«Блокпост» + 4 глава

Всем привет) Это, как вы поняли, начало нового рассказа. Точнее продолжение рассказа «Плен», который я считаю самым удачным из всего, что я написал (по отзывам и т.д.) Сказать насколько для понимания необходимо знание истории «Плена» пока не могу) Как всегда жду вашу критику и мнения) Они очень важны для меня.
Всех с наступающим!

Первая часть мини-трилогии. Рассказ «Плен».

______________________________________________________________________________________

Пролог

Чечня Грозный март 1996 г.

По грязной бетонной стене сзади вдруг защелкали пули. Выбитые ими осколки легко оцарапали щеку, по которой сразу потекла тонкая струйка крови. Я рефлекторно вытер ее тыльной стороной ладони. Рука была вся в крови, но кровь не переставала течь, уже начиная заливать за шиворот. Что же мне этот осколок паскудный задел?
Рядом, на асфальте, лежала раскуроченная алюминиевая табличка с надписью «Проспект Ленина». В имени вождя мирового коммунизма светились две сквозные дырки.
Боевики заняли небольшой двухэтажный дом на противоположной стороне улицы. Дом был относительно целым, хотя все окружающие здания были изуродованы артиллерией и бесконечными уличными боями.
Я не могу даже приподняться за здоровенным бетонным блоком, неизвестно как оказавшимся здесь. Приходится лежать, подобрав под себя ноги, вжимаясь хребтом в холодный камень. Пулеметный огонь бил на подавление, не давая высунуться.
— Саш! – кричу. – Кинь гранату, чтоб этот мудак заткнулся, у меня кончились!
Саша Конин и молодой, недавно прибывший к нам лейтенант, сидят, пригнувшись, за расколотым пополам снарядом фонтаном. Остальные бойцы засели в одноэтажном здании почты за нашими спинами. Мы самые смелые, твою мать. Шли впереди, и сдуру вышли на улицу. Показалось, что все тихо и нет никого. Да что показалось, я этом уверен был. Теперь уже поздно оправдываться, хорошо хоть успели залечь, как по команде, когда бородач из «Калашникова» выбил по нам длинную очередь. Наверное, сам испугался по самое не балуйся, когда нас увидел. Вот и промазал. Еще бы, целей у него было аж три штуки, сразу не выберешь.
Однако после огонь открыли уже все боевики. Наши сзади тоже не растерялись, но пулемет сейчас и их давил.
Саша торопливо вытаскивает из разгрузки лимонку, дрожащими пальцами выдергивает чеку. Потом осторожно приподнимается и, широко размахнувшись, кидает гранату по широкой дуге в сторону боевиков.
Я не вижу, как она летит, слышу только внезапно наступившую тишину.
И взрыв.
Хорошо я успел зажать уши ладонями. Громыхнуло все равно адски. Я вдруг вспомнил, как в далеком детстве мы с пацанами взрывали петарды, купленные у кого-то по дешевке. Грохот взорвавшейся сейчас гранаты был раз в десять сильнее. По домам по обе стороны улицы щедрым смертоносным веером хлестнули осколки. Я хотел обернуться, чтобы убедиться, что не зацепило никого из наших. Но делать нужно было другое.
Я слышу только стук собственного сердца, который болезненно отдается в голове. Спина мгновенно покрывается холодным липким потом, к которому намертво прилипает камуфляжная куртка. Я резко поднимаюсь, вскидывая ствол автомата, сжимая в руках цевье и рукоятку. Целюсь. Помню, читал старую книжку про Отечественную войну. Автор, описывая примерно похожую ситуацию, говорил, мол, для него время как будто остановилось или замедлилось, не припомню… Так вот, брехня это все. Все произошло так быстро, что я, когда поднимался и начал стрелять, видел только смуглую морду в черной шапке. И пулемет перед ней, установленный в оконном проеме. Три выстрела. АКМ три раза дернулся в руках. Я, как в мощный бинокль, увидел стремительно выросшую черную дырку на лбу боевика. Остальные две пули вошли куда-то в грудь, когда он уже начал падать на спину.
К счастью, вместе со мной поднялись Саша с лейтенантом, открывшие огонь по окнам. Ураганным огнем нас поддержали ребята сзади. Дом на противоположной стороне улицы прошивали насквозь пули, выбивая по стенам фонтанчики из бетонной крошки. После десяти секунд беспрерывной стрельбы все прекратили огонь. Тонкая струйка дыма поднималась не только из ствола автомата. От стен расстрелянного дома, из впадин, куда попали пули, будто подымался легкий дым.
— Дай гранату, – говорю Сашке. Тот аккуратно бросает мне одну. Ловлю.
Я осторожно выглядываю из-за блока. Тяжело дыша, осматриваю улицу. Зрелище то еще, но вроде бы никого нет. Ладно…
Лежа, боком выбираюсь из укрытия. Автомат зажат в руках. Медленно ползу вперед через дорогу. На моем пути стоят три сожженные или взорванные легковушки. Асфальт покрыт грязной копотью, в нос упорно лезет запах гари. Где-то вдалеке слышна стрельба, но я отчетливо слышу только скрежет приклада АКМа об асфальт. Вот сейчас чувствую – ползу будто вечность. Чувствую себя голым. Кажется, что весь Грозный в меня целится, но почему-то не стреляет…
Я где-то по средине дороги. Фух, надо успокоится. Приподнимаюсь, одновременно срывая чеку… Целюсь в окно на первом этаже, справа от двери.
Бросок.
Я попал, граната пролетела точно над нижней частью оконной рамы. Слышу глухой стук удара.
Всеми клеточками тела вжимаюсь в землю…

1 глава

Да, я вернулся в Чечню. На этот раз по контракту. Зачем? Хотелось бы сказать – из-за Вани… Нет, не только из-за него. Дома оказалось, внезапно так, что я на хрен никому не нужен. Из института меня вышибли на втором курсе… Потом – армия. Учиться заново денег нет. Можно в бандиты, но не тому меня родители учили… Выход напрашивался сам собой. Тогда я собрался и поехал в военкомат.
Было много возни с документами, медосмотры, решения, заявления… Признали годным, в итоге. Еще бы они не признали… Помню с психиатром разговор был интересный…
Сижу у него в кабинете. Я – на стуле, он за столом напротив. Все вещи старые, советские. Стул жесткий, затертый. Он – пожилой такой, лет пятидесяти, сухой, в очочках. Руки сцепил и смотрит на меня, заученным тоном выдавая стандартные фразы.
— Почему выбрали службу в армии? Из патриотических побуждений? Или вами руководила тяга к насилию?
Я думаю: «Вот сука тыловая, знает же, что я там был и что я там делал. И про плен наверняка знает».
— А некуда мне больше идти. Тут-то я хоть знаю все и умею. Опыт имеется, так сказать. Вы же знаете.
— Ну, знаю… — усмехается. – То, что я знаю или не знаю, это вопрос десятый. Отвечайте по существу, пожалуйста. Год назад вы находились в плену… Чувствуете ли вы ненависть или неприязнь к лицам кавказской национальности?
«О боже, — думаю, – что ж тебе сказать-то, падлючий хвост? Что я их люблю и жить без них не могу?»
— Испытываю. Но исключительно к … — тут я запнулся, подыскивая более подходящую бюрократическую формулировку, – к участникам незаконных бандформирований. — У меня там товарищи погибали, знаете ли…
— Знаю, знаю, — скорбно кивает. Ах ты, гнида… — Как относитесь к насилию? Замечали в себе склонность к агрессии? Получаете ли удовольствие от убийства?
И все в таком духе. Два часа я с ним разбирался, хороший я человек или нет. Ну, все дальше прошло нормально, видимо, все-таки хороший.
Дальше – несколько недель ожидания. Подпись контракта. Сборы.
На поезде я поехал во Владикавказ, откуда нас должны были доставить в Чечню по месту службы. Нас? Ах да, забыл, я же не один такой несчастный оказался. В поезде с ребятами познакомился. Оказалось, что я не одинок. История, почти у всех, оказалась одинаковая. Служил, дембель, дальше идти некуда. Один парень сам, по собственной воле. Я у него спрашиваю, мол, на хера оно тебе нужно? Молодой, неглупый, шел бы учиться… Он в ответ: «Я за родину хочу воевать». Я ему, конечно, говорить и объяснять ничего не стал. Нечего парню идеалы портить раньше времени. Пусть сам поймет, как и за какую родину он будет воевать…
Я смутно припомнил дорогу в Чечню в прошлом году. Она разительно отличалась от нынешней. Здесь не было всяких уродов, которые решили, что они здесь самые главные. Здесь сидели взрослые и опытные люди, точно знающие, куда и зачем едущие. И атмосфера была совсем другая….

***
Из Владикавказа нас повезли на видавшем виды грузовике. Помню осмотр на границе с Чечней. Блокпост. Дальше – дорога до части. Распределение. Мне было, в сущности, все равно куда идти и меня приставили к взводу, состоящему из сотрудников МВД, находившемуся в Грозном в то время.
В Грозном до этого мне бывать не приходилось. Город представлял жуткое зрелище. После штурма федералами он был полностью разрушен. Улицы, заваленные обломками зданий, сгоревшей техникой. Я постоянно видел трупы. В основном боевиков, их убирать как-то никто не торопился. Грозный я могу охарактеризовать тремя словами – Разруха. Грязь. Смерть.
Все шло относительно просто и легко до марта этого года. Тогда все и началось.

2 глава

Уголек в костре ласково сверкает. От огня исходит приятное тепло. Как будто и нет войны, а я сижу дома и пью горячий чай. Но с домом никак не вяжется и возвращает к реальности холодный ствол автомата, лежащего между ног. Я сижу на пыльном ящике из под боеприпасов, с нечитаемой затертой маркировкой на боку. Вокруг – парни, «омоновцы», кто курит, кто просто задумчиво смотрит на улицу.
Там дежурят двое бойцов. Хоть сейчас в городе тихо, может случиться что угодно. Везде блокпосты, укрепления…. Все в напряженной готовности.
Я вспоминаю о событиях прошлого года. Плен, побег, Вэн… Меня постоянно мучает чувство вины… Я же не жизни тех трех пацанов спасал, я за себя боялся… И нечего тут фантазировать. Случилось то, что случилось. Я испугался, под руку подвернулся шанс…. В Чечню меня тянуло не только отсутствие работы. Я должен был искупить вину перед Ваней. Сколько нужно убить боевиков, чтобы уравновесить его смерть? Сотню, тысячу? Я, наверное, никогда не узнаю ответа…
— Игорь, — вырывает меня из воспоминаний голос. – Слушай, брат, а правда, что ты в плену тут был?
Я что, так громко думаю?
— Ну да, было дело, — хрипло отвечаю.
— Говорят, ты, когда бежал, десяток боевиков завалил, — с уважением говорит Конин. Так-то он парень неплохой, я с ним сразу сдружился.
— Большое преувеличение, — говорю.
— Ну, а сколько тогда? – не отстает Конин.
— Шурик, нельзя такие вещи спрашивать, — негромко произносит «омоновец» лет сорока, Виктор Павлов. Он здесь у нас за главного. Мощный мужик, я сам то не спрашивал, но слышал, что он здесь с начала войны. В штурме Грозного, говорят, участвовал. Только молчаливый очень. И я его понимаю.
Шурик смущается. Он молодой, лет двадцать пять, наверное. Но уже капитан, из Тулы. Здесь в командировке. Хороший парень, но стеснительный. Из-за неопытности. Он тут только третий месяц…
— Извините, не знал… — растерянно лепечет.
— Да ничего страшного, — говорю. – Сколько тебе еще осталось?
— Три месяца почти, — с готовностью отвечает Конин.
— Нормально…
Обстановка не располагает к общению. Я ежусь от холода. Ветер гуляет по всему зданию. Мне к ногам вдруг приносит обрывок газеты. Поднимаю, читаю…
Обрывок маленький, видно только дату – 8 декабря 1994 года…
Ввод войск.

***
Пытаюсь уснуть. На улице – ночь. Такая черная-черная, не зги, как говорится, не видно. Спать жестко, неудобно. На первом этаже здания почты, в котором мы обосновались, слышно запах сигаретного дыма. Это Павлов сидит, сгорбившись у двери, и курит. Я сам-то бросил еще до армии. Немного жалею теперь.
Мои мысли все равно настойчиво возвращаются к плену… В основном – к побегу. Не было же там тела Вани, не было… И в деревне потом тоже не было! Где же он, куда делся… Сам ушел? Нет, ему эти суки ногу прострелили. Уползти бы тоже не успел… С собой забрали? Но куда… и ЗАЧЕМ?!
Я бы провел в бесплодных размышлениях и эту ночь, но в этот момент на улице прогремела автоматная очередь, и истошный голос закричал:
— Шухер, мужики, духи идут!!!

3 глава

Последующие свои действия я помню смутно. Схватил автомат вроде и подбежал к окну. Уже начало светать. Совсем рядом взорвались мины. Начался обстрел города.
— Лежать! – крикнул Павлов. – Всем лежать!
Больше взрывов не было.
— К окнам!
Я рванулся к ближайшему, выходившему на улицу Римского-Корсакова. Долго смотреть не пришлось. Боевики стреляли из здания напротив…

***
Граната взорвалась. Из окон вырвалось пламя, ударной волной вышибло рамы и покосившуюся дверь.
— Игорь! Назад! Беги назад, твою мать! С запада еще идут!
Я выдохнул. Привстал, вжался спиной в дверцу, стоявшей поперек дороги «девятки». Далеко на горизонте, застрекотал пулемет. Стрелок бил неприцельно, несколько пуль прошили насквозь мое укрытие. Я вздрогнул оба раза, когда они свистнули совсем рядом и унеслись куда-то на излете. К сожалению, больше ждать было нельзя. До почты, в которой сидели мои товарищи, было метров десять. Но, показалось, я пробежал только три.
Рукой упираюсь в край оконного проема, и неловко запрыгиваю внутрь, падая на грязный, засыпанный битым стеклом и поломанными кирпичами. Один при падении расцарапал мне ладонь в кровь. Черт… кажется, я сломал мизинец… Но боли не почувствовал, только сильное жжение. Неловко поднимаюсь и, пригнувшись, подбегаю к Сашке, который из своего РПД стреляет короткими очередями.
— Твою мать, много их? Всех засек?
— Не знаю, две группы по обе стороны от дороги, — прокричал он в ответ.
— Ладно, братан, держись, наши подойдут еще.
Сам говорю, а в свои слова не верю. Стрельба слышна и повсюду, даже если наши отобьются к нам они подойдут нескоро…
Стреляю одиночными по фигуркам вдалеке, они там ползают как тараканы. Приклад с тупым постоянством бьем в плечо. В голове бьется, как рыба, выброшенная на берег, одна мысль – «не должны…пройти…не должны… пройти…пройти..»
Сухой щелчок. В магазине кончились патроны. Едва успеваю присесть и надо тем местом, где была мои голова, проносятся пулеметные пули. Физически чувствую, как они рассекают воздух…

***
Прошло уже часа три. Пули все так же решетят стены, служащие нам укрытием. Боевики… наступают. Теперь – со всех направлений. Стрельба слышна, но очень далеко…
Значит – мы теперь одни. Мы сейчас, как камень, лежащий посередине бурного ручья, со всех сторон окруженные бурлящей водой… Что за чертовы метафоры…

4 глава

Павлов погиб… нет, не первым. Первым погиб тот молодой, свежеприбывший лейтенант. Знаете, погиб без пафоса и без уродства. Он вел огонь, стрелял остервенело, с яростью, периодически с ненавистью матерясь. А потом… просто как будто вздрогнул. И медленно навалился всем телом на подоконник.
Мы его осторожно отнесли на лавку в глубине здания. Я… забрал оставшиеся у него запасные магазины. Сразу, как только оттащил от окна. У меня кончились патроны…
К счастью, на первом этаже здания почты окна были только на входной и смежной с ней стеной. Когда боевики обошли нас со всех сторон, по задней стене какой-то урод жахнул из РПГ.
Полыхнуло огнем, по первому этажу разлетелись куски кирпичей. Стена была тонкой… Тогда погиб старый чеченец Амир. Осколок попал ему точно в глазницу…
Я отделался легкой контузией и парой синяков от кирпичей, хлестнувших по спине. На какое-то мгновение вся комната потонула в пыльном облаке. Пошатнувшись, я поднялся на ноги и мутным взором оглядел бойцов.
Павлов боком полз к образовавшемуся провалу, таща в левой руке автомат. «Калашников» с противным скрежетом терся о пол. Его левая штанина потемнела от крови, на полу за ней оставался блестящий темный след. Я не видел, когда в него попали. Наверное, тоже осколком. Нужно было торопиться, если какая-нибудь сука второй раз выстрелит из гранатомета в провал в стене, первый этаж почты станет братской могилой.
Павлов подполз к перевернутому почтовому ящику и, взгромоздив на него автомат, выпустил длинную очередь.
— А, гниды, получили?! Получили, вашу мать?!
Поворачиваюсь к оставшимся в живых бойцам с криком: «Держите окна! Конин, ко мне!»
Саша подбегает, держась рукой за голову. Левый висок в крови.
— Как ты, нормально? Что с головой? – спрашиваю.
Саша только отмахнулся.
— Так, царапина.
— Ну раз царапина, то ложись тут, — показываю ему на горку кирпичей с левой стороны от разрушенной стены. – И стреляй во всех, кого увидишь. Понял?
— Понял…
Конин грохается на пол, устанавливая свой пулемет, и начинает стрелять. С улицы слышны крики на русском с сильным акцентом.
— Твою мат! Там пулэмот, пулэмот! Отходым!!!
Следом слышу пронзительный вопль, смешанный с русским матом и неизвестными ругательствами. Не нам одним суждено остаться в этих развалинах…

***
А потом умер Павлов. Снайпер снес ему половину лица одним четким, отточенным выстрелом. У нас во взводе был еще один кавказец – Рахим. Когда убили Павлова, он зарыдал, заплакал так жутко, всхлипывая и вздрагивая.
— Рахим! Рахим, твою мать! Подними автомат, бль, кому я сказал, подними автомат! Рядовой Абдуллаев!
Я выматерился и было метнулся к нему, потому что пока он не стреляет, духи подходят к нам все ближе… Когда я подбегал к нему, на крыше здания взорвалась граната из подствольника. Часть штукатурки и камня обвалилась мне на голову, и мир вокруг погрузился во тьму. Помню только ослепительную боль в затылке и три дымящиеся гильзы на полу, мелькнувшие перед глазами.

5 глава

В глазах плавала муть, все двоилось и тряслось. Сильно тошнило. Я едва приподнялся, и под черепом взорвалась маленькая бомба. Знакомые чувства…
Чья-то сильная рука схватила меня за плечо и резко рванула вверх. Вдруг вернулся слух, и волна звуков затопила израненное сознание.
— Давай, пошли, пошли, пошли! Что с капитаном?!
С трудом сфокусировав взгляд, я узнал Конина. Он стоял рядом с восточным окном, держась так, будто собирался куда-то бежать. Остальные, четыре бойца… сидели рядом. В голове вспыхнуло – нас же было десять! Десять! Я вырвал руку у пятого, майора Колужникова, и обернулся.
В комнате лежали пять тел. Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы и как в пьяном бреду начал шептать:
— Ребята, ребятки, что ж вы так, что ж вы, что ж вы сделали-то…, — вдруг поворачиваюсь к Колужникову. – Этто… ты их угробил, мудак ты сраный, ты… ах ты гнида! Убью!
Я кинулся на майора, вцепившись руками в его шею, мы оба рухнули на пол. Я начал его бить, кулаками по лицу, не жалея сил.
— Бл…, да успокойте вы его кто-нибудь! Серега, оттащи Игоря! – кричит Конин.
Но я их не слышу, вбивая кулаки в морду майора. Он во всем виноват… он во всем виноват… Ну а кто еще?!
Меня бьют, оттаскивают от Колужникова, неуклюже размазывающего кровь по лицу, и я начинаю смеяться. Мне смешно. И замолкаю. Сглатываю. Оглядываю всех. И спокойно спрашиваю:
— Куда вы собрались? Почему… — собираюсь с мыслями. – Не на позиции? Что с боевиками?
Все смотрят на меня как на человека с другой планеты. Наконец, Конин медленно отвечает:
— Товарищ капитан, духи пока отступили и мы… решили прорываться к своим. Там, — он неопределенно мотнул рукой в сторону центра города. – Постоянно слышна стрельба. Наши держатся еще…
— Прорываться… прорываться… ЭТО ВЫ ЗДОРОВО ПРИДУМАЛИ! – кричу до боли в горле и вскакиваю на ноги.
— Игорь, тихо…
Я закрываю глаза. Приваливаюсь к стене, обхватив ладонями голову. Неслабо меня приложило…
— Хорошо, — привстаю, нагибаюсь за своим автоматом. Растерянно накидываю ремень на плечо. – Извини, брат, — это Колужникову. – Не со зла…
Майор смотрит на меня. На губе и скуле блестит кровь. Ничего не говоря, отворачивается. Ладно… потом разберемся. Иду к окну, оглядываю улицу. Вроде, тихо.
— Значит так. Сначала иду я, Конин, Богучаров. Бежим, — поворачиваюсь к полноватому бойцу. Здоровый, тридцатилетний мужик. Только медлительный, за нем контроль нужен… — До продуктового магазина и ждем вторую группу. Как только мы добежим, я дам сигнал, и только тогда вы выдвигаетесь. – говорю Колужникову и двум бойцам. — Всем все ясно?
Бойцы стоят и напряженно смотрят на меня. Ждут. Конин тут же передал мне бразды правления, не споря. Хотя после всего случившегося я сам в себе не уверен…
— Ну что…. пошли, Богучаров второй, Конин замыкающий! – рявкнул я вдруг железным голосом. Извините, ребята…