dreamcore // зарисовка по памяти

Запах бассейна описать невозможно; нельзя с помощью текста в полной мере передать то чувство, вернее, тот ворох разноголосых ощущений, что пробуждает этот запах. В определённых рецептивных областях даже самые абстрактные, отдалённые от предметной среды понятия находят точное воплощение, и одним из таких многосоставных символов является запах бассейна. Одиночество в толпе, как и отчуждение, страх, тревога, смятение преломляются сквозь толщу времени, чтобы возникнуть в памяти в первозданном виде, едва ты снова его услышишь. И конечно, вода — чужеродная, опасная территория. Смех, подколки. Боишься лезть в бассейн. Ты пока неопытен, и паника тихими шажками приближается. Прячешь неприятие глубоко внутри, ведь ты здесь по указке родителей. Ты подчиняешься, идя на поводу сторонних интересов. Иначе нельзя. Тебя не поймут, осмеют. Нельзя бояться. Сквозь широкие и высокие окна видишь пасмурное небо над стадионом, и скоро пойдёт снег, и с мокрой головой после плаванья пойдёшь на дополнительные занятия, потому что ребёнок это актив, циркулирующий на бирже родительских ожиданий и надежд; заочный гений, потенциальный богач, в целом, состоявшийся человек, хозяин жизни — таков ребёнок, и не дай бог он заикнётся, что с чем-то не согласен. Лезь в воду. Постоянно дрожишь, но не от холода. Не от страха. Дрожь сама собой проскакивает по коже, обозначая границы между тобой и миром, состоящим из команд, брызг, глупых шуточек. Вода тёплая. Но всё равно чужая. Ты кое-как научился плавать, но не доверяешь стихии. Тело кажется тяжёлым. Оно будто не твоё. Норовит предать тебя, бросив на произвол. Стараешься выровнять дыхание, хотя вода попадает в горло, в нос, и ты заходишься в очередном приступе кашля, но тренер будто и не замечает, что тебе плохо; раздаётся свисток, и ты опять плывёшь, как топор, жалея о том, что вас, едва привыкших к воде, выпускают из «лягушатника» в большой бассейн, который и является главным источником твоего страха. Синяя хлорированная бездна под ногами. Кто-то выбил опору, как на висельнице, и ты молотишь руками и ногами, лишь бы не дать воде забрать тебя, но чем больше двигаешься, тем меньше остаётся сил, и как тогда держаться на плаву… Кафельная облицовка, безжизненная, точно в кабинете врача. Вот откуда дрожь — дыхание загробного царства, где бродят угрюмые тени. Однако бассейн светел, здесь нигде не спрячешься, тебя везде заметят, и высокий потолок неизменно напоминает о школьном спортзале. Сама бездна — и та прекрасно просматривается. Повторяются постоянно слова о некоем соревновании, о духе соперничества, что остаётся для тебя загадкой — зачем людям тягаться между собой в том или ином деле. Говорят, главное не победа, главное — участие, но ведь все хотят стать победителями; каждый желает стать лучшим. Ты взрослеешь, когда видишь, что истину можно оспорить, что нет безупречных тезисов, что жизнь, по итогу, не ровняется на ценности, которые создаются за тем, чтобы создать устойчивую, далёкую от противоречий картину мира, что отличить её от реального бытия практически невозможно (да и без толку). Но человек не может существовать вне конкуренции. Ему необходимо что-то доказывать себе, утверждаться, и неважно, сколько сломается жизней. Победа любой ценой. Ни тени сомнения: жизнь это борьба, она любит сильных и наглых, а тихонь бросает в канаву. Печальнее всего момент озарения, когда человек понимает — победа в борьбе ни к чему не приведёт, разве что к мимолётному проблеску счастья, который померкнет куда быстрее, чем успеешь им насладиться; но в том же откровении сокрыто и другое послание: философия войны столь глубоко пустила корни, что не оставила никаких шансов разорвать замкнутый круг, сплетённый из разочарования, что тебе уготована участь вечно проигравшего, и из патологического стремления к надуманной победе. Человек начинает барахтаться в толще своих желаний, не понимая, чего же на самом деле хочет. Сказать же «я ничего не хочу» равносильно измене, потому что ничего не хотеть неправильно. И когда тонешь, перед глазами проносится пустота, как ночная автодорога. Вода заполняет лёгкие, а крики вязнут в глотке; возвращается состояние, когда ты покоился в утробе, не думая о великой миссии дыхания. Смерть — яркое, невыносимое событие, о котором так много говорят и так мало знают. Остро сверкают огненные точки в палитре хлорированной пропасти. Геометрия сновидений разрывается многомерностью; кем ты был и кем ты не был, наблюдаешь альтернативы существования и альтернативы негативного выбора, которого тебе никто не давал, да и что такое выбор, если не пародия на божественное вмешательство, но единственное, что сейчас вмешивается в твою жизнь, это смерть, и всё зависит от одного шага. Жизнь — это репетиция вечно отменённого спектакля. Романтизация химических реакций делает заманчивым околосмертный опыт: будто в пределе восприятие обостряется настолько, что временная линия максимально уплотняется, смыкается, становясь обратимой, и сознание раскрепощается настолько, что вмещает в себя всё трансцендентное ему бытие. Глупости. Рождение и гибель — переживания вне никудышной эстетизации. Ужас как он есть. Редукция. И тот момент как бы вырезается трафаретом из полотна твоей биографии, и ты можешь забить эту пустоту каким угодно хламом, однако сама форма пустоты останется, и именно она является смертью.