началась буря. Шторм не виданных в этих местах масштабов. У рулевых не получалось повернуть к берегу, нас бросало из стороны в сторону, и наши корабли шли на дно, один за другим. На седьмой день я проснулся в полной темноте. Не видя ни зги, я нащупал фонарь, зажёг его и поднялся на палубу. Кромешная тьма встретила меня. Не было видно ни суши, ни луны, ни звёзд. Лишь иссиня-черная морская гладь окружала нас. Свет фонаря отражался от неё, но дальше нескольких десятков ярдов ничего не было видно. Других кораблей тоже, хотя я точно помнил, что вчера, когда перед тем, как заснуть, я слышал колокол шхуны, плывущей рядом с нами. Я бросился вниз и разбудил моих товарищей. Команда пришла в ужас, мальчишка затрясся и в ужасе стал бросаться от одного борта к другому и лишь один О.Брайан не растерял самообладания, и долго и старательно вглядывался в небо, пытаясь увидеть хоть одну из звёзд. И мы плыли по этой тёмной глади. Плыли долго. Может быть день, а может быть месяц. Я помню, что по началу мы ели и ложились спать. Просыпались и снова пытались понять где мы. А потом мы заметили, что нам не нужна еда, и сон. Мы дни на пролёт ходили по палубе, всматривались во тьму, но видели лишь отблеск фонарей на тёмной глади воды. В какой-то момент, мальчишка ушёл на нижние палубы и больше не поднимался. Судя по тому, что мне рассказали позднее, его нашли повесившимся в своей каюте. А мы всей командой сидели на палубе и смотрели в небо. Потом, не стало ни корабля, ни команды. А в голове, клокочущим голосам шамана у меня звучало «Слепота, это наше благо. Молчание, это форма наших надежд. Иллюзии – дом наш.» Я осознал значение этих слов. Нет Бога. Нет мира. Есть лишь она. Пустота. Человек всем своим естеством борется с правдой. Как маленький ребёнок, боящийся монстров под кроватью и накрывающийся одеялом, чтобы отгородиться от них, мы отгородились от правды иллюзиями. Мы веками взращивали в себе идеи собственного величия, высшего предназначения, всеми силами стараясь стереть и забить саму память о том, что на самом деле, вокруг нас тьма и пустота. Слёзы потекли по моему лицу, я начал молиться, но лишь тишина была мне ответом, а потом погас последний фонарь.
Я очнулся в госпитале Святого Варфоломея, что в Лондоне, Смитфилд. Как сообщили мне врачи, меня доставили сюда с шхуны «Виктория», которая единственная из всей экспедиции вернулась в родные воды. Шхуну вёл измождённый и крайне обезвоженный, но всё же живой О.Брайан, он же и сообщил подоспевшим полисменам, что я лежу в своей каюте в кататоническом ступоре, а ещё один член экипажа, молодой юноша был найден в соседней каюте повесившимся. Мне задавали вопросы, но я не реагировал, и меня определили в госпиталь, в силу крайнего истощения и душевного потрясения. Позднее, врачи подняли меня на ноги, и я смог встретиться с О. Брайаном. Он сказал тогда мне лишь, одну фразу. – Я надеющийся слепец, выбравший Благо.
Я ненавидел О. Брайана, но не мог винить его в этом выборе. Потому, что, как и он, я выбрал надежду. И я молчал, не говоря ничего об увиденном ни жене, ни дочери, ни коллегам. Никакой таблички и плиты на корабле не было найдено, и я предположил, что она утонула в море. Вернувшись на работу, я отказался от каких бы то ни было экспедиций, и старался лишний раз не привлекать к себе внимания слепцов. А вчера, я узнал, что О. Брайан принял ампулу с мышьяком вместе с утренним завтраком, и осознание того, что я единственный, кто знает истину, пугает меня куда сильнее смерти. Я не желаю больше чувствовать этого страха. Прости меня, Мэри. Прости меня, Джули.

Бывший слуга её Величества Королевы Виктории, сэр Адам Дэвис.