Скромная проба пера [Рассказ]

При крушении части самолета разлетелись на приличное расстояние друг от друга. Я летел в той, что ближе к хвосту, хотя теперь хвост лежит на соседнем холме. Рядом приземлилась горящая турбина. На этом самолете была, наверное, сотня пассажиров, но падение пережили немногие, а те, кто пережил, попали в руки к аборигенам. Мы обычно находим их привязанными к столбам и заколотыми, либо от них остаются только кости – остальное дикари съедают.

Мне же повезло.

Первые, кого я встретил на острове, были эти трое – Карл, Отто и Марта, такие же выжившие пассажиры. Я лежу, придавленный сидением, рядом валяется кислородная маска. Соображаю, что происходит. Дымящиеся обломки, солнце над головой, незнакомые джунгли вокруг. Повсюду какие-то вещи: сумки, одежда, косметика, нижнее белье, телефоны, карандаши, мои очки, у которых закрыто одно из стекол. И трупы.

Первый раз выбрался за пределы родного городка – и на тебе! Рядом со мной – чья-то обожженная голова. Странно, но я не чувствую ни страха, ни отвращения. Все как будто в тумане. В ушах звенит, и я приглушенно слышу, как кто-то кричит:

-Этот, кажется, живой. Доставайте его.

Четыре руки помогают мне выбраться из под сиденья. Они интересуются, не ранен ли я. Нет, я в порядке.

В тот момент нам было не до знакомств, но позже я узнаю, что симпатичная девушка в юбке и со стрижкой «каре» — это Марта, а бритого паренька зовут Отто. Это они вытаскивали меня. Тот, кто раздавал указания – Карл, щетинистый тип лет двадцати пяти — тридцати. Сразу же после падения он где-то раздобыл пистолет, что позволило нам избежать судьбы съеденных каннибалами.

Итак, я успешно пережил катастрофу, обойдясь лишь царапинами и синяками. Еще покопавшись в обломках, мы вчетвером убеждаемся, что больше выживших нет. С нашего согласия Карл намечает план действий. Во-первых, собрать все полезное, что уцелело при крушении: еду, медикаменты, одежду и так далее. Во-вторых, определить место нашей дислокации (мы уверены, что находимся на острове). Далее, мы не знаем, как скоро придет помощь, так что нужно найти подходящее место для ночлега, и, кроме того…

Нас прерывает какой-то шум. Я замечаю движение в лесу. Отто и Марта переглядываются. Карл берет пистолет.

-Так, вы двое останьтесь здесь, а ты – он дает мне знак, — за мной.

Мы приближаемся к лесу. Карл громко кричит: «Эй, кто там? Выходите, вам нечего боятся.» Никто не отвечает. Среди деревьев я вижу силуэты людей. Карл кричит: «Выходи, не то буду стрелять!»

Их тут человек двадцать. Из одежды у них только набедренная повязка, в руках копья с каменными наконечниками, смуглая кожа констатирует с молочным цветом глаз. Они молча наблюдают. Один из них показывает на меня пальцем и что-то говорит.

Мы приближаемся и видим: это место у них вроде стоянки, здесь стоят несколько шалашей, костер, на валунах нацарапаны какие-то рисунки. Посреди всего – три вкопанных в землю столба, к которым привязаны другие пассажиры самолета. Убитые пассажиры.

-Мать твою, — тихо, почти шепотом произносит Карл.

Один из дикарей, пронзительно вереща, кидается с копьем на нас. Секунду помедлив, Карл стреляет. Стреляет еще раз. Каннибал падает замертво. Силуэты меж деревьев шевелятся, проявляя неуверенность.

Карл орет: -ну, давайте! Попробуйте до меня добраться! Ну, кто рискнет сразиться с белым человеком?

Я хватаю копье павшего, готовясь к следующему нападению. Дикари, однако, поступают иначе. Сначала они медленно отступают, лицом к нам, а через мгновение уже бегут со всех ног, скрываясь в лесу.

Мы осторожно изучаем их стоянку. Мне вдруг приходит в голову мысль, что мы можем и не дожить до прихода спасателей. Впрочем, я не спешу делится своим пессимизмом с Карлом. Тот смотрит на наскальные рисунки, оставленные дикарями. На одном изображены растения, животные и бегущие за ними люди с копьями – видимо, сцена охоты. На другом тоже люди с копьями, но здесь они сидят перед большим костром. Над костром изображен человек, у которого открыт только один глаз.

Карл смотрит на этого человека. Затем смотрит на меня.

Я говорю ему, что пора возвращаться. Марту и Отто наверняка напугали выстрелы.

-Черт, да если бы они напали, — говорит Карл, проверяя магазин, — у меня бы просто не хватило патронов.

Еще двух выживших мы встречаем, когда ищем место для ночлега. Мы понимаем, что дикари могут вернуться и лучше отойти от места крушения как можно дальше. Загрузив четыре сумки тем, что можно унести, мы уходим.

Их двое. Они расположились на холме неподалеку от обломков самолета. Сгорбившись, на земле сидит женщина пенсионного возраста, которая представляется нам Гретой. Рядом лежит старик. Грета говорит, его зовут Фридрих. Он инвалид и не может ходить. Его инвалидное кресло валяется среди обломков. Вдобавок, он получил ранение при аварии. Он без сознания, его торс обмотан окровавленным бинтом.

— Я дала ему кое-каких трав, и ему полегчало, — говорит она. – Думая, это помогло, хотя я не разбираюсь в медицине.

Эти люди присоединяются к нам. Мы сооружаем носилки из обломка крыла, которые Карл велит нести мне и Грете. Теперь к тяжелой сумке с запасами добавляется вес старика.

Вскоре, найдя подходящее место, мы решаем разбить лагерь. Той провизии, что уцелела при крушении, хватит на два-три дня. Посоветовавшись, мы решаем остаться тут до прихода помощи.
Так мы и проводим следующие пару суток. Мы спим на земле, укрыв ее сумками, тряпками и сухой травой. Стараемся постоянно поддерживать огонь в костре. Марта и Отто спят, обнявшись – так легче сохранить тепло. Меня постоянно знобит, даже днем, в сильную жару. Уж не заболел ли я чем-нибудь? Я обращаюсь к Грете.

-Это просто стресс, — отвечает она. – Скоро пройдет.

Сама Грета проводит большую часть времени, ухаживая за Фридрихом. Она старается улучшить его состояние, давая ему поочередно то медикаменты из аптечки, то собранные в лесу травы. Она будит его, чтобы дать лекарства, в остальное время он спит. Во сне старик иногда бормочет что-то бессвязное.

Отто нашел в лесу кролика. Паренек постоянно таскает его за пазухой, либо на плече. Как-то раз Отто попытался накормить своего зверька кое-чем из наших запасов. Карл узнал об этом и высказался резко против разбазаривания провианта. Больше такого не повторялось.

Имея много свободного времени, мы рассказываем друг другу о своем прошлом. Карл, к примеру, был автомехаником, и он скучает по своей работе и по своей девушке. Грета часто говорит о внуках. Марта с любовью вспоминает свою семью, особенно своего отца.

Что до меня, отца у меня никогда не было. Всей моей семьей всегда была моя мать. Она была со мной все мое детство, сейчас она постоянно лежит в больницах. Излечится от одного недуга — появится другой. Медицинские счета выходят непомерные, но она сама оплачивает их. Она не говорила мне, откуда у нее берутся деньги. Я сам бы никогда не потянул их с моей зарплатой санитара в психиатрической лечебнице.

Можете не верить, но я люблю свою работу. Хотя платят немного, я нахожу некоторое умиротворение в наблюдении за больными. Да и проблем с ними почти не бывает. Если не считать того случая, когда один из них воткнул мне в глаз переломленную дужку от очков…

Однако, подобные разговоры помогают нам поддерживать оптимистичный настрой в лагере. Мы все по разному пережили крушение, но со временем все успокаиваются, и даже мой озноб постепенно проходит.

Я совершенно не помню, что было до того, как я попал на остров. То есть я помню, кто я, помню людей, с которыми был знаком в той жизни, помню свой городок. Но не могу вспомнить, как добрался до аэропорта, как сел в самолет, что делал, когда произошла авария, с кем летел.

Карл велит нам с Отто вернуться к обломкам и принести все, что может пригодиться. Сам он
решает пойти на охоту, и возвращается через несколько часов, весь уставший, грязный, потратив еще два патрона, но без добычи.

На следующую охоту мы отправляемся уже втроем. Дело идет к вечеру, и, чем дольше мы плутаем, тем больше темнеет. К тому моменту, когда мы встречаем Ганса, тьма стоит кромешная, так что ничего удивительного, что он принимает меня за дикаря и пытается убить.

До крушения Ганс был мелким офисным клерком, и тем удивительнее то, как он в одиночку выживал все это время. Этот парень – настоящий убийца. Он соорудил себе копье из палки от швабры, изоленты и жестяной банки, которую обработал консервным ножом.

Мы находим его потому, что он развел костер. Думая, что это стоянка каннибалов, мы аккуратно подкрадываемся. То копье, что я забрал у убитого Карлом дикаря, я отдал Отто, так что теперь из оружия у меня только булыжник. Несмотря на то, что мы движемся почти бесшумно, Ганс нас засекает.

Я вижу только силуэт, мелькнувший у костра, а в следующее мгновение над моей головой проносится его кустарное копье. Карл шипит, чтобы мы окружали стоянку. Я двигаюсь вдоль лесополосы и слышу выстрел – это Карл – а затем с той стороны раздается ругань. На знакомом языке.

-Да это же свои, — говорит Отто.

Мы приближаемся и видим, что это действительно не дикарь. Он одет в мужскую белую рубашку и дорогие брюки, подвернутые до колен. Пуля ранила его в руку. Она застряла внутри и он сам вытаскивает ее пальцами. Мы помогаем прижечь рану, чтобы остановить кровь, и даем ему воды.
На костре он жарил какую-то мелкую зверушку. Карл приказывает поделить ее на четверых. Назад в лагерь возвращаться по темноте смысла нет, так что мы решаем переночевать тут.

Я просыпаюсь раньше всех. Утро, небо облачное. Первым делом я отхожу по нужде в стороны лесополосы. Под ноги приходиться смотреть внимательно – Ганс рассказал, что расставил вокруг несколько капканов. Чудо, что никто из нас не угодил в один из них ночью.

Посреди поля за металлическим столом сидит человек. Я сразу узнаю его – серая больничная форма, сутулость, тяжелый взгляд, очки золотистого цвета в тонкой оправе. Боюсь, я знаю, что сейчас будет, но все же интересуюсь, нужна ли ему помощь.

От его взгляда мне хочется провалиться сквозь землю, сквозь мраморный пол нашей лечебницы. Твою мать, конечно ему нужна помощь, он же психически больной! Он переламывает дужку очков пополам. Сейчас он всадит ее мне в глаз, но я все равно подхожу ближе…

Я мотаю головой, несколько раз моргаю единственным глазом, и наваждение проходит. Нет никакой лечебницы, железного стола или пациента. Передо мной стоит дикарь. Он высокий, его лицо выкрашено каким-то боевым окрасом. Не успеваю я опомнится, как двое его соплеменников появляются сзади и хватают меня под локти.

Со стороны нашего ночлега я слышу крики и звуки борьбы. Ганс закалывает одного из них своей жестянкой, Отто отмахивается копьем, Карл дубасит их пистолетом. Меня схватили и быстро уносят прочь. Вырваться шансов нет, но я сопротивляюсь, и это их замедляет. Третий, тот, что с размалеванным лицом, бежит рядом. Одному из моих похитителей надоедает со мной бороться, и он дает мне кулаком по затылку. В глазах темнеет. Третий злиться на ударившего меня.

Внезапно один из них тех, кто меня держит, наступает в капкан. Третий сразу хватает мой локоть, и меня продолжают тащить, оставив раненного. Мне приходит в голову, что неплохо было бы тут сейчас оказаться и еще одному капкану. И действительно, второй мой похититель запинается и падает так, что ловушка смыкается вокруг его шеи. Последний дикарь, бормоча себе под нос проклятья, бросает меня и сам улепетывает в поле через лесополосу.

Я возвращаюсь к своим, которые уже разобрались с остальными нападавшими. Они в порядке. Отто берет копье и идет к тому каннибалу, что наступил в капкан. Карл тяжело дышит.
Неожиданно Ганс выхватывает у него пистолет. Мы напрягаемся, но он целится в убегающего дикаря. Тот уже убежал шагов на сто, его голова мелькает между деревьев. Ганс стреляет. Дикарь падает с пулей ровно между глаз.

-Он бы привел к нам остальных, — говорит Ганс, возвращая пистолет.

-Эй, а с этим что делать, — Отто с копьем стоит над раненным.

Прикончи его, отвечает Карл. Мы собираем наши вещи. Нам нужно уходить. Отто стоит в нерешительности, а затем резко бьет дикаря копьем в грудь. Затем бьет еще раз попадает в живот. Раненный не умирает.

-Да сдохни уже, — истерично орет Отто, нанося удар за ударом. – Сдохни наконец!
Он, весь в крови, догоняет нас на пути в лагерь.

На обратном пути нам удается поймать кабана. Все проходит быстро: Ганс ставит один из своих капканов, меня используют как приманку. Я швыряю в него камень, он несется на меня и попадает в ловушку. Мои спутники тут же набрасываются на него с оружием. Тушу мы тащим до лагеря вчетвером, настолько она тяжелая.

Кабан жарится на костре. Грета вызвалась сама его приготовить. Она добавила соли, найденной в обломках, а также какой-то своей травы для вкуса. Карл и Ганс, посоветовавшись, говорят, что нам нужно переместить лагерь. Ганс говорит, что в той стороне есть речка, и это отличное место. Таким образом, уже к вечеру этого дня мы на новом месте.

-Неизвестно, как скоро появятся спасатели, — говорит Карл нам всем, — так что мы должны быть готовы делать что угодно для выживания.

Он говорит, отныне все будут стараться ради общего блага. Мы строго распределим обязанности в нашей общине. Еда с самолета скоро кончится, так что нам придется охотиться. Нам также наверняка придется драться с аборигенами, поэтому у все должно быть оружие. Патронов мало, пистолет будет идти в ход только в крайнем случае.

-И еще, — Карл указывает на Фридриха, — если он не очнется в ближайшее время, придется… облегчить его страдания.

И старику становится лучше на следующее утро. Он почти поправляется, правда, все равно прикован к инвалидному креслу и мало на что годен. Он рассказывает, что стал инвалидом на войне. И вообще, Фридрих постоянно вспоминает войну. Говорит, что был солдатом.

Грета отвечает за готовку. Она продолжает экспериментировать с добавками к еде, и однажды это приводит к тому, что у нас всех случается понос. Честное слово, мы все сидим и делаем дела в кустах где-то на протяжении сорока минут. Но никто не злится и не обижается, ведь бывает и похуже, да и вообще, она неплохо готовит. Только Фридрих что-то буркает, мол, его даже на войне кормили лучше. За это Карл приказывает сократить его рацион вдвое.

Так и живем.

Грета даже как-то помолодела на острове. Она выращивает за лагерем свою траву, грибы. От пота тушь на ее лице растеклась, придавая взгляду какой-то зловещий оттенок. Она тащит меня в свою палатку. Свернув одно из высушенных растений в комок, старушка дает его мне. Заложи за губу, говорит она, станет легче.

В первое же утро на новом месте случается и другое неприятное происшествие. Запасы из самолета действительно на исходе. Фастфуд, хлеб, немного мяса, конфеты, чипсы… Мы не особо его охраняем. Кролик Отто, решив немного полакомится, лезет через все это, шурша обертками и пакетами. Он уплетает кусок хлеба, когда на него сверху обрушивается нож Карла. Лезвие пробивает маленькое тельце и застревает в пластиковой коробке снизу.

У Отто перехватывает дыхание. Карл спокойно вытаскивает нож, вытирая его о белую шкуру.
-Эта тварюга воровала нашу провизию, — он выбрасывает трупик в кусты. Отто, понурив голову, послушно возвращается к своим делам.

У нас есть несколько палаток, подушки и одеяла. Этим мы кое-как обустроили себе жилища. На меня, правда, палатки не хватило, я сплю на соломе, укрывшись пледом.
В лесу Марта и Ганс занимаются сексом. Я сам видел.

Ганс каждый день ходит на разведку. Он забирался на высокую гору неподалеку и говорит, что видел море. Еще он видел много дикарей в округе. Они едят белых людей и рисуют на скалах одноглазого человека. Он уверен, что им нужен именно я. Карл с ним согласен. «Тебе лучше разобраться с этим поскорее, — зачем-то говорят они, но я их не понимаю. – Ты подвергаешь нашу общину опасности.» Я смотрю на них. От травы, что дала мне старуха, у меня кружится голова и жжет горло. Мне действительно стало легче, но руки слабеют и я не могу ясно соображать. Сплевывая слюнявый комок им под ноги, я иду отлежаться на своей соломе.

Я не умею сражаться, не умею охотиться, не умею готовить еду. Все, что я умею в жизни – это успокаивать психов. Единственная работа на острове, которую мне доверяют – стирать белье в речке. Мыло мы нашли на самолете.

Иногда кто-нибудь из нас отправляется на охоту, но Ганс придумал расставить в лесу ловушки, которые приносят больше добычи. Ганс каждое утро их проверяет. Сегодня он возвращается из леса и говорит, что какой-то очередной зверь повредил ногу в волчьей яме. Далеко он уйти не мог, надо лишь найти его по следам крови и забрать тело. Ганс просит у Карла разрешения взять меня для помощи – вдвоём тяжелую тушу не утащишь.

Ганс никогда не расстается со своим копьем из жестянки, а теперь он вооружен еще и луком. В качестве колчана он использует слегка модифицированную женскую сумку. Помимо этого, за ремнем у него нож. При мне нет никакого оружия.

Весь путь мы проделываем в молчании. Ганс вообще разговаривает крайне редко. Мы быстро обнаруживаем яму с заостренными палками на дне. От нее действительно тянется кровавый след, вдоль которого нам и нужно двигаться.

Дикарей двое. Совсем молодые парень и девушка. Парень вооружен копьем. Они стоят посреди опушки и совершенно не замечают, как мы крадемся в лесу поодаль. Ганс выбирает позицию поудачнее. Берет лук, стрелу, натягивает, целится. Эти двое стоят, о чем-то беззаботно болтая. Внезапно Ганс передумывает и говорит мне, ослабив тетиву:

-Ну-ка, сходи проверь.

Не понимаю, чего он хочет. Он смотрит мне в глаза и повторяет: «Иди». Почему меня это не удивляет? Выбора нет. Это, конечно, опасно, но не настолько опасно, чтобы возражать Гансу. Я послушно встаю и направляюсь к дикарям.

Они удивленно таращатся на меня, когда я выхожу к ним. Парень хватает копье, хотя убивать меня явно не собирается. Вылупив свои огромные глаза, они что-то орут сначала на меня, потом начинают спорить друг с другом.

-Замолчите! — зачем-то говорю я. Они замолкают.

-Брось копье, — продолжаю. Парень совершенно не понимает моего языка, но подчиняется. Забавно.

«На колени», говорю. Он встает на колени. Я беру копье и обхожу его со спины. Он весь дрожит, но не сопротивляется. Я знаю, где-то в лесу Ганс держит всех нас на мушке. Интересно, весело ли ему. Мне весело, например.

Подержав острое копье у его шеи какое-то время, я все же не убиваю дикаря. Выбросив оружие, иду обратно к Гансу. Ну что, удовлетворила тебя такая проверка? Словно в ответ мне из леса вылетает стрела. За моей спиной парень падает замертво. Девушка кричит, но следующий выстрел убивает и ее. Я даже не оборачиваюсь.

Ганс велит мне идти к туше зверя. Сам он задерживается и догоняет меня потом. На его ремне раскачиваются две отрезанные головы.

Карл всерьез озабочен опасностью нападения дикарей на лагерь. Теперь уже у каждого в общине, кроме меня и Фридриха, есть копье, нож или лук. Прозвучало предложение оградить лагерь высокой стеной. Все равно они рано или поздно нас найдут, и тогда это явно не будет лишним.

В итоге, мы все несколько дней кряду валим деревья и делаем из них здоровенные колья в полтора человеческих роста. Колья мы вкапываем по периметру лагеря, создавая что-то вроде острога.

Ганс говорит, дикарей в округе очень много, основная их часть живет вон в той стороне, в дне пути от нас. По ночам этот парень уходит в лес, а утром возвращается с новыми головами. Эти трофеи он смазывает смолой и складывает на импровизированный стеллаж неподалеку. Он убивает всех: мужчин, женщин, стариков, детей. С гордым видом Ганс ставит очередную голову на полку, а позади скрипучий голос Фридриха говорит:

-Ну что, герой. Всех убил? Молодец… — в его голосе проскакивает дрожь. – И детей убил? Что ж, ты безусловно можешь собой гордится.

Ганс презрительно смотрит на старика, затем возвращается к своим делам.

Каждый день теперь одна и та же рутина. Я просыпаюсь под стоны Марты – она делает это в пяти шагах от лагерного костра, поочередно то с Карлом, то с Отто, чаще всего – с Гансом. Как в доисторические времена, когда еще не было понятия «семья» и мужчины и женщины имели связи со всеми в поисках наилучшей кандидатуры для продолжения рода. Так объясняет Марта.

Фридриху в общине не нашлось применения, так что обычно он просто сидит и строгает из деревяшек разные поделки. Карл разрешил тратить на него еду, хотя его это явно раздражает. Старик часто ворчит, грубит и огрызается. Марту он как-то раз назвал шлюхой. Она улыбнулась, обошла его со спины и, положив руки ему на плечи, провела языком по его уху. Фридрих поморщился.

Грета выращивает за лагерем несколько, наверное, десятков сортов своих растений и грибов. Ее одежда превратилась в лохмотья, волосы торчат во все стороны, отчего она похожа на чучело. Она постоянно курит какую-то траву, отчего ходит, пошатываясь, а речь ее порой превращается в бессвязный поток слов. Она дает и мне попробовать, но мне от этого становится дурно. В своей палатке она что-то делает с травами, и после этого некоторое время заходит туда только в респираторе. Мы уже взяли за правило вообще не заходить в к ней, иначе можно запросто надышаться чего-нибудь и несколько часов отходить от этого.

Я помогаю общине, выполняя прихоти ее членов. Карл просит меня почистить ему ботинки. Грета дает мне очередную самокрутку, сделанную из непонятно чего. Я впускаю немного дыма в свои легкие. «Ну как, хорошо?» — спрашивает она. Не очень, отвечаю я. «Нет, — говорит, — хорошо-о» — и, напевая какую-то песенку, уходит обратно пошатывающейся походкой.

Марта гуляет со мной по округе когда ей скучно. Она привязывает ко мне веревку, как поводок, водит меня за собой и болтает о всяком. Вспоминает свою семью. Очень важно иметь в своей жизни верную отзывчивую семью, говорит Марта. Теперь у нас тут своя семья, и каждому в ней отведена своя роль. Она говорит, я ей как младший братик, а Грета как мать. Ганс – наш добытчик и защита. «В дикой природе выживает самый сильный, — рассуждает она. – Ганс берет с поверженных врагов трофеи, чтобы показать свою силу общине». Фридрих бы просто назвал его маньяком. «Дедуля? – отвечает Марта. – Он самое слабое звено в общине. В природе нет инвалидов, раненные животные долго не живут – они либо умирают сами, либо их добивают. То, что Фридрих еще жив, противоестественно.»

Порой Ганс или Отто берут меня в лес с разрешения Карла. На этот раз я с Отто проверяю капканы в лесу. Он общительный парень, но со мной почти не разговаривает. Все капканы пусты, и на обратном пути мы натыкаемся на муравейник. Так Отто и приходит в голову его безумная идея.

Сначала он долго наблюдает за тем, как муравьи снуют туда-сюда, таскают ветки, заползают в муравейник и выползают. Они не очень крупные, где-то с фалангу пальца в длину. Отто берет одного в руку, задумчиво глядит на него и щелчком отправляет обратно на землю.

-Дай мне спички, — говорит он. Я протягиваю коробок. Он берет в руки сухую палку, местами испачканную в смоле, и поджигает ее. Получившийся факел он швыряет в муравейник. Муравьи, сотни муравьев в страхе разбегаются от своего горящего дома во все стороны. Отто с упоением смотрит на это.

В лагере он высказывает свою мысль. Леса здесь очень сухие, мы на острове больше недели, и дождь видели всего один раз. Подожги одно дерево, и загорится еще полсотни вокруг. Дикарей очень много мы не справимся с ними в бою, но если мы сожжем их лес, им придется уйти. Гансу нравится идея устроить пожар площадью в несколько квадратных километров. Карл сомневается: «Если мы уничтожим их поселения, не станут ли они еще злее?». Мнения в общине разделяются. Фридрих в обсуждении не участвует. Презрительно фыркнув, он выражает свою позицию по отношению ко всему этому.

Жизнь идет своим чередом. В лагере безопасно, пока аборигены не знают, где мы. Однако в лесу выживать становится все труднее. Если раньше они попадались нам по одному–по два, то теперь они перемещаются группами по несколько человек. И каждый раз все ближе к лагерю. Ганс уже не может драться с ними в одиночку. Нам приходится проявлять смекалку. Грета, к примеру, нашла практическое применение своей дряни.

Она встретила меня у реки и, взяв за руку, притащила в свою палатку. Там разведен костер. Она надевает на себя респиратор и велит мне стоять смирно. Слушаюсь. Старуха кидает в огонь горсть какого растения. Таких я еще не видел. Она стоит в респираторе и наблюдает. Дым быстро расползается по палатке. Мне становится дурно, едва я его вдыхаю. Кружится голова, дрожат ноги, в горле начинает нетерпимо жечь. Не в силах стоять на ногах, я падаю на сырой пол, задевая рукой что-то, и оно со звоном грохается рядом. Перед тем, как потерять сознание, я успеваю заметить, как все члены общины с любопытным взглядом собираются вокруг меня.

Мне сниться, как я возвышаюсь над лесами и морями, равнинами, над всем этим островом. Я вижу дикие племена, разбросанные повсюду, озлобленные, дерущиеся и убивающие друг друга. Ни один дикарь не видит правды, но каждый ждет спасителя. Спасителя, что явится однажды на падающей звезде, будет он слаб, жалок, будет у него увечье на лице, но именно он объединит племена, прекратит войны и поведет всех обитателей острова к новому светлому будущему. А до тех пор племена продолжат убивать, жечь, съедать друг друга и разрушать все вокруг.

Когда я прихожу в себя через несколько часов, мне объясняют суть задумки Греты. Орду каннибалов в открытом бою не одолеть, а эта дурь сваливает человека меньше чем за минуту. Мы разложим ее вокруг лагеря, и, когда они придут, подожжем. Дым должен остановить их и мы просто перережем дикарей, пока они без сознания. Всем это кажется удачной идеей, только Фридрих замечает, что случись однажды дождь, вся трава станет сырой и бесполезной. Также он добавляет, что резать спящих – это удел трусов и ублюдков.

Ганс придумал, что делать с трофейными головами. Рядом с лагерем он устанавливает что-то вроде тотема – деревянный столб, на который и навешивает их. Ганс поясняет, что видел в селениях дикарей подобные сооружения. Они поклоняются подобному, и есть вероятность, что этот тотем их напугает. Фридрих, услышав такое объяснение, смеется: «Да ладно, парень. Признайся, что тебе это просто нравится».

Тотем постепенно обрастает разными новыми вещами. Кто-то прибивает к нему меховую шапку. Отто царапает ножом небольшие рисунки. Фридрих настрогал разных деревянных фигурок – солдатики, черепки, буддистские монахи, крестики и т. д. – а Карл все их повесил на тотем. Марта надевает на изваяние свою юбку, что смотрится совершенно нелепо. Грета ходит вокруг и брызгает на него животной кровью, неразборчиво бубня под нос какие-то заклинания.

Никто в общине не брезгует употреблением того, что старуха растит за лагерем. Курение ее трав вошло у меня в привычку, хотя это и доставляет мне больше дискомфорта, чем удовольствия. Я сижу вечерами перед тотемом с самокруткой в руке, выдыхая через нос сухие клубы дыма. Уродливые, искаженные болью лица, смазанные смолой для сохранности. Я смотрю на них, они смотрят на меня. Иногда они говорят со мной. Рассказывают про пустоту, что ожидает всех живущих на той стороне. Мне их жаль. Они ищут нас, мы вооружаемся и убиваем их. Я не понимаю, зачем мы все это делаем. Да, нам пришлось начать войну, но как же быстро все вошли во вкус! Одна из смоляных голов подхватывает мою мысль. Война – есть путь к бездне, говорит она. Насилие порождает насилие. Око за око, и все ослепнут. Каждый из дикарей был рожден для жестокости. С детства они убивали себе подобных, жгли их заживо, пили кровь. Они живут по щиколотку в теплой липкой крови, в ней едят, спят и спариваются. Другая голова, а скорее даже не голова, а череп с обвисшими кусками кожи продолжает: «Путь к спасению лежит в отказе от ненависти. Прощение есть великое человеческое деяние. Нам всем, и общине, и дикарям, необходимо забыть о содеянном, сложит оружие, обнять друг друга и раскаяться. И потом, когда все закончится, мы увидим не бездну, мы увидим великий свет. Именно в этом и состоит задача выживания. Сильнейший не должен стоять надо всеми, словно он хозяин их и владелец, он должен бескорыстно использовать свою силу во всеобщее благо.» Они говорят, что спасение должен принести человек, посланным с неба. Человек с одним глазом. Я.

Окончательное решение Карл принимает после очередного происшествия с дикарями.

Он возвращается в лагерь, запыхавшись и весь красный от ярости. В лесу он наткнулся на группу аборигенов. Их было человек десять, они сразу окружили его, так что шансов убежать не было. В пистолете патронов бы хватило в лучшем случае на половину противников. Карл сразу понял, что спугнуть их выстрелом в одного из них не получится – они уже не испытывали панической боязни этого оружия, и это бы их только разозлило.

Он сразу решил застрелится, но не смог. Аборигены с интересом смотрели, как он стоял с пистолетом у виска, никак не решаясь спустить курок. Он стоял так довольно долго, вся жизнь пронеслась у него перед глазами, пока одному из них наконец это не надоело. Дикарь просто выбил древком копья пистолет из дрожащей руки.

Без оружия Карл сразу почувствовал себя голым. Противники приблизились вплотную, заставляя его сжиматься маленьким комком жизни. Они напирали, он отходил. Споткнулся, упал. Свирепые лица склонились над ним. Кто-то пихнул его ногой. Дикари о чем-то посовещались. Другой плюнул на него. Третий помочился на его рубашку. Каннибалы захохотали. Карл лежал, боясь пошевелиться. А потом они ушли. Даже не ранив его, не поцарапав.

Карл, пыхтя от злобы, рассказывает нам это. Затем молча хватает Марту и уволакивает ее в свою палатку для очевидных целей. Закончив с ней, он проглатывает пару сушеных грибочков Греты. Через время, собравшись с мыслями, он созывает всю общину. Говорит он теперь спокойно, хладнокровно. Говорит, что принял решение сжечь джунгли. Сегодня же ночью.

Погода стоит подходящая: на небе ни облачка, ветер дует в противоположную от нас и лагеря сторону. Сгущаются сумерки. Ганс заготовил пару десятков стрел с просмоленным наконечником. Рядом стоит заготовка для костра – его мы разожжем, когда все будут готовы.
Почему мне так не хочется, чтобы община совершила задуманное?

Мы стоим на высоком крутом холме, с которого видна вся долина. Где-то там, в джунглях, сотни дикарей живут, рождаются, воюют, строят свои хижины и охотятся на зверей. Все сейчас здесь: я, Карл, Отто, Ганс, Грета, Марта, Фридрих в своей коляске поодаль. Здесь же и тотем, и все головы убитых Гансом обращены в ту сторону. Своими пустыми глазницами они словно молят о том, чтобы кто-то остановил это.

Костер разведен. Краем глаза замечаю, как на небе начинают собираться облака.
Ганс поджигает наконечник стрелу на огне. Целится. Отпускает тетиву, и она со свистом возвращается на место. Стрела улетает в ночь. Ее огонек постепенно скрывается из виду. Кажется, проходит вечность, прежде чем где-то там, в лесу, вспыхивает пожар.

Марта ликует. Грета закатывает глаза и начинает бормотать что-то бессвязное. Ганс сразу же делает еще выстрел. Я хочу только, чтобы пошел дождь.

Он пускает в небо один горящий смертоносный снаряд за другим. В разных местах долины вспыхивают огоньки, постепенно охватывающие все большею площадь. Мне начинает казаться, что я чувствую этот жар даже отсюда. Это настоящее зарево, как будто наступает утро и солнце встает из-за горизонта. Небо светлеет.

Фридрих невольно сравнивает это с панорамой горящего города, которую ему доводилось наблюдать на войне. Он смеется. Общину охватывает чувство эйфории.

Языки пламени отражаются в облаках. Вернее, это уже не облака, а здоровенные черные тучи. Мне на плечо падает капля воды. До них еще не дошло, но я знаю, что сейчас произойдет.
Ливень. Он начинается скромно, редкими незаметными каплями, но уже через мгновение обрушивается всей своей мощью. Где-то там, наверное, аборигены восхваляют небеса за это. Пожар убит в зародыше. Дождь барабанит так, что едва слышно, как Карл разъяренно вопит, хватает себя за волосы и что-то приказывает остальным, активно жестикулируя. Я смотрю на это немое кино, и мне весело.

Наверно, у меня на лице глупая улыбка, потому что Карл меня замечает и злится еще больше. Он хватает пистолет и приближается ко мне. Требует, чтобы я встал на колени. Подчиняюсь.
Все собираются вокруг. Карл держит меня на мушке. Ганс что-то шепчет ему на ухо. Мы все насквозь мокрые. Пистолет мокрый, с него стекает вода. Может быть, он уже не стреляет.

Стоя надо мной, община совещается и приходит к выводу, что, раз дикарям так нужен я, то, если меня отдадут, то каннибалы перестанут быть угрозой. Это единственная надежда общины, и все соглашаются. Кроме Фридриха, этот стоит в стороне и наблюдает.

Карл говорит, если я им нужен, пусть получают. Затем он пускает мне пулю в лоб.

Уже теперь, обретя бесконечную мудрость, я могу оглянуться назад и сказать, что к этому все и шло. Я явно не был частью их стаи, был лишним, побочным ребенком, которого никто не желал. Они дичали, и было лишь вопросом времени то, как скоро они решат от меня избавится. Все что со мной случилось, предначертано. Я должен был пройти через это унижение, получить ценный жизненный урок, умереть, чтобы потом воскреснуть другим человеком.

Это начало второго пришествия. Я воскрес на третий день. Теперь в моем черепе два пулевых отверстия. Карл столкнул мое мертвое тело с холма. Я лежал несколько часов в джунглях, пока дикари не нашли меня. Они не были удивлены произошедшим. Меня забрали в их деревню. За мной присматривал местный шаман – высокий старик в шапке из волчьей шкуры, на шее у него ожерелье из человеческих зубов, которые стучат друг о друга, когда он ходит.

Его лицо – первое, что я увидел в своей новой жизни. Он круглые сутки сидел рядом со мной. Еще пару дней после воскрешения я не мог встать, потому что все тело болело после падения с холма. За это время я кое-что осмыслил.

Община должна ответить за свой поступок. Нет, я не испытываю к ним ненависти и не жажду мщения. Я по прежнему считаю ненависть пороком, от которого нам придется отказаться, просто они должны заплатить. Так будет справедливо. Раз теперь я новый Иисус, значит, все, что я говорю — истинно. А я считаю, что идея всепрощения неверна в корне, та говорящая голова ошибалась.

Пока я лежу, шаман непрерывно болтает со мной на своем языке, хотя я не понимаю ни слова. Однажды мне надоедает и я прикрикиваю на него: «Да скажи ты уже по-человечески!» Он сильно пугается, после чего внезапно на нашем языке рассказывает кое-что, затем, будто опомнившись, возвращается к своему диалекту.

Из того, что я понял, следует, что к этой долине приближается большая группа белых людей, возможно, вооруженных и с транспортом. Шаман также приносит мне разный хлам, который дикари нашли на обломках и притащили к себе домой. В них я нахожу то, что подтверждает мои мысли насчет общины.

Я действительно был не такой, как они. Они придумали себе новую жизнь, оградились от реальности, и в их мире для меня не было место, ведь я один был доволен своей прошлой жизнью. На том самолете я оказался по работе – я и еще несколько санитаров должны были сопроводить группу душевнобольных в новую клинику на другом конце Земли. Фридрих, к примеру, никогда не был военным, он лишь мечтал о военной службе. Он страдал бессонницей, вызванной болями в ногах. Эта боль мучала его по ночам на протяжении месяцев, пока он решил не избавиться от лишних конечностей с помощью топора. Так он стал инвалидом и попал в лечебницу.

Ганс был клерком в офисе крупной кампании. Когда грянул кризис, всем пришлось потуже затянуть ремни и приготовится к трудным временам. Работали по три смены, ночевали в офисах, денег хватало только на еду. С семьей порой не виделись днями. Необходимо было укладываться в план, который постоянно рос, начальство все больше давило. Ганс наконец не выдержал. Он сорвался и избил босса, а затем накинулся на своих коллег. Его увезли в психушку.

Это все я узнаю из их медицинских карт, которые принес мне шаман. Они все были больными. Карл и Отто – помешательство. Карл разбил гаечным ключом стекла дорогущей машины в своей мастерской. Суд забрал его квартиру в качестве компенсации владельцу, а самого механика забрали лечить. Отто умудрился открыть клетку в зоопарке и выпустить двух тигров. Он любил животных.

У Греты был большой особняк, который она завещала своим родственникам. Особняк они любили, а вот Грету не очень. Старая плохо соображала, так что ее было не трудно упрятать в дом престарелых или в лечебницу, приплатив кому надо, чтобы ее не выписали раньше времени. Оставалось только выбрать между этими двумя вариантами.

Марте тоже не повезло с родными. Матери у нее не было. С детства она подвергалась сексуальному насилию со стороны отца. Она боялась рассказать об этом, но отца она ненавидела. Однажды Марта проболталась своему другу по институту. Тот не растерялся. Она дал ей дробовик и заявил, что проблемы необходимо решать. И проблема была решена – отца с отстреленной мошонкой повезли в скорую, а ее, истерично орущую, в понятно какое заведение.

Читая все это я понимаю, почему им понравилась жизнь на острове. Они нашли друг друга. Прошлое частично стерлось из их памяти, оставив то, что нравилось им самим. И эта правда способна разрушить их идиллию.

Наконец, я готов выйти из берлоги, в которой пролежал столько дней. Хижина, в которой меня держали, находится в центре поселения дикарей. На улице барабанит дождь.

Когда я выхожу, все аборигены уже ждут. Они смотрят на меня с удивлением. Шаман выходит за мной и что-то громогласно объявляет. Все дикари преклоняют колено. Шаман преклоняет колено. Они кланяются мне.

Аборигены готовы идти за мной. Первое, чего они хотят – уничтожить общину. Пусть это будет первым шагом на пути к новому миру. Этих людей десятки в лагере, сотни на острове. На меня обращены их лица и их тотемы. Я поведу их в лагерь.

Начинается мой крестовый поход. Все это войско, мужчины с копьями, боевым раскрасом, в набедренных повязках и без них, они идут за мной, готовые убить любого по моему приказу.
Заметив дикарей, Ганс сразу стреляет горящей стрелой в разложенную по периметру траву Греты, но от дождя она сыра и бесполезна. Все члены общины хватают луки и занимают оборону на подготовленных позициях. Мы подходим ближе к лагерю. Меня даже не замечают, пока я не начинаю говорить. Я объясняю, что если они не сложат оружие, будет гораздо хуже. У них никаких шансов.

Они вылупили глаза и смотрят на меня, как на ожившего мертвеца. У меня ведь дыра посреди лба, перевязанная бинтом. Их боевой настрой куда-то пропал.

Дикарям явно не терпится пролить кровь, но этого не будет без моей команды. Я рассказываю общине то, что узнал из медицинских документов. По их лицам видно, как прошлое проявляется в их памяти, но они отказываются верить. В доказательство я швыряю им их медицинские карточки. Хотя это и грешно, приходится признать, что это доставляет мне удовольствие.
Они словно угасают. Никто из них уже и не думает сражаться. Грета бормочет себе под нос что-то. Марта рыдает. Карл стоит неподвижно. Вид у него такой, будто он спорит с кем-то и пытается что-нибудь возразить в ответ на весомый аргумент. Дикари ждут.

Первый раз я вижу, как Ганс проявляет эмоции. Он злится. Злится настолько, что хватает нож и бежит на меня. Один из дикарей резким движением пробивает копьем его ногу, и Ганс падает подле меня.

Вот она – кара! И это только начало. Не знаю, бог ли или другие высшие силы послали меня на землю, но я, видимо, оправдал их надежды. Словно в подтверждение этому над нашими головами раздается звук работающей техники.

Появляются ангелы. Ангелы на вертолетах. Одни с автоматами и бронежилетами, другие в белых халатах. Но что-то идет не так. Видимо, это не входило в пророчество дикарей, и те растерянно пытаются атаковать ангелов с огнестрельным оружием. Я кричу, размахиваю руками, пытаясь это прекратить, но они не обращают на меня внимания. Ангелы стреляют, дикари бегут в джунгли.

Ко мне подходит Бог. Он в белом халате, с седой бородой и чемоданчиком. Я пытаюсь объяснится перед ним.

-Ну-ну, голубчик, успокойтесь, — говорит он, вкалывая мне шприц с чем-то. – Все закончилось. Мы летим домой.

Их доставили сюда пару часов назад. Кто-то из руководства сообщил об этом в СМИ, и у главных ворот образовалась толпа журналистов. Они галдят за окном, но эти стены почти не пропускают звука. Даже если бы на улице взорвалась бомба, не факт, что это бы разбудило дежурного. Шестеро из них лежат в главной палате. Все они пациенты психушки. Одного, по слухам, даже пришлось привязать ремнями к кровати.

Седьмой лежит отдельно. Его на всякий случай поместили в комнату с мягкими стенами и надели смирительную рубашку, хотя он не проявлял никакой агрессии. У этого парня нет одного глаза, так что вы его сразу узнаете. Он был санитаром психиатрической лечебницы, но никогда не был ее пациентом. Хотя теперь, скорее всего, его придется лечить.

Врачи ходят по коридорам, болтают между собой, распространяя слухи. Говорят, ему стреляли в голову, причем пуля прошла через череп, не задев мозг. Вот это да! Еще говорят, что на острове у него поехала крыша и он возомнил себя Иисусом. Ну, это не редкость для нашего заведения. Вообще, удивительно, как эти люди смогли там выжить. Этот остров был полон враждующих между собой племен. Для того, чтобы найти выживших, пришлось отрядить несколько поисковых групп и роту спецназа на вертолетах! Наши сотрудники поражены, узнав об этой истории. Врачи еще не беседовали с выжившими, так что мы не знаем подробностей. И все же ясно, что эти люди — герои. Какой отвагой и силой духа нужно обладать, чтобы пройти через это!