Лучшее из творений

20 октября 1900 года.

Сегодня пришёл тот самый день.

Почти двадцать лет бесконечных проб и ошибок, взлётов и разочарований. Половину жизни я потратил на то, что эти напыщенные кретины из Научного общества называли безумием и «мечтой идиота». «Оставьте это, доктор Максвелл, — с надменностью внушали они мне на приёмах, — мы знаем, из чего состоит человек с точностью до долей процента! Остальное – просто ошибки вычислений».

Ошибки вычислений! И это говорят светлейшие из умов Королевства!

Насмешки, отказы в финансировании, унизительное вымаливание денег у Деннинджера… Я вытерпел всё ради этого момента.

Экстрактор построен.

Теперь мы узнаем, что есть человек на самом деле. Мы способны выпотрошить из кучи мяса, костей, крови и экскрементов ту ничтожную частичку, что заставляет нас дышать, думать, чувствовать. Мы вытащим на свет человеческую душу! Вскроем, чтобы рассмотреть потроха под микроскопом. Найдём способ сделать чище и лучше. Поднимем человека на новые вершины, скальпелем вырезав из него всю грязь, всю пошлость и мерзость, все отвратительные мысли, всё недостойное и порочное.

Конечно, до этого момента ещё далеко, предстоит множество испытаний, но совсем скоро этот день придёт.

Совсем скоро.

22 октября 1900 года.

Великолепно! Потрясающе! Невероятно!

Сейчас, когда я пишу, я чувствую, как дрожит перо в моих руках от переполняющих меня чувств!
Экстрактор работает! Величайший прорыв в истории человечества!

Понимаю, такое поведение недостойно учёного моего уровня, но я ждал этого момента всю жизнь!
Более подробные выкладки имеются в лабораторных записях, здесь же мне хочется привести лишь самую суть.

Итак, сегодня провели первые эксперименты с животными. Подопытной стала одна из лабораторных мышей.

Животное усыпили раствором хлороформа и поместили в ячейку экстрактора. Оставалось только снимать данные с ее мозга, чтобы не пропустить нужную стадию, когда душа наиболее уязвима. После всех необходимых приготовлений, я запустил Экстрактор.

Признаюсь, в первые минуты я запаниковал. В течение четверти часа экстрактор, казалось, работал вхолостую: выходная камера оставалась пустой.

И лишь когда я уже почти отчаялся, в камере появился экстракт. Собранный из миллионов крошечных частиц, невесомо лёгкий полупрозрачный мышонок, точная копия подопытного, родился из бледной вспышки света. Он был напуган и жался в угол камеры. Его можно понять: когда душу вытаскивают на свет, это должно быть невероятно страшно…

Экстракт извлекли из камеры и немедленно подвергли вскрытию – мы не знали, насколько он стабилен и как долго протянет вне привычной оболочки.

Экстракт легко поддался скальпелю, явно не испытывая боли или иных неудобств. Строение мышиной души оказалось на удивление простым. Внутри крохотного прозрачного тельца не оказалось органов или каких-то других признаков морфогенеза. Мы обнаружили лишь несколько сгустков неизвестного назначения. Я предполагаю, что они отвечают за основные инстинкты и характер животного. Разумеется, простая лабораторная мышь едва ли способна испытывать какие-то эмоции, кроме страха, если не стимулировать ее головной мозг посторонним вмешательством. Всё, что у неё есть – элементарные инстинкты, заложенные природой тысячи лет назад, согласно учению Дарвина, которого я придерживаюсь.

Когда мы закончили вскрытие и попытались наложить швы, ничего не вышло: рана, оставленная скальпелем, не пожелала сходиться. Однако когда мы вернули душу в камеру и включили обратный процесс, то через два часа подопытная мышь проснулась как ни в чем не бывало. Экстракт, как я и рассчитывал, без препятствий вернулся в тело.

На основе этого самого первого, но также и самого важного эксперимента, я уже могу сделать вывод, что моя мечта близка к воплощению. Нам действительно подвластно хирургически лечить людей от душевных болезней.

Никогда ещё человек не был так близок к Богу, как сегодня.

1 ноября 1900 года.

Новые эксперименты полностью доказали мою теорию.

Мы смогли удалить из мышиного экстракта сгустки, органумы, как я их назвал, отвечающие за инстинкты.

Опытным путем мы выявили, какой из органумов за что отвечает.

Так, после удаление органума голода и возвращения экстракта в тело, подопытное животное совершенно отказывалось есть и пить, вскоре издохнув от истощения.

Схожие результаты мы получили, удаляя органумы размножения, сна и прочие. Каждый раз после операции животные вели себя совершенно иначе, чем обычно, отказываясь от сна, не реагируя на самок и так далее.

Повторное извлечение экстракта из одного и того же организма показало, что повреждения, нанесенные скальпелем не зарастают, но на поведении животных это не сказывается, если не учитывать удаление органумов, разумеется.

Поистине фантастический результат. Теперь, я полагаю, мы можем перейти на новый уровень исследований.

4 ноября 1900 года.

Вчера в лаборатории был произведен необычный эксперимент. Мы извлекли экстракт из простой уличной крысы, зараженной бешенством.

На этот раз душа разительно отличалась от самого животного. Экстракт имел черный окрас, вёл себя агрессивно, его покрывали опухоли, каких мы не наблюдали у крысы в ячейке.

Вскрытие также показало наличие некоторых незнакомых ранее органумов. Кроме того, опухоли на теле экстракта также явно были своеобразными органумами, говорящими о болезни не только тела подопытной, но и ее духа.

Увы, попытка удалить эти внешние органумы провалилась: экстракт впервые распался на лабораторном столе, обратившись в крошечную горстку пыли.

Подопытная крыса не погибла, но и в сознание больше не вернулась, впав в состояние, напоминающее кататонический ступор.

Необычный и крайне полезный опыт.

8 ноября 1900 года.

Удалили недавно ощенившейся собачьей самке материнский инстинкт. По возвращении экстракта в тело, мать отказалась принимать щенят под свою опеку. Более того, она сожрала самого громкого из них.

В другом эксперименте мы извлекли душу из беременной самки. Экстракт оказался крайне необычным: душа матери была связана тонкими нитями с тремя не оформившимися комочками, экстрактами еще не родившихся щенят.

Мы удалили один из них и провели вскрытие, но оно ничего не показало: очевидно, экстракт был еще слишком сырой. Органумы уже присутствовали, но в зачаточном состоянии.

Отделенный от материнского, экстракт не рожденного щенка просуществовал недолго, рассыпавшись в пыль через четверть часа после отделения от материнского экстракта.

Ждем родов. Способно ли развиваться тело в отсутствие души?

14 ноября 1990 года.

Мои научные выкладки так поразили Ее Величество, что нам наконец-то было позволено проводить опыты с человеческим экстрактом.

Подопытными станут заключенные Тауэра, обреченные на смертную казнь. Участь поистине незавидная. И возможно я смогу им помочь, удалив то, что некогда толкало их на преступления.

20 ноября 1900 года.

Боже!

Неужели Ты действительно создал нас по своему образу и подобию?! Неужели это – лучшее из Твоих творений? Как люди доводят свою душу до такого состояния? Почему Ты позволял им ходить по нашей земле, рядом с нашими семьями?

Я исправлю Твои ошибки, если сам Ты этого делать не хочешь…

Нашим первым подопытным человеком стал убийца по имени Марк Гроссеф. Вы наверняка читали о нем в газетах: три года назад о его зверствах писала каждая бульварная газетенка. Зарезаны две семьи, дети – мальчик и девочка десяти и двенадцати лет — еще и изнасилованы. Чудовищное, неописуемое преступление.

И вот этот зверь в моей лаборатории. Несмотря на охрану, угрожавшую ему, он постоянно говорил. Комментировал каждое мое действие, насмехался над моими ассистентами, совершал непристойные жесты. Лишь хлороформ угомонил его.

Подопытного поместили в ячейку экстрактора, я включил машину, и мы принялись ждать. Признаться, мне казалось, что я был готов к чему угодно. Но то, что появилось в камере…

Прошлые экстракты были похожи на своих носителей, но в этом чудовище не было ничего человеческого. Невысокое создание, с кожей такой черной и сморщенной, словно оно вечность горело в адовом пекле. Длинный язык доставал чуть ли не до пола. Шесть длинных рук с чудовищными пальцами-когтями беспрестанно рыскали в воздухе, ища что-то. Над пахом возвышался огромный фаллос, который этот монстр беспрестанно теребил разными конечностями. Чудовище было слепо.

Все мы в ужасе и отвращении отшатнулись от экстрактора, а Дьявол в камере, казалось, наслаждался, почуяв наш испуг. Воздух со свистом входил в его огромный крючковатый нос…

— Что же довело невинную душу до такого? – вслух спросил себя я, не ожидая ответа. Но я его получил.

— Сам! Сам! Я сам! – залаял Дьявол и захлебнулся смехом. – Сам! Сам! Са-а-а-а-м!

Разумеется, мы не стали сразу проводить операцию. Я просто не знал, с чего начать… Мне хватило сил лишь запустить обратный процесс. И Дьявол тотчас же исчез, вернувшись в тело Марка Гроссефа.

1 декабря 1900 года.

Один из щенков родился мертвым. Несложно догадаться, какой из трёх. Полезный опыт.

24 декабря 1900 года.

Весь месяц я почти каждый день наблюдал души преступников и всегда видел одно и то же: жуткую пародию на человека. Лишние руки и ноги и прочие члены, чудовищные опухоли, кровоточащие раны (и это в почти бесплотном экстракте!), крылья, когти, зубы… Всегда разные, но при этом похожие, словно художник рисовал чудовищ своего безумного разума. Объединяла их одна любопытная деталь: все они были абсолютно слепы. Каждый из этих Дьяволов мог услышать тебя, почуять, распознать эмоции, но ни один не был способен видеть.

Кроме того, они все крайне плохо поддаются лечению. Души не желают, чтобы им вернули человеческий облик! Они плюются, царапаются, кусаются, шипят и плюют кислотой. Я сменил полдюжины ассистентов, мы вынуждены работать в специальных защитных костюмах, а на подхвате всегда дежурят два гвардейца. К счастью, Дьяволы очень слабы – каждый из них весит считанные граммы и никто не способен удаляться от носителя, это причиняет им сильную боль. Если бы не это свойство, боюсь, мы бы давно не совладали с кем-нибудь из них, и кто-то вырвался бы за пределы лаборатории, начав нападать на людей. Мне так и не удалось ни у кого из них искоренить лишнее, слишком сильна была их воля оставаться чудовищами.

Но самое ужасное в том, что мне начинает казаться, что все люди именно такие. Уродство Дьяволов не выглядит неестественно, как опухоли на крысе, зараженной бешенством. Такое ощущение, что эти создания росли именно такими, словно культивируя и взращивая в себе самое мерзкое и гнусное.

А что если душа обычного человека, скажем, моя или любого прохожего, ничем не отличается от них? Что если за нашим напускным спокойствием и разумом кроется такое же мерзкое похотливое чудовище? Что, если именно способность чувствовать яркие эмоции и наш интеллект превращает наши души в Дьяволов?

Эта мысль не дает мне покоя.

К счастью, завтра Рождество.

Наконец-то впервые за последние месяцы я проведу весь день дома. Мне просто необходимо отвлечься, отведать праздничного ужина, провести время с Самантой. Карл тоже обещал приехать.

26 декабря 1900 года.

Нет, не может быть, чтобы каждая человеческая душа была такой же мерзкой, как у тех преступников, что попадают в мой экстрактор.

Вчера я убедился в этом на семейном ужине. Весь вечер мы сидели за столом, беседовали, слушали музыку и читали друг другу стихотворения.

Как же это прекрасно: вечер в кругу семьи и друзей. Даже Саманте стало легче, когда приехал Карл.

Он вернулся из Египта и привёз нам сувениры: дорогой ковёр, необычайные ткани, каких не встретишь во всём Королевстве, уникальные таблички с какими-то иероглифами, которые Карл лично достал из гробницы, которую они раскапывали. Научной ценности они не представляют, но как необычное украшение для сада подойдут идеально.

Всё время, пока Карл рассказывал о своих исследованиях, Саманта смотрела на него и улыбалась. Я так давно не видел этой улыбки… Её сиделка, мисс Эвери, тоже отметила хорошее настроение моей супруги и попросила Карла приезжать почаще, на что тот лишь смущенно потупился. Я не виню его, у молодых должна быть своя жизнь.

Семья Колфри, наши старые соседи, тоже навестили нас. А их очаровательная дочка, Агнес, первой прочла стихотворение Блейка, которое тронуло меня до глубины души:

На вольной воле я блуждал И юной девой взят был в плен. Она ввела меня в чертог Из четырех хрустальных стен. Чертог светился, а внутри Я в нем увидел мир иной: Была там маленькая ночь С чудесной маленькой луной. Иная Англия была, Еще неведомая мне, — И новый Лондон над рекой, И новый Тауэр в вышине. Не та уж девушка со мной, А вся прозрачная, в лучах. Их было три — одна в другой. О сладкий, непонятный страх! Ее улыбкою тройной Я был, как солнцем, освещен. И мой блаженный поцелуй Был троекратно возвращен. Я к сокровеннейшей из трех Простер объятья — к ней одной. И вдруг распался мой чертог. Ребенок плачет предо мной. Лежит он на земле, а мать В слезах склоняется над ним. И, возвращаясь в мир опять, Я плачу, горестью томим.

Боже, как это верно! Как это близко к цели моей работы: убрать всю грязь, всю дрянь, всю горесть и печаль… Сквозь стекло камеры экстрактора, в отражении на лезвии скальпеля, я вижу, вижу Новый Тауэр! Новый Лондон! Новый мир! Ни боли, ни страданий не останется. Я проложу дорогу к новой эпохе, эпохе чистых помыслов и здоровых душ.

Все будут невинны, как Агнес. Чисты, как Саманта. Если будет необходимо, я достану Экстракт всего мира и лично вырежу из него всё лишнее.

Теперь я снова вижу цель, и сомнения не собьют меня.

1 января 1901 года.

Всё кончено.

Меня лишили финансирования. Экстракция вне закона.

Церковь решила, что никто не смеет возомнить себя Богом и вторгаться в человеческую душу, чтобы править её на свой лад. Заручившись поддержкой этих завистливых кретинов из Научного общества, они убедили Её Величество в опасности моих экспериментов.

Они сказали ей, что я создаю чудовищ. Что я вторгаюсь в самое сокровенное и личное, что есть в человеке.

Лабораторию отняло научное общество. Банк Деннинджера больше не финансирует мои опыты. Я остался совершенно один. Всё, что у меня есть – экстрактор, которым мне запрещено пользоваться.

Это конец.

17 января 1901 года.

Им следовало бы заставить меня уничтожить Экстрактор. Но нет, их гордыня не позволила им сделать этого. «Пусть эта машина станет надгробием над его мечтами» — решили они. — Теперь это просто бесполезная игрушка».

Черта с два.

Я перевёз Экстрактор в доки, где мне удалось арендовать склад с помощью человека по имени Борготта, местного «заправилы». Кажется, он каким-то образом заинтересован в моей работе. Две тесла-станции для питания обошлись в половину моего состояния, но я готов отдать всё до пенни, если потребуется.

Хирургическое оборудование я перевёз из старой лаборатории, мне удалось выкупить его за бесценок через всё того же Борготту.

Теперь я готов продолжать. И к Дьяволу Деннинджера, Научное общество, Королеву и даже Бога.

Отныне я сам – Бог.

31 января 1901 года.

Услуги людей Борготты обходятся мне недешево, хотя их задача проста: находить на улице нищих и бездомных, которых никто не будет искать, и тащить ко мне. Всего одного в неделю достаточно.

На этой неделе они привели ко мне проститутку. Шестнадцатилетняя раскрашенная пигалица продавала себя морякам всего в паре сотен метров от моего склада.

Ее экстракт не похож на то, что я видел у людей раньше. Если в прошлом я имел дело с преступниками, чьи души напоминали Демонов, то у портовой шлюхи она больше походила на приведение. Тщедушное обнаженное тело с обвислыми грудями и изуродованным животом. Кажется, этот органум говорит о том, что она делала себе аборт, убив в себе экстракт ребенка. Как и Демоны, Привидение было слепым. Незрячий дух тянул ко мне слабые дрожащие руки, пока я копался в его внутренностях, вырезая всё лишнее: похоть, остатки органума не рожденного ребенка, ненависть к себе и к миру…

Она не сопротивлялась. Ей было всё равно. Я словно видел это: как сама проститутка лежала под очередным моряком, так сейчас её экстракт отдавался воле моего скальпеля.

Возможно, впервые за время работы Экстрактора я действительно приблизился к своей цели.

6 февраля 1901 года.

Она совершила самоубийство. Всего через день после того, как я отпустил её, она прыгнула с моста.

Но почему? Что могло заставить её решиться на такой шаг? Мог ли я случайно вырезать из неё волю к жизни? А может, я наоборот забыл что-то важное?

А может ли быть, что она просто впервые осознала, каково это – иметь чистую душу и ужаснулась, вспомнив свою жизнь?

15 февраля 1901 года.

Мне нужен образец.

Я устал работать вслепую, тыкаясь скальпелем в экстракт наугад, словно только что родившийся котёнок, ищущий мать.

Бродяга, с которым я проработал неделю, на следующий день был найден утонувшим в канаве – в стельку пьяный, он упал туда во время дождя и уже не выбрался.

Уже по одному виду экстракта я способен сказать, какой органум за что отвечает, но я не понимаю, почему человек не становится чище, когда я вырезаю лишнее, а наоборот, стремится к саморазрушению.

Мне нужна чистая душа, идеал, на которой можно будет ориентироваться.

Но я не могу просить людей Борготты тащить ко мне каждого прилично выглядящего человека: одни из них жадны, другие — похотливые извращенцы, третьи – просто идиоты.

Детский экстракт тоже не подходит: он еще не оформился. В нём не выросло благородство и честь, зато там полно норова и подростковых фантазий.

Мне нужен взрослый человек, но чистый разумом и душой. Быть может, монах или…

17 февраля 1901 года.

Я прошу у неё прощения. Не знаю, за что, ведь экстракция не может навредить.

Она не слышит. Как и в последние десять лет она лишь молча смотрит на меня, но мыслями где-то бесконечно далеко. Пожар, в котором погиб наш младший сын, навсегда лишил её разума. Но ее душа, полностью изолированная от мира, должна была оставаться чистой. Tabula rasa.

Тот самый идеал.

19 февраля 1901 года.

Моей жены больше нет.

Её душа обратилась в звёздную пыль.

Всё шло как всегда. Разве что я не решился усыплять ее хлороформом, а просто дождался, пока она заснет. Экстрактор заработал и…

В камере возникла Саманта, моя любимая Саманта, только на двадцать лет моложе. Ее нежная полупрозрачная кожа мягко светилась, безупречная фигура напомнила мне о днях нашей молодости, длинные волосы до ягодиц словно жили под дыханием ветра…

Но она была слепа! Она тоже была слепа.

А под левой грудью зияла пустота. Словно под нее когда-то вогнали раскаленный жезл, до самого сердца, а рана так и не заросла.

И только тогда я, наконец, понял, что толкает очищенных мной людей на саморазрушение.

Пустота.

Отбирая, я ничего не даю взамен, на месте органумов остаются лишь зияющие раны. Которые, вероятно, ужасно болят, когда экстракт возвращается в тело. Я не могу лечить душевные раны, я могу их только наносить. И эта боль, это ощущение пустоты толкает людей на страшные поступки.

Это замкнутый круг: если однажды в душе возникнет пустота, будь то от недостатка любви, от потери близкого человека, от психического расстройства, её надо заполнить. Отсюда и возникают лишние органумы. Но если избавиться от них, не дав ничего взамен, то эта сосущая пустота будет ощущаться во сто крат сильнее, чем раньше.

Отсюда же нежелание преступных душ излечиться: они предпочитали оставаться монстрами, лишь бы не оставаться пустыми! Внутренний вакуум пугал их куда больше, чем все страдания мира.
И поэтому же все экстракты слепы. Глаза души смотрят не наружу, а внутрь. Их не волнует внешний мир, они полностью поддаются его течению, остро реагируя лишь на изменения в себе.

Полагаю, что есть и зрячие души. Те, что сосредоточены на мире, а не на своих проблемах и переживаниях. Те, что видят мир снаружи, а не изнутри. Те, у чьих экстрактов нет пустоты и лишних органумов. Но я таких не встречал.

Я сам отпустил душу Саманты. Не в моих силах ей помочь и не хочу, чтобы она навечно была заперта в дряхлеющем теле. Когда я отключил экстрактор, её душа распалась в пыль. Мне кажется, она улыбалась за мгновение до этого.

Надеюсь, она ушла в лучший мир, если таковой существует.

1 марта 1901 года.

Экстрактор уничтожен.

Все жизненно-важные детали разбиты, чертежи и схемы сожжены.

Работа всей моей жизни, всё то, над чем я работал столько лет, во что верил, всё обратилось в прах. Но я ни о чём не жалею. В конце концов, мне даже удалось взять на себя роль Бога.
И это непосильно тяжелая работа. Я устал.

Имение продано, членство в Научном обществе аннулировано, долги розданы.

Саманта похоронена.

Больше меня ничто не держит в Англии, я волен идти, плыть, лететь куда угодно. Возможно, я отправлюсь на раскопки в Египет, где меня будет ждать мой сын Карл. Или стоит отправиться в горы Тибета? А может, я познаю мудрость индийских старейшин.

И везде я буду искать ту самую зрячую душу, которой смогу задать самый важный теперь для меня вопрос: «Так каков же мир на самом деле?»