Один человек и «винчестер»: Часть 1. (цикл «Последний Маяк»)

(Тут был Flash-плеер, но с 2020-го года Flash не поддерживается браузерами)

— Жизнь после смерти настигнет всех.

Моё имя Роберт. Роберт Стоун. В бывшем – первоклассный инженер-механик четвёртого разряда и добропорядочный семьянин, сейчас же – скиталец и, наверное, единственный человек на Земле, я родился в славном городе Лондоне, столице самого могущественного государства в мире – Великобритании. Правда, надо сказать, от Великобритании, сколько и от самого Лондона, мало что осталось, так как сейчас почти вся земная суша покоилась на дне Океана, но каждая мысль о том, что мне довелось родиться и жить в Великобритании, заставляла меня верить в более красочное будущее, нежели другое, которое я себе выдумал за время полёта на Маяке.
Я родился в семье учителя и работницы министерства науки. Да, родители сделали всё, чтобы я был воспитан как истинный джентльмен и образован как тот же самый джентльмен. Мне открыли дорогу в будущее, свободную от гнилых трущоб Лондона, затхлых улиц и попрошаек, чему я своим родителям во веки веков буду благодарен. И вот, к двадцати двум годам я становлюсь выпускником Лондонского университета науки и технологии. Толком не успев вдохнуть полной грудью пропитанный лёгким запахом бензина и сгоревшего угля воздух свободы и независимости индустриального Лондона, я оказался схвачен работниками Юго-западного заводского центра. Эти замечательные люди предложили мне хорошую и высокооплачиваемую должность руководителя цеха по производству частей тел для техноботов. Не было смысла отказываться, и я с удовольствием принялся за работу.
Эх! Вместе с первым днём на работе никогда мне не забыть первое лондонское утро перед рабочей сменой – тугой холст смога, на котором улицы и кварталы сухими линиями вычерчивают свои силуэты, слабые лучи солнца, безуспешно пытающиеся пробиться сквозь толщу смешанных с заводским дымом облаков, и бредущие, казалось бы, в никуда, люди, похожие на призраков. Кто-то называет это ужасом и кошмаром для природы, для здоровья человека и его будущих поколений – загрязнение, выброс в воздух тонны и тонны ядовитых веществ и отходов. Но не ведают люди, что чадящие черным, как смола дымом бесконечные трубы заводов на горизонте, что хмурые тучи и тяжёлый воздух являются порогом в будущее, где невероятный научно-технологический прорыв буквально окрылит человека. И этот порог надо всего лишь пережить. По крайней мере, до наступления злополучного Апокалипсиса мне казалось именно так.
Во время работы в Юго-западном заводском центре мне довелось повстречать девушку. Прекрасную, как лепесток розы, и характером столь же опасную, как шипы этого дивного цветка. Звали её Кейт Бьютистронг. Одним только взглядом она смогла навсегда пленить моё сердце и разум. Воспоминания, воспоминания… Кейт осталась там же, где и моё прошлое – в грозных водных пучинах Океана. В один прекрасный день, когда она, как обычно, шла на своё место работы через проспект Арчибальда, один из техноботов-строителей, видимо из-за неисправности либо ещё почему, взбесился и начал размахивать краном во все стороны, попутно снося крыши зданий и выбивая гигантские куски камня из мощённой мостовой. Кейт чуть не попала под удар этого механического монстра, но я оказался по близости и успел выхватить её. Похоже на наивную романтическую историю – да! – про коня и рыцаря, но, клянусь всем, чем дорожу, именно так оно и было – я спас свою избранницу. Спустя три месяца с благословения наших родителей мы поженились, а ещё через год у нас родилась дочь, прекрасная, как и её мать. Мы назвали её Анджела.
И вот, после пяти лет счастливой жизни судьба решила выкинуть свои карты на стол и толкнуть меня, не побоюсь сказать, прямо под мчащийся локомотив. Тогда рабочий день выдался не очень уж хорошим – всё из рук вон валилось, а дел было – хоть отбавляй. На одном из станков, по изготовлению шестерёнок для ног техноботов-механиков, случилась поломка – явление редкое, но в норме вещей. Я отправился проверить поломку, и только в паре шагов от станка, вспомнил, что на мне нет спецодежды – мой перегруженный работой мозг слишком поздно среагировал на отсутствия элементарных мер безопасности. Собравшись идти обратно, я услышал странный щелк, исходящий от механизмов. Внутренний голос, называемый инстинктом самосохранения, как резанный кричал мне «Беги! Подальше! Беги!», но видимо крик был больно глухим, так как я ничего не услышал и продолжал стоять на месте, как вкопанный. Проще говоря, меня парализовал страх перед неизвестным. Трын! – громко раздалось из поршневых двигателей, и одна большая шестерёнка со скоростью выстрела вылетела прямо из конвейерной ленты в мою сторону. Вжих! – кровь брызнула во все стороны, окроплённая шестерёнка обдавала горячей струёй моей крови всех, кто находился по близости. Я даже ничего не успел заметить, только спустя несколько мгновений я ощутил жгучую боль в правой ноге, и повалился на ставший из грязного кроваво-грязным пол, хватаясь уже за пустоту – моя правая нога, оторванная на половину выше колена, валялась в трёх метрах от меня и судорожно дёргалась. Под натиском непреодолимой боли тогда теперь я смутно помню, что происходило дальше – я, обливаясь потом, кровью, рвотой и слезами, бешено орал, мой крик, наверное, не слышал только ленивый глухонемой зажравшийся лондонский попрошайка. Обжигаемое болью, моё сознание рисовало скрюченные, уродливые картинки ужасов и страданий, которые перемежались со сверкающими чёрными точками. Меня знобило так сильно, будто я очутился в горящем котле самого сатаны, прямо-таки на кухне в аду! Конечно, за всей этой суматохой, творившейся внутри меня, я не заметил, как оказался окружён почти всем цехом. «Доктора! Доктора зовите!» — кричал прокуренный бас, принадлежавший старику Лоуренсу. «Хватайте! Тащите мистера Стоуна в медкорпус!» — поддержал второй, молодой, ещё не тронутый возрастными мутациями, голос. Не помню, как звали того паренька. «Какой медкорпус, идиот! – возразил третий, голос Гарри Хинсвэлла. – Тут ногу оторвало по самое «не хочу», а ты предлагаешь здесь всё просто зелёнкой замазать!» В конце концов, я потерял сознание и очнулся уже в белоснежной палате больницы имени Святого Луиса. Рядом со мной на кровати сидела Кейт. Она плакала и улыбалась. Я был рад, что боль прошла, что моя любимая жена рядом, но мне не нравилось, что она плакала. От чего? От горя, ведь её муж теперь калека, или от счастья, ведь я остался жив? Не знаю.
«Ты в порядке?» — дрожа своим тоненьким голоском, спросила она. «Да, дорогая, в полном», — улыбнулся я, и Кейт легонько обняла меня. В этот момент я почувствовал, как её горячие слёзы падают мне на плечи.
Знал бы я тогда, что ещё спустя несколько лет меня уже никто не спросит, дрожа своим тоненьким голосом, как я. Только во снах. И особенно – в кошмарах.
После этого инцидента, Юго-западный заводской центр решил поступить со мной очень интересным образом – выплатить зарплату почти на год вперёд и отстранить от работы. Навсегда. Уволить с состоянием в кармане. Объяснения Центра выглядели следующим образом: «Мистер Стоун, конечно, вы – высококвалифицированный работник, инженер-механик четвёртого разряда, таких как вы, в нашем Центре днём с огнём не сыщешь. Но в тоже время сейчас вы пребываете не в самом лучшем состоянии здоровья, и Центру, как выстроенной на очень хрупкой закономерности системе, не нужны элементы, которые могут дать сбой». Дать сбой? Кто о нём вообще говорит? Я хоть раз заикнулся о том, что отсутствие правой ноги может как-то дать сбой в моей работе? Я разве технобот, чтобы мне такое говорить? В любом случае, мне самому поднадоело сидеть в этом цеху пять лет. Так что Центр никаких возражений с моей стороны не встретил.
Пришла пара тихой, спокойной домашней жизни. Иначе говоря, я стал буржуем – богатеньким лентяем, но такая роль мне была не по нраву. И я стал думать, как такому как я можно жить по-другому, не рассматривая каждый день дырки в стенах своего дома. Первым делом, при выписывании из больницы я отказался от инвалидного кресла и заказал себе обычный деревянный протез, прозвав себя где-то в отдалённых уголках души Джоном Сильвером. По началу ходить было трудновато, но потом я свыкся с протезом, хотя это было проще назвать деревянной палкой, и понял, как это педантично, хромать и что-то бубнить себе под нос – не для себя, конечно же, а для тех людей, на которых хочешь произвести впечатление.
Прошёл месяц сидения дома, и я начал искать работу. Да, денег у нашей семьи было достаточно, годовая зарплата Центра позволила бы даже нашим внукам жить в достатке, да и жена устроилась на хорошей должности в фирме по изготовлению тканей – уж платили ей тоже не мало. Но я настоял на своём. «Не могу, Кейт! – говорил я. – Каждый день сидеть на одном месте, курить трубку, пить чай и крутить пластинки! Нет! Я сойду с ума от безделья!»
К сожалению, Лондон не очень любил таких как я – почти дееспособных инвалидов. Да, почти дееспособных – такую фразу не выносили все конторы, в которые я приходил. Ни одна фирма, ни один концерн, ни один завод, косо поглядывая на протез, не хотели брать меня на серьёзную работу. Почему? Потому что я хромаю? С моим разрядом они должны прыгать от радости, что за серьёзную работу возьмётся такой человек. Нет, мистер! Только бумажная рутина. Поверять-подписывать бланки, отчёты, квитанции, накладные… и прочую пургу, которая так и навевает на меня скукоту и уныние.
Кажется, спасти меня могло только чудо. И спасло. Скорее не чудо, а человек.
Его звали Колорадо Швайцтел, но предпочитал он называть себя «доктор Швайцтел». Удивительный человек. Несмотря на свой зрелый возраст, он обладал ярким воспламеняющим взглядом молодого авантюриста, юношеским задором и бодрым голосом. Я столкнулся с доктором Швайцтелом во время собеседования в «Клайс-и-Кларк». Тогда директор фирмы давал мне очередной отказ, как и последние двенадцать директоров, которых я посетил. И на выходе из кабинета на меня налетел какой-то человек в потёртых одеждах (пиджак на нём выглядел так, будто бы только что он был окунут в грязь, смят и снова окунут), чуть сутуловатый и долговязый. «О, это вы! – воскликнул он. – Тот самый Роберт Стоун! Да? Господи, умоляю вас! Скажите, что это вы!». Я сказал, что да, я Роберт Стоун. Радости доктора Швайцтела не было предела. «Вот вы-то мне и нужны!» — и он стал рассказывать, зачем.
В проливе Ла-Манш шла стройка грандиозного проекта доктора Швайцтела и остальной группы изобретателей и учёных, именующих себя «Рангом». Проект заключался в создании полётного комплекса «Звёздный луч». И я, как инженер высшего разряда, один из лучших, был приглашён к курированию работы на одной из пяти шахт в солёных водах Ла-Манша. Шахты в последствии должны были стать пусковыми установками для полётов за пределы земной атмосферы. Что ж… честно говоря, я уже и не помню, почему я отказался от такой должности (видимо моя память сочла данный отрывок жизни скудным и ненужным), и доктор Швайцтел, пойдя другим путём, отправил меня руководить третьей экстренной бригадой – эта бригада отвечала за состояние морских шахт, исправляла внештатные ситуации и так далее. Надо сказать, что работа была более чем опасная. Как и для рабочих бригад, так и для экстренных. Чтобы перечислить все внештатные ситуации, да ещё и с риском для жизни – пальцев не хватит. Каждый день – как последний в твоей жизни.
Для удобства в работе доктор Швайцтел подарил мне одно из своих изобретений – механизированный протез ноги, смоделированный из ноги технобота. Вместо деревянной палки, а у меня теперь была массивная железная нога, но почти как настоящая, человеческая. Я испугался, что нормально с такой тяжестью я даже ходить не смогу, но доктор Швайцтел заверил, что мои клетки, как он их назвал, «нейроны», в скором времени привыкнут к новой части тела, и железная нога станет как своя собственная. Так оно и стало.
Мы с семьёй переехали в Довер, ближе к моему новому месту работы, и жизнь начала налаживаться. Кажется, всё должно было стать, как раньше.
Прошло пять лет. И наступил Апокалипсис.
— Да, такая вот история у меня, ребята! – закончил я, допивая третий бокал виски. Толи виски был плохой, толи я пить разучился, но алкоголь нисколько не торопился бить мне в мозг. Я всё никак не пьянел, к чему стремился весь сегодняшний вечер.
Бармены «Риа» молчали. Не любят они болтать с трезвыми клиентами – они скучные.
Взглянув на пол, а потом на потолок, я вздохнул. Хорошая история. Но печальная. Из-за последнего предложения. Наступил Апокалипсис. Всё было хорошо – и конец. Как будто и не было прошлого, а сразу же пришло суровое настоящее – одиночество и вечные скитания по далям Океана.
Хвост, всё это время сидевший у моих ног, звонко гавкнул, побежал к вешалке и лёг рядом с вещмешком и прислонённым к стене «винчестером».
— Спать, — произнёс я, где-то в мыслях соглашаясь с щенком – пора на боковую. – Только спать и ничего больше.
Единственное, чего я хочу – увидеть ещё одного человека. Живого и настоящего. Ни в воспоминаниях, ни во снах, а наяву. Остался ли ещё кто-нибудь на Земле живой, кроме меня? Неужели остался один я и «винчестер»?
Надеюсь – нет. Надеюсь, что остались ещё люди. Иначе я сойду с ума, напьюсь в стельку и в белой горячке прострелю себе череп из «винчестера». Оставив Хвоста единственным живым существом на планете Земля.
С такими мыслями я, ложась в кровать прямо в одежде, не раздеваясь, закрыл глаза и что-то пробормотал. Снаружи раздавались приглушённые громовые раскаты. Маяк немного качало, и я с каждым мгновением всё больше погружался в блаженную дремоту. Через несколько минут я окончательно уснул.

Утро выдалось на редкость отвратительным. Маяк попал в сильный шторм, и я, вместо того, чтобы отсыпаться оставшиеся часы, стоял у штурвала и не давал моему судну поддаваться резким порывам чудовищного ветра. То в левый, то в правый борт ударяли сильные воздушные массы. Твёрдо стоять на ногах мне не удавалось, так же, как и что-то разглядеть в обзорном окне, кроме сгущающихся серых туч и громадных капель, широкой шеренгой ударявшихся в стекло. Казалось, ещё немного, и вода прорвётся в рубку.
— Держись, Хвост! – крикнул я щенку, который, жалобно скуля, забился куда-то в угол.
Если с Маяком что-то случится, то моё путешествие среди обломков Апокалипсиса можно будет считать навеки оконченным. О таком я старался не думать, но эти мысли с каждым новым ударом ветра подходили всё ближе и ближе, и я был готов встретить смерть.
Моё последнее утро, а я даже не позавтракал перед тем, как увидеть свою семью.
Интересно, куда я попаду, после того, как меня потопит стотонная водная масса? Вниз, в бескрайние пучины Океана? А ведь будет очень познавательно и интересно прогуляться по старинным развалинам, увидеть потопленные города. Посмотреть на великую Джомолунгму, бывшую некогда самой высокой точкой Земли. Или я попаду на небеса? Но там же ужасно скучно – всё белое, ватное, нечем заняться, кроме как проводить всё свободное время в валянии на каком-нибудь облачке. Там нет книг, кинопроекторов, граммофонов. Некуда сходить прогуляться – в конце концов окажется, что небеса просто бесконечны. Эх! В любом случае, мне будет хорошо там, где я буду вместе с Аджеллой и Кейт…
Штурвал вырвался из моих рук, и Маяк резко потянуло вправо.
— Стой! – в отчаянии крикнул я непослушной машине и крепко схватился за ручки, стараясь вывести судно на обратный курс. Стихия разбушевалась ещё сильнее, будто бросая мне вызов. Что ж, посмотреть, крепка ли природа в этом бою!
— За королеву Викторию! – бросил я победный клич и потянул штурвал на себя. Маяк начало страшно трясти. Я боялся, что судно попросту развалится на части, но это была лишь одна из жалких мыслей о смерти. Творения доктора Швайцтела переживали всё и выживали везде. Нехотя Маяк выровнял курс, но стихия сдаваться не собиралась и снова пустила в ход кулаки из резких порывов ветра, желая сбить моё судно и потопить его. Я схватил ручки штурвала так сильно, что пальцы на руках побелели. Ноги упёрлись в пол. Протез, заработав как динамо-машина, выплёскивал из себя длинные и мощные струи пара. Поршни в цилиндрах, вдавливая топливо и воду внутрь механизмов, разогрелись, и я почувствовал растекающееся по телу тепло.
— Я лейтенант Скайхолдер! – раздался откуда-то перемешанный с треском и шуршанием голос. – Вызываю базу!
Через мгновение я понял, что голос доносится из радиоприёмника. Что!? В такую бурю и кто-то на связи? Кто-то из людей!? Не может быть. Это галлюцинация!
Я, плюнув на все предрассудки, отпустил штурвал и подошёл к приёмнику. Взял микрофон за штатив и, чуть не попав концом микрофона прямо себе в глаз, громко крикнул:
— Я Роберт Стоун! Ответьте!
Всю капитанскую рубку внезапно залил ослепительный свет сверкнувшей молнии, и миг спустя с неба обрушился раскат грома. Стихия снова взяла моё судно в руки, и Маяк стал ходить ходуном.
Через несколько секунд из круглого динамика послышался тот же голос:
— Что? Кто на связи? Я вас не понимаю! Кто вы, повторите!
Чёрт подери, это не галлюцинация! – обрадовался я.
— Роберт! – крикнул я ещё раз. – Стоун! Я в Маяке! Я Роберт Стоун!
Да! Святая истинна! – мечты сбываются вместе с холодным и влажным дыханием смерти. Мне прямо кто-то делает одолжение! Может, я загадаю, чтобы буря сейчас же прошла? Святая наивность!
Вместе с раскатами грома и зверским завыванием ветра я услышал знакомый звук пропеллеров. Он приближался. Я посмотрел в окно и увидел, как через плотные тучи и ливень пробивается маленький самолёт. Его несло в разные стороны, буря с превеликим удовольствием игралась с человеческой машиной.
Наверное, человек, который связался со мной, пилот самолёта.
— Вы пилот! – выпалил я. – Вы видите Маяк!?
— Я лейтенант Скай… Что за чёрт!
Свист пропеллеров на этот раз был очень громок, я бы сказал, что он раздаётся прямо у моего уха. Я ничего не успел понять – в последующую секунду произошёл сильный толчок, и вся капитанская рубка подпрыгнула. Земля вдруг исчезла. Я почувствовал, как куда-то лечу. Хватило секунды, чтобы понять, что лечу я прямиком в стену. Жёсткую, толстую, железную стену. Удар в спину оказался не из приятных. Я скатился вниз и припал на руки. От боли вместе со мной взбунтовался и протез. Стрелки на циферблатах просто взбесились, клапаны выпускали гигантские клубы пара, а поршни были готовы испепелиться от чудовищного нагрева.
Все вещи, висевшие на стене, дружно попадали на пол. Картины, хронограф, часы…
Инстинктивно я поспешил закрыть голову рукой, но именно в этот момент в мой череп врезалось нечто громоздкое и тяжёлое. Настолько громоздкое и настолько тяжёлое, что я тут же провалился в забытье.
Открыл глаза я оттого, что кто-то очень громко кричал мне в ухо, но как только сознание чуть прояснилось, я понял, что это не крик, а лай Хвоста, радующегося, что хозяин ещё жив.
Голова раскалывалась так, словно меня от всей души огрели обухом мясницкого топора. Я приподнялся на локти и увидел лежащие рядом настенные часы. Наверное, они свалились, когда началась тряска. Надо уже начать избавляться от ненужных вещей. Время пошло в расход с наступление Апокалипсиса, а меня чуть не пришиб этот хлам…
Что!? Что произошло? Память начала судорожно восстанавливать события. Я вскочил на ноги и метнулся к приёмнику. Эфир, весело потрескивая радиопомехами, молчал.
Шторм прошёл и теперь из окна в рубку лился приятный солнечный свет. Похоже, я долго провалялся без сознания.
Куда делся самолёт?
Я, сняв с протеза «винчестер», направился к выходу на палубу. Крутанув ручку, я распахнул дверь и вышел на железный мостик. Ничего, кроме бескрайнего синего океана, шума лёгкого бриза и гудения работающих реакторов Маяка, меня не встретило.
— Эй, человек! – крикнул кто-то сверху. – Человек!
Подняв голову, я увидел, как с верхней палубы кто-то машет рукой.
— Одну минуту! – ответил я. – Сейчас!
Я зашёл обратно в рубку, открыл дверь на верхнюю палубу и по узкой лестнице поднялся.
— Вот вы где!
Высокий, крепкий и широкий в плечах атлет – парень двадцати, сжимавший в руках маску – в одежде лётчика королевской гвардии с распростертыми объятьями встретил меня. Я бы был несомненно рад такому ходу событий, но дурацкая привычка, установившаяся после Апокалипсиса — человеческое доверие не в самой высокой цене – подействовала на меня. И я наставил на лётчика ствол винтовки.
— Эй, сэр! – улыбнулся лётчик, подняв руки. – Все свои!
— Ну-ну… — цыкнул я. – Может быть.
— Мистер, я же вижу — вы не собираетесь стрелять.
— Видеть видишь, но уверен, быть не можешь, — продолжал я гнуть свою линию, тем временем чётче рассматривая лётчика. На нём была тёмно-коричневая кожаная куртка с нагрудным знаком – два орла, рвущиеся в небо – эскадрильи королевской гвардии. Из-под воротов куртки выглядывал аккуратный белый шарф. Но вместо специальных лётных брюк на лётчике были только потёртые джинсы, хотя вид рассекающего воздух путешественника это ни сколько не портило. Чёрные тяжёлые солдатские сапоги довершали композицию.
— Ладно, уверен, — согласился лётчик.
— Как тебя зовут? И где самолёт?
— Лейтенант Сэмюель Скайхолдер. Пятая южная эскадрилья, истребитель-перехватчик! — отрапортовал лётчик не без ноток гордости и пафоса в голосе.
— И что вы здесь делаете? – Я продолжал рассматривать примостившегося у меня на Маяке парня. Лицо у него было прямо-таки сошедшее со вчерашних пригласительных плакатов. Зубы белые, улыбка широкая, взгляд искренний до невозможности. Эталон доверия и справедливости, храбрости и мужества. Правда, чистоту эталона подпортили оставшиеся от маски черные линии на лице.
— Сэр, как видите, моей машины в кармане нет. Теперь она на дне, если оно вообще есть, конечно, — ответил лётчик. — И я не собираюсь причинять вам вреда. Поверьте. Давайте просто представимся.
Слова лётчика заставили меня опустить «винчестер».
— Я Роберт Стоун, хозяин Маяка.
— Добрый день! – Сэмюель опустил руки.
— Как ты здесь оказался, Сэм?
— Долгая история, сэр. Не буду навязываться, но находится внутри этой штуки, — лётчик показал на Маяк, — будет лучше, чем здесь.
— Конечно.
Я впустил Сэмюеля внутрь, дав тому питьё, еду и возможность умыться, после чего мы, устроившись на палубе, начали разговаривать о том, что вообще этот парень-лётчик делал здесь да ещё и в бурю. Сэмюель поведал мне действительно долгую и также интересную историю. Во время Апокалипсиса некоторая часть людей, которой повезло больше той, что сейчас лежит под водой, успела сесть на специальные дирижабли, сконструированные на случай катаклизмов или катастроф. На вопрос «Откуда же такие дирижабли?» лётчик только отмахивался, говоря, что сам не ведает, откуда. Таких дирижаблей было пять и все они следовали по одному неизвестному курсу. По программе, заложенной в механизмы летательных аппаратов, в один прекрасный день дирижабли застыли над Океаном и начали трансформироваться в другую конструкцию, названную потом Эйр-Таун. Что она из себя представляла я с трудом понимал. Лётчик сказал, что в Эйр-Таун расположены дома для людей, фермы, заводы и фабрики. Даже бывшая военная часть полковника Нельсона сохранилась с пятой южной эскадрильей и третьим пехотных батальоном.
— Нельсон жив? – спросил я, нагло перебив рассказ Сэма.
— Да, сэр, — ответил лётчик. – Откуда вы его знаете?
— Да так, — отмахнулся я. – Знакомая фамилия. Продолжай.
Мало того – фамилия! Я сам лично был знаком с полковником Нельсоном, сильным, волевым человеком, который, совместно с экстренными бригадами морских шахт, оборонял исследовательскую зону Ла-Манша от атак «Армии» — террористической группировки, которая потом выросла в целый конгломерат с нешуточными ресурсами и силами.
— А вы тут один живёте? – вдруг спросил лётчик. – Один человек и «винчестер»?
— У меня тут и собачка есть. – Я позвал Мохнатика к себе. – Хороший пёс!
— Не в обиду, сэр, я просто собак не очень люблю.
Сэмюель решил меня спросить о моей жизни, но я отказался, сказав, что в моей истории нет ничего интересного. Либо этот парень сам поверил, либо он оказался умён и сразу понял, что на разговоры у моей судьбе меня особо не тянет. Зато меня тянуло к разговору о том, как же Сэмюель оказался здесь.
— Наша эскадрилья, — начал лётчик, — каждые два дня проводит пятичасовые дежурные вылеты. Эйр-Таун стал излюбленным местечком для пиратов, так что вылеты наши не роскошь, а средство необходимости. Если пираты подберутся слишком близко к Эйр-Тауну, отбить их нападение будет очень трудно. В общем, вы сами понимаете, зачем вылеты делаются! Ну а я, по своему идиотскому характеру, молодому морскому бризу в голове и огнём в крови, решил полетать немного дальше, чем обычно. И вот лечу я в бурю.
— Глупо, — оценил я. – Очень опрометчиво. И стократно глупо.
— Я знаю, сэр. Но если бы вы знали, какая скука сидеть на дежурствах и в этом Эйр-Тауне. Я уже его весь обходил. Из угла в угол, от края до края. Хотите – верьте, хотите – нет, сэр, но я, кажется, каждый болт в Эйр-Тауне уже в лицо знаю. В пятигранное, так сказать, лицо.
— Ладно-ладно! — прервал я. – Давай продолжим.
— Как вы смогли догадаться, сэр, летать в буре мне не очень понравилось, — улыбнулся Сэмюель. – Ну, раньше мне приходилось, конечно, совершать вылеты в грозы, но эта оказалась намного сильнее, чем я думал. Потеряв вообще любую надежду на то, что когда-нибудь выберусь из этого ада целым и невредимым, я стал вызывать по рации кого попало. Даже Дженнифер звал…
— Кто такая Дженнифер?
— Невеста, сэр. Дальше вы сами знаете – я вышел на вашу частоту и вы меня, собственно, услышали.
— Да, дальше я в курсе. Ну и где же ваш Эйр-Таун сейчас, если уж вас угораздило залететь в такие дали?
— Трудно сказать, сэр. У Эйр-Тауна нет постоянных координат. Он дрейфует, но не так быстро, как, например, ваш…
— Маяк, — поправил я. – Называйте это Маяком.
— Спасибо, сэр. Я знаю координаты Эйр-Тауна. Узнал прямо перед вылетом. Так что если поторопимся, то успеем за ним.
— Просто отлично! Координаты – и мы отправимся в путь. Надеюсь, на сегодняшнем шторме неприятности на этот день закончатся. Хотя, как говориться, беда не приходит одна.
Сэмюель встал со стула, выпрямился и, сохраняя свою вышколенную прямую осанку лётчика королевских воздушных сил, подошёл к краю палубы, окинув взглядом бесконечную водную гладь, дергающуюся мелкой рябой под Маяком.
— Красиво, сэр, — изрёк Сэмюель. – Вы не находите?
— Ох, Сэм! – как какой-то скряга буркнул я, вставая. – Если бы я ещё нашёл в этом что-то, да привлекательное для моего глаза… А так – вода водой.
— Неужели? А вы не думаете, сэр, что под водой нас ждёт новый мир?
— Хм, дай-ка подумать. Наверное. А может быть и нет. Я летаю на этом Маяке почти уже пять месяцев. Пять, — повторил я с более высокой интонацией. – Не один час. И не один день. И не два часа. И не два дня. А пять месяцев. Представь – ты живёшь в большом городе, пусть и без квартиры. Ты видишь множество людей вокруг себя, говоришь с ними. Ты всегда в течении, ты всегда знаешь, что ты не один. Тебе известно, Сэмюель, к какому выводу пришли учёные?
Лётчик отрицательно покачал головой.
— Они открыли, что человек обладает более высоким уровнем социального развития чем все виды животных. Так же, как и всевозможные лекарства, общение для человека представляет хорошую помощь психике. А теперь представь, что ты живёшь в квартире. Один. Без людей. И каждая пылинка, каждая частица квартиры становится твоей частицей, ты воображаешь себе тысячи воображаемых людей, ты воображаешь себя путешественником, исследователем, изобретателем, циркачом, барменом, уборщиком, техноботом… Да хоть Папой Римским! Но общения нет, — я щёлкнул пальцами и начал подходить к лётчику. – И психика выходит из-под контроля. Становится фатальным то состояние, когда даже твои тапочки – это мистер и миссис Роджерс, которые настойчиво требуют не засовывать в них твои грязные ноги. Да и ноги твои – не твои уже, а того платяного шкафа, скупердяя Маркса! Понятно?
Сэмюелю мой монолог, похоже, очень понравился. Но, всё же оставшись в некотором замешательстве, лётчик отступил.
— Вы хотите сказать, что это…
— Да, Сэм. Это случайность. И ничего красивого я в этом не нахожу. Это клоака. Точка.
— Простите, сэр, — бросился лётчик в извинения. – Я просто…
— Да ладно, Сэм. Я просто тут схожу с ума, не удивляйся, — сконфуженно улыбнулся я. – И в отличие от тебя, у меня тут вообще никого нет. Эх… — Я чуть задумался. – Так! Давай мне координаты. Летим к Эйр-Тауну!