[На конкурс] «Поездка»

    Тем, кто склонен к унынию, этот прибрежный городок мог предложить всё, что душе угодно. Туман, глухой шум от паровых установок в производственном районе и, конечно, ветер, что каждую ночь, откуда-то издалека, со стороны лечебницы, приносил истошные вопли безумцев.
    В те дни разрушался и тихо умирал, обваливаясь в море, пирс. Когда-то здесь проводили ярмарки… Множество палаток, игры, карусели и конкурсы, тут можно было найти развлечение на любой вкус, встретить изящного эльфа, жонглирующего факелами или даже дварфийку без бороды и в юбке. Но теперь всё это в прошлом. Аттракционы разобрали, народ разбежался и остались только пустые остовы прилавков.
    Я знал, что смог бы оживить это покинутое всеми богами место. Я поддерживал связь с множеством ярмарочных заклинателей, циркачей и простых обманщиков, у меня был талант в создании новых, доселе невиданных развлечений и огромный опыт в работе с финансами.
    Но я здесь не ради этого, нет. Хватит с меня работы. Спустя все эти годы понимаешь: как бы ты ни пытался придумать что-то увлекательное, интересное, что б ты ни делал во благо коллектива, благодарности ты не дождёшься. И стоит тебе хоть раз допустить ошибку, как тут же в твой адрес полетят оскорбления и насмешки.
    Нет, лучше найти тихое местечко и спокойно дожить своё век, скрываясь от публики. Правда… эта мысль становится не такой привлекательной, когда ждёшь ночной трамвай в неизвестном городе, чтобы добраться до своего нового дома. Тогда во мне ещё теплилась надежда на тихую жизнь в этом краю, но это было ненадолго.
    В тот вечер лил дождь, старый трамвай, лязгая и визжа, летел от одной безлюдной остановки к другой, и в нём никого не было — только я трясся на одном из задних сидений. Да, в этом старом, ревматическом вагоне были только я и вожатый. Этот приземистый мужичок — с моего места нельзя было точно сказать гном это или хоббит — дёргал латунные рычаги, отпускал тормоза и, когда требовалось, выпускал клубы пара.
    А позади, в проходе, ехал ещё кто-то, неизвестно когда вошедший в вагон. Стоя позади меня, он качался и качался из стороны в сторону, будто не знал, куда сесть. Но вот я услышал, как он садится, и понял, что уселся он прямо за мной. Я чуял его присутствие, как чуешь запах надвигающегося прилива. Какая-то часть меня уже понимала, к чему всё это приведёт, но мне казалось, что ещё можно избежать злополучного вопроса, преследующего меня все эти годы.
    Я не оглядывался, ведь по опыту знал, что стоит поглядеть на кого-нибудь — и разговора не миновать. Закрыв глаза, я твёрдо решил не оборачиваться. Но это не помогло.
    — Ох, — простонал незнакомец.
    Я почувствовал, как он наклонился ко мне на своём сиденье. Почувствовал, как горячее дыхание жжёт мне шею. Упёршись руками в колени, я подался вперёд.
    — Ох, — простонал он ещё громче. Так мог молить о помощи падающий со скалы.
    — Ох!
    Дождь уже лил вовсю, большой красный трамвай, грохоча, мчался в ночи, а капли воды барабанили по окнам, стекая по стеклу. Мы проплыли мимо финансового квартала, так и не увидев городской банк, и двинулись дальше, — неуклюжий вагон гремел, пол под ногами скрипел, пустые сидения дребезжали, визжал сигнальный свисток.
    А моя шея покрылась мурашками, когда сидевший сзади невидимый человек выкрикнул:
    — Где!
    Свисток заглушил его голос, и ему пришлось повторить:
    — Где…
    И опять взвизгнул свисток.
    — Где, — раздался голос у меня за спиной и тут же замолк.
    Мне почудилось — он сейчас заплачет. Я глядел вперёд на пляшущие в лучах света струи дождя, летящего навстречу.
    Трамвай замедлил ход. Сидевший сзади вскочил: он был взбешён, что его не слушают, казалось, он готов ткнуть меня в бок, если я хотя бы не обернусь. Он жаждал, чтобы его увидели. Ему не терпелось обрушить на меня то, что его донимало. Я знал, что он сейчас скажет. Но совершенно не был к этому готов. Потому крепко вцепился в спинку кресла передо мной.
    — Где… — взревел голос.
    Трамвай, дребезжа, затормозил и остановился.
    «Ну давай, — думал я, — договаривай!»
    — Где японский репортаж? — страшным шёпотом докончил он и отодвинулся.
    Я услышал, как открылась задняя дверь. И тогда обернулся.
    Вагон был пуст. Незнакомец исчез, унося с собой свои похоронные речи. Слышно было, как похрустывает гравий на дороге. Невидимый впотьмах человек бормотал себе под нос, но двери с треском захлопнулись. Через окно до меня ещё доносился его голос, что-то насчёт скрытых агентов. Или, может, агенды. Насчёт долгов. И насчёт меня.
    Трамвай дёрнулся, и, лязгая, понёсся дальше сквозь непогоду, мимо высокой травы на лугах. Я поднял окно и высунулся, вглядываясь в дождливую темень позади. И не мог сказать, что там осталось — город, полный ждущих чего-то людей, или лишь один человек, полный отчаяния.