Предлагаю к ознаКомлению!
Продолжаем наши аркейджевские чтения. Начало тут, тут и тут.
Глава XVI. Ирамийское пророчество
Сухой, колючий ветер дул, казалось, со всех сторон, поднимая клубы красно-коричневой пыли. Эта пыль была повсюду. Она лезла в нос и в глаза, забивалась под ногти, в волосы, в складки одежды. Джин уже не мог вспомнить, когда в последний раз ел пищу, не приправленную красноватым крошевом.
«Ты доверяешь этому жрецу?» — негромко спросил Таян. Они с Орхидной нагнали остальных в нескольких днях пути от Дельфов. Теперь их было двенадцать. Хорошее число.
Джин пожал плечами.
«Он что-то скрывает, — промолвил Таян. — И я бы на твоем месте выяснил, что».
Тем вечером, когда отряд устроился на ночлег под навесом скалы, а Инох — была его очередь дежурить — остался у костра, Джин сел рядом и запрокинул голову, глядя в затянутое клубами пыли небо. Ни звезды…
«Скажи, брат Инох, — неторопливо произнес он. — Что тебя тревожит? Ты должен радоваться возвращению домой, а вместо этого мрачнеешь с каждым днем».
«Я жрец, а не монах. Не зови меня братом, это неправильно».
«Вот и я говорю, — легко согласился Джин. — Не брат ты мне, Инох. Братья друг от друга ничего не скрывают. Что нас ждет в Ирамканде?»
Инох вздохнул.
«Вас — ничего дурного. Меня… Возможно, смерть».
… Новрам, отец Иноха, провел под священным древом четыре дня и четыре ночи, ожидая от Матери пророчества.
«Ирамканд падет, и крылатый человек запечатает его врата».
Инох принесет королевству гибель?.. Жрецы растерянно переговаривались между собой, а испуганный юноша, не замечая слез, текущих по щекам, тянул отца за рукав мантии и умолял его сказать совету, что этого не может быть, что он, Инох, не способен на такое злодеяние. Новрам молчал, не смея встретиться глазами с сыном.
Иноха заперли в одной из келий храма. Он колотил в дверь, молил о помощи, о спасении, но ответа не было. Однажды ночью он проснулся от того, что его кто-то тормошил. Открыл глаза и увидел двоюродную сестру — Дальяду.
«Тебя приговорили к смерти. На рассвете повесят. Надо бежать».
«Отец… Неужели он допустит, чтобы меня казнили?!»
«Ты до сих пор надеешься на него? Наивный! Никто, кроме твоего отца, не слышал пророчества. Может, он сам его и выдумал. Я бы не удивилась. Видишь ли, мой славный дядюшка боится тебя больше всех остальных. Так что поднимайся, братец. Времени мало. Скоро явятся жрецы-каратели».
Дальяда была всего лишь на три года старше брата, но храбростью не уступала воинам. Она помогла Иноху выбраться из храма и повела его в горы. Целый день и всю следующую ночь они плутали узкими тропами, усталые, голодные, полумертвые от холода, пока не нашли сухую пещеру, где можно было развести костер. Происходящее казалось страшным сном, и огромные крылья за спиной у Иноха только усиливали ощущение нереальности. Дальяда долго смотрела на брата, а затем нерешительно проговорила:
«Попробуем отрезать их?»
Легче сказать, чем сделать. Убегая из дома, девушка украла отцовский меч. Она занесла его над спиной Иноха, но руки дрожали, и лезвие едва царапнуло кожу. Потекла струйка крови. Брата с сестрой охватило отчаяние. Они были совсем еще детьми, одинокими, беспомощными, и казалось, весь мир ополчился против них. Им было некуда идти, негде жить, а над головой Иноха, словно насмехаясь над их бедами, вздымались огромные уродливые крылья.
Дальяда уснула, а Инох смотрел на огонь и думал. Им не выжить. Рано или поздно их найдут. Горы, окружающие Ирамканд, слишком высоки, через них не перебраться. Да и есть ли там, на севере и юге, другие королевства? Может быть, рассказы о них — всего лишь легенды…
Нет. У них был только один путь — назад. И только один способ выжить.
… Дальяда открыла глаза и закричала от ужаса. Повсюду была кровь. На холодном камне лежал без сознания Инох. Рядом с ним белело мертвое отрубленное крыло…
Отряд преследователей достиг пещеры через несколько часов. Осветив ее чрево факелами, жрецы остолбенели. Хрупкая девушка в одной рубашке прижимала ворох одежды к страшной ране на спине юноши, пытаясь остановить хлещущую кровь. Ее губы шептали: «Мать, спаси нас… Мать, забери нас к себе… За что нам это, за что, мы не сделали ничего плохого...»
Жрецы забрали окровавленного Иноха и Дальяду обратно в храм. Юноша был на грани смерти, поэтому исполнение приговора пришлось отложить. Самое простое решение — позволить ему умереть — совет счел кощунством. Когда же Инох выздоровел, мнения жрецов разделились. Одни по-прежнему требовали для него казни, другие считали, что достаточно изгнания.
… После долгих дней забытья Инох пришел в себя. Сморщившись от боли, приподнялся, потянулся рукой к спине и со стоном откинулся на подушки. Там, где он надеялся нащупать заживающие рубцы, уже набухал бугорок, из которого обещало вырасти новое крыло…
Почему, почему это происходило именно с ним? Даже после того, как все, кого он знал, от него отвернулись, Инох не желал королевству гибели. Он предпочел бы покинуть долину и никогда не возвращаться домой.
Его желание сбылось. В Ирамканд явился жрец Пантеона и забрал юношу в Дельфы.
«С тех пор прошло полвека. Отец, наверное, уже мертв, а я по-прежнему молод — астры стареют медленно, почти так же, как эльфы. Видимо, побочный эффект мутации… С годами я начал думать, что Дальяда была права. Пророчества не существует, все это обман. Я очень хочу увидеть родную долину, но боюсь, что меня там встретят огнем и сталью».
Джин молчал, глядя, как танцуют язычки пламени на бревнах костра. История Иноха удивительно перекликалась с его собственной. Принца Иферии тоже не ждало дома ничего хорошего. Правда, возвращаться, в отличие от астры, он не хотел. Он только было открыл рот, чтобы сказать об этом, как вдруг за спиной раздался радостный крик Орхидны:
«Папа! Папа!»
Глава XVII. Миметанский волшебник
Джин резко обернулся, выхватывая меч, но успел заметить лишь край выцветшего голубого плаща Орхидны, исчезающий в трещине среди скал — Джин был готов поклясться, что когда они укладывались спать, этой трещины не было.
«Орхидна!..» — надрывный, отчаянный крик.
«Стой! — Джин схватил Кипрозу за руку. — Это наверняка ловушка».
«И моя сестра в нее попалась. Пусти!»
«Я пойду первым». — Наемник, держа меч наготове, скользнул в трещину. Спустя мгновение Кипроза последовала за ним.
… Ей пришлось пригнуться, чтобы пройти под низким сводом арки. Каменные стены с тяжелыми изумрудно-зелеными гобеленами дышали теплом. Успокаивающе потрескивали поленья в растопленном камине. Мягко горели свечи, успевшие оплыть едва до половины. На кресле уютный плед и книга. Оконное стекло расчерчено узорами инея. Снаружи ночь и стужа, но в этой спальне…
Стоп. Какая стужа?! Кипроза помотала головой, отгоняя видение и восстанавливая в памяти все, что произошло. Нагашар. Миметанское плато. Двенадцать путников. Крик Орхидны: «Папа!»
Позади раздался скрип — будто кто-то невидимый прочел ее мысли. Обернувшись, она увидела, что арка исчезла, а на ее месте появилась дверь, которая теперь медленно отворялась. Кипроза вышла на галерею, опоясывавшую этаж… замка? Башни? И повсюду двери — не меньше десятка дверей, точно таких же, как та, через которую она сюда попала.
Ближайшая распахнулась, резко, рывком, словно ее вышибли ногой — и Кипроза увидела Джина. Он сжимал в руке меч, и его дыхание было сбито, как после серьезной драки.
«Что это было? Где мы?»
«Это… Замок Теней, — ответила она. — Дом моего отца. Я была здесь… давно. В детстве. Тогда все было другим».
Они остановились наверху широкой каменной лестницы. Уходя вниз, она изгибалась, так что невозможно было понять, куда она ведет. Поблизости распахивались двери, раздавались голоса — изумленные, испуганные, сердитые. Анна, Луций, Олло, Аранзеб… Все Двенадцать, кроме Орхидны.
«Идемте. Он нас ждет», — вполголоса проговорила Кипроза.
Лестница вывела их в огромный пустой зал. Потускневшая роспись на потолке. Высокие стрельчатые окна. Синяя ковровая дорожка и два не то кресла, не то трона из темного дерева: на одном высокий мужчина в черном с серебром, на другом — золотоволосая девочка в голубом плаще.
Увидев гостей, оба поднялись. Взяв девочку за руку, миметанский волшебник сделал несколько шагов вперед.
«Ты стала совсем большой, дочка», — с грустью произнес он, глядя на Кипрозу.
Оглядел компанию, медленно переводя взгляд с одного лица на другое и тихо, но весомо печатая слова, будто говоря с самим собой: «Разрушитель. Сын степей. Бродяга. Мстительница. Последний король. Бедствие Эрноа. Хранитель печатей. Мать нового мира». Кивнул Олло: «До встречи в прошлом». И, глядя на Наиму: «Мне жаль».
«Отец...» — начала было Кипроза, но он прервал ее: «Потом, дочка. Все потом. Сегодня вы мои гости. Отдыхайте. Угощайтесь».
Повернув голову туда, куда указывал Рейвен, Кипроза увидела накрытый стол, уставленный яствами. Несколько минут назад, когда они шли по залу, этого стола не было. Аромат пищи достиг ее ноздрей, и она внезапно ощутила, как устала, как истосковалась по еде, не припорошенной пылью, и по мягкой постели…
Отец прав, думала она, отламывая кусок горячего, только что из печи, хлеба и поднося к губам кубок со сладким, слегка терпким вином. Они успеют обо всем поговорить завтра. Она нарочно проснется пораньше, спустится вниз и… Когда это она успела очутиться в спальне? Кто накрыл ее мягким пледом?.. Глаза слипались. И Кипроза, устав бороться, провалилась в глубокий сон.
… Небо над Миметанским плато все еще было темным, но на горизонте уже занималась яркая полоска рассвета. Костер догорел дотла; часовые, Джин и Инох, крепко спали. Рядом заворочалась, открывая сонные глаза, Орхидна.
Замок Теней исчез, словно его и не было вовсе. А может, он и был всего лишь наваждением, сном?.. Орхидна тряхнула золотистыми локонами, и Кипроза увидела в волосах девочки заколку. Крошечную змейку из переливчатого металла. Прежде у сестры не было этой вещицы. Так значит… Значит…
«Отец не пожелал говорить со мной один на один. Почему?.. Он боялся вопросов, которые я могу задать? Боялся дать на них ответ?» — недоумевала Кипроза. И внезапно — озарение: «Он уже дал нам ответы. Каждому — свой. В прозвищах, которыми назвал. В комнатах, куда мы попали. Вот моя судьба. Одиночество и стены, за которыми вечный холод и пустота».
Двенадцать один за другим просыпались, приходили в себя, и на лицах читалось недоумение. Они растерянно переглядывались, не понимая, что произошло прошлой ночью. Произносить вопрос вслух никто не решался. Так, в молчании, они собрались, оседлали лошадей и тронулись в путь.
Кипроза поравнялась с наемником и некоторое время ехала бок о бок с ним.
«Там, куда ты попал… Что ты видел?» — тихо спросила она наконец.
«Трон. Кровь. И смерть друзей от моей руки».
Глава XVIII. Мать мира
Ночь сменялась ночью, но наваждений больше не было. Аранзеб объяснил это так: миметанский волшебник узнал о приближающихся гостях все, что хотел узнать, и оставил до поры в покое. Даже песчаная буря, и та стихла, так что впервые за долгое время показалось солнце, озаряя очертания далеких гор.
Ирамийский хребет.
После долгого подъема глазам усталых путников открылась узкая долина, подернутая дымкой. Тут и там к подножию скал лепились крошечные белые хижины, похожие на ласточкины гнезда. И казалось совершенно естественным, что именно здесь появился на свет крылатый человек. А где же еще?..
«Мне милее совсем другие пейзажи, но должен признать, мой друг, твоя родина прекрасна», — переводя дыхание, проговорил Олло.
В нескольких шагах от них, прямо на перевале, был сооружен небольшой алтарь, посвященный Матери мира. Над ним склонилась пожилая жрица в темном плаще с капюшоном: может быть, молилась, а может, добавляла в миску благовония.
«Как давно я не был дома...» — медленно произнес Инох, и в его голосе послышалась неизбывная тоска.
Жрица обернулась, откидывая капюшон.
«Инох!»
«Дальяда?! Дальяда...»
«Я знала, что ты вернешься. Я верила. Ведь ты обещал!»
Инох потупился.
… В чистом, уютном домике пахло горными травами. Старая жрица, не переставая толочь пестиком в ступке, говорила, говорила…
«Ты знаешь, ведь отец ждал тебя до последнего, Инох. И точил кинжал… Он так и не простил тебе крушения своих надежд. Кажется, он искренне верил в пророчество. Расскажи… Почему после стольких лет ты решил вернуться? Ведь не из-за меня же, правда?»
«От тебя ничего не скроешь, Дальяда. Что ж… Мои друзья хотят спуститься в кратер. Тот, что у выхода к плато».
Рука жрицы замерла над ступкой.
«Колыбель мира!.. Инох, оттуда нет возврата».
«Дальяда, расскажи мне все, что ты знаешь о Колыбели. Я многое забыл за эти годы...»
В начале не было ничего — только первозданный хаос и вечная ночь. Мать спала, и ей снился чудесный сон о том, как хаос обретает форму и становится твердью, пока еще безликой и пустынной. Она нахмурилась, не открывая глаз, и вот — ровную поверхность шара испещрили горы, и засмеялся, проносясь над их вершинами, новорожденный дух Рок, которого люди много позже назовут богом. Сиоль улыбнулась во сне, радуясь тому, какой складный выходит мир, и от ее улыбки он озарился, засверкал. Она вздохнула — и над землей промчался ветер, неся на своих крыльях Айэра, беспечного духа воздуха и любви. Но вот повеяло тревогой; Сиоль повернулась, роняя с ресниц слезинку. Твердь разошлась, уступая место бурным морям и широким рекам, и из волн подняла лицо к солнцу переменчивая Даута.
Долго спала Сиоль, а когда, наконец, открыла глаза, увидела перед собой незнакомцев. Их кожа была черной, точно обожженной, а глаза горели огнем.
— Кто вы? — спросила богиня.
— Те, кто привиделись тебе в самый темный час кошмара. Мы твои дети, Мать.
С тяжестью на сердце Сиоль отворила им врата в новорожденный мир и дала позволение выбрать любое место для жилья, но строжайше запретила им входить в ее собственные покои — чудесный сад, находившийся в центре всего. Уже тогда она ненавидела их…
«Это были нагшасы?» — не выдержав, перебил Олло.
«Нет. Демоны. Нагшасы пришли позже. Они были детьми Эфы, первого обитателя сада, созданного Сиоль по своему образу и подобию, и Нуи, девы смерти. Демонов Сиоль к тому времени уже заточила в бездне. Несколько веков она терпела их присутствие в мире, но когда они все-таки презрели запрет и вошли в чудесный сад...»
«Когда кошмар вторгается в самый заветный уголок твоей мечты...» — покачал головой Аранзеб.
«И все же они были ее кошмаром. Ее детьми». — Голос Иноха был строг и непреклонен.
Дальяда пожала плечами и слегка улыбнулась.
«Не ссорьтесь. Каждый видит в этой легенде свое. Но, пожалуй, мой брат прав: единственная вина детей Сиоль была в том, что они вообще появились на свет. Теперь это уже совсем другие существа. Безумные и жестокие. Тысячелетия во мраке бездны сделали свое дело...»
«Как бы там ни было, — продолжала она, погладив по волосам Орхидну, дремавшую на плече у Таяна, — История продолжалась. Пришли нагшасы, за ними эфены; грянула война, получившая название Тысячелетней; и Сиоль, отдав все силы, чтобы защитить избранный ею народ, ушла в чудесный сад, где уже давно, устав от мира, жили старые боги, первые духи земли: переменчивая Даута, строгий Невер, грозный Кириос…
Там она легла на траву и уснула. Кто знает, что ей снится? Может быть, прекрасный новый мир, а может быть, гибель нашего. Так или иначе, не стоит ее будить».
«Красивая легенда, — кивнула Анна. — А главное — она надежно защищает тайну Нагашара. Уверена, спустившись в кратер, мы найдем тюрьму. И настоящий дом твоего отца, Кипроза».
Дальяда только покачала головой.
«Не стану вас отговаривать. Но помните: из Колыбели мира еще никто не возвращался».
И, обняв Иноха: «Прощай, брат».
«Прощай, сестра».
Глава XIX. Путешествие к центру земли
Ни кустика. Ни деревца. Выжженная земля, покрытая толстым слоем пепла. Ужасное свидетельство войны, отгремевшей тысячелетия назад. Гигантский котлован, которому не видно конца и края. Возможно, они давно уже сбились с пути и ходят по кругу, по кругу, думал Луций. Впрочем, они по-прежнему спускались, а значит, направление было выбрано верное.
К центру котлована. Что бы там ни скрывалось.
… Скрывался там — обрыв. И черная бездна, в глубине которой пугающе завывал ветер.
Путешественники переглянулись.
«Страшно».
Джин опешил: чтобы Таян, храбрый воин степей, чего-то боялся?
«Здорово же нас запугала Дальяда».
«Если уж Левый Клинок Соколиной Тени дрожит от ужаса, что делать бедному поэту? Падать в обморок?» — Луций наклонился над пустотой. Анна в испуге схватила его за рукав.
«По-моему, ты здесь самый бесстрашный, Люк», — рассмеялась Аранзебия.
«Не бесстрашный, а безрассудный». — Анна сделала вид, что дает поэту подзатыльник, и Луций с притворным оханьем схватился за голову.
Таян спросил: «Удалось что-нибудь рассмотреть?»
«Сплошная чернота».
Джин бросил вниз камень и прислушался. Он долго ждал удара о дно, но его так и не последовало. Наемник растерянно оглянулся на спутников, и тогда Таян тоже поднял камень и, размахнувшись, с силой швырнул его в пропасть. И вновь тишина. Джин произнес:
«Что будем делать?»
«Пойдем вдоль края. Кто знает — может, через сотню шагов обнаружится гигантский подъемник, который спустит нас на дно!»
Их и впрямь ждал приятный сюрприз. Нет, не подъемник, а каменная лестница, парившая в воздухе, или скорее даже мост из камней, напоминавших ступени, который уходил вниз.
«Красиво!»
«Спускаемся?»
«Дна не видно, — покачала головой Кипроза. — Лестница может оборваться на любой высоте, и что тогда?»
«Тогда вам придется положиться на меня». — Инох взмахнул крыльями.
Луций качнул головой:
«И все же — страшно. Если что-нибудь случится, нас уже никто не найдет и не спасет. А я так и не успел поставить ни одной приличной пьесы… Умру — и моего имени никто не вспомнит».
«Хочешь, чтобы твое имя осталось в веках? — Джин ткнул носком сапога валун, лежавший на краю обрыва. — Вырежи его на этом булыжнике. Кстати — а может, все начертим на нем наши имена? На счастье. Чтобы наверняка вернуться».
Сказано — сделано. И, глядя на испещренный письменами камень, Двенадцать чувствовали странную легкость. Умиротворение. Они перебрасывались шутками и улыбались, не догадываясь, что это в последний раз.
***
Казалось, они спускаются уже целую вечность. Свет в эти глубины не проникал. Слабо фосфоресцировал лишайник, покрывавший стены колодца. Тускло горели два огонька — золотистый на ладони Аранзеба, спускавшегося первым, и голубоватый — над головой Кипрозы, замыкавшей цепочку. Все правильно: два самых сильных мага — спереди и позади, чтобы беречь остальных от опасности, как бы ни протестовал Джин.
Висевшие в воздухе ступени, почти вплотную примыкавшие к стене в начале спуска, теперь шли на расстоянии вытянутой руки от нее. Поскользнешься — и не на что опереться. На камне чем дальше, чем отчетливее проступала прихотливая резьба: тут удивительный цветок, там — морда спящего дракона.
Эта морда была выполнена так натурально, что Джин невольно вздрогнул. Казалось, еще миг — и глаза чудовища вспыхнут алчным пламенем, а из пасти полыхнет огонь. Он не сразу уловил движение. Не сразу понял, что каменные веки и впрямь открываются, а от стены отделяется могучий хвост, сбивая его с ног, сбрасывая с лестницы, точно букашку. Не успев вскрикнуть, он рухнул вниз, в пустоту…
На миг боль ослепила, парализовала его. Он успел удивиться, каким коротким оказался полет — и понял, что ему невероятно, сказочно повезло: они почти достигли дна. Случись все двумя ярусами выше — и он бы разбился в лепешку.
Но праздновать спасение было рано. Над головой раздался страшный рев, горячее дыхание обожгло кожу. Дракон приготовился к легкой трапезе.
Джин потянулся за мечом… Но пальцы нащупали в ножнах пустоту. Оружие выпало, когда он летел вниз, и теперь лежало в нескольких метрах от хозяина. Так близко — и в то же время далеко. Не успеть… Не дотянуться.
В темноте мелькнула тень. Между ним и драконом возникла легкая, гибкая фигурка. Замерла — как готовая в любой миг развернуться пружина. Как натянутая струна.
«Наима! Нет!» — взревел Джин.
Из пасти полыхнуло пламя… и миджанийка начала свой последний танец лицом к лицу со страшным зверем.
Вот она вихрем метнулась в сторону, и испепеляющий огонь ударил в каменные плиты пола, не причинив ей вреда. Молниеносный кульбит — и могучий хвост рассек пустоту. Дракон замер, притих, выжидая, скаля зубастую пасть… Сделал обманное движение шеей. Танцовщица стрелой взмыла в воздух: выше, грациознее, стремительнее, чем во время любого из своих выступлений…
На долю секунды Джину, отчаянно тянувшемуся за мечом, показалось, что она ускользнет. Что она в безопасности.
Щелкнули зубы, и ее тело безвольно обмякло, словно увядший цветок.
«Не-е-ет!..»
Пальцы сомкнулись на рукояти. Прыжком, превозмогая боль, он вскочил на ноги и ринулся вперед, разя чудовище в голову, между глаз, чувствуя, как поддается плоть, как бешеным потоком хлещет черная горячая кровь, и все не мог остановиться, нанося уже мертвому зверю удар за ударом, пока другие не подоспели, не схватили его за руки, не оттащили…
Он пришел в себя на берегу подземного источника. Долго горстями пил голубоватую воду. Здесь было по-предрассветному прохладно и тихо. Берег утопал в зарослях папоротника и хвоща. Откуда-то дул слабый ветер.
«Он знал, — глухо произнес Джин. — Помните, как он сказал ей: «Мне жаль»...»
Ее похоронили там же, на берегу. Укрыли листьями папоротника. Сложили пирамидку из камней.
«Обещаю, люди не забудут тебя, Наима», — прошептал Джин, кладя последний камень.
Инох качнул головой.
«Дальяда считала, нам не вернуться назад. Теперь я ей верю».
… По мере того, как они углублялись в сеть подземных пещер, свет разгорался ярче. Растительность вокруг приобрела привычный цвет и облик. Голубовато-серые папоротники сменились лианами, затем лиственным кустарником и деревьями. Было похоже, будто они начали путь на заре и, пройдя через утро, достигли ясного полудня. Полудня мира…
Миновав рощицу, где среди белесых стволов порхали переливчатые бабочки, они внезапно оказались перед кирпичной стеной, увитой плющом. В середине — ворота. Их узор повторял рисунок листьев на стене.
Десятеро замерли.
Одиннадцатая подошла к воротам и коснулась детскими пальчиками створок. Легко толкнула.
Врата открылись.
Перед ними был чудесный сад, нетронутый и первозданный. Трава такого густого и сочного оттенка, какого не бывает в природе. Раскидистые кусты диких роз. А поодаль, под сенью ивы — трон. Трон из корней и ветвей, которые так тесно переплелись между собой, что казалось, будто он высечен из камня.
Одиннадцатая засмеялась и побежала к трону. Навстречу ей поднялась тонкая, хрупкая незнакомка с невесомыми радужными крыльями за спиной. Она обняла девочку, закружила в танце, рассыпая пыльцу, а затем усадила среди корней и сказала:
«Много тысяч лет я ждала. И вот ты пришла, чтобы меня сменить. Теперь ты будешь Привратницей».
Орхидна попыталась встать — и не смогла. Неведомая сила удерживала ее на месте. В отчаянной мольбе она протянула руки к Кипрозе.
«Орхидна!.. Что ты сделала с моей сестрой?!» — обернулась девушка к фее.
Та, мелодично рассмеявшись, произнесла:
«Врата открыты. Первозданная сила хлынула в мир. Вскоре всему живому настанет конец… Если не вмешается Привратница. Отныне она — врата и ключ к вратам. Она видит все, что происходит в саду и за его пределами. В ее руках власть над хаосом и порядком. Как она ей воспользуется?..»
«Но она всего лишь ребенок!..»
«Ты хочешь изменить то, что сделано? На это способна только Мать. Но она уже много лет спит глубоким сном в лабиринте этого сада».
«Как ее найти?»
Фея покачала головой.
«В этом саду много троп. Какая приведет к Матери? Какая — к гибели? Я не знаю. Выбирайте сами».
Перед ними возникли арки. За каждой — свой пейзаж. Осень. Зима. Весна. Ясный полдень. Бархатная чернота ночи…
Кипроза подошла к трону и сжала руку Орхидны.
«Я вернусь за тобой. Ты слышишь? Я вернусь».
Испытующим взглядом окинула арки. Выбрала ту, за которой в чернильных сумерках колыхались на невидимом ветру по-осеннему рыжие листья. Шагнула в проем… И исчезла.
Так они разделились, и каждый пошел своим путем.
Глава XX. Привратница
Орхидна осталась одна. Она не чувствовала голода. Холода. Усталости. Боли. Время остановилось.
Сестра никогда не нарушала клятв. Если она пообещала, что вернется и спасет ее, значит, так и будет. Нужно только подождать. Еще немного. И еще…
В ее руках была огромная сила. Она могла воскрешать мертвых и убивать живых. Могла повелевать энергией, слышать и видеть все, что происходит в мире, читать мысли и насылать наваждения. Но она не понимала этого.
Некоторое время она забавлялась, изменяя зал так, как ей хотелось. Вот он стал похож на отцовские покои в Замке Теней. Вот — на поляну у ручья, где они с Таяном останавливались на ночлег. Вот — на комнату в доме Соколиной Тени…
Где же Кипроза? Почему она не возвращается?
«Она предала тебя», — раздался скрипучий голосок, похожий на треск сверчка. Орхидна замотала головой: должно быть, ей просто чудится…
Шли дни. Она не ощущала времени. Ее тело не взрослело. Не менялось. И даже разум оставался разумом маленькой девочки. Девочки, которая ощущала себя брошенной. Преданной. Всеми забытой.
«Орхидна, теперь ты веришь мне? Орхидна, теперь ты понимаешь, что осталась одна? Совсем, совсем одна, и никто из них не вернется за тобой?» — трещал голосок.
Теперь она понимала. Теперь она верила. Сердце больше не болело. Оно зачерствело, стало каменным. Нет ничего страшнее жестокого, равнодушного ребенка, которому дана власть над судьбами мира…
Впрочем, она по-прежнему не осознавала этой власти.
«Орхидна, Орхидна! Хочешь, я расскажу тебе сказку?»
Она хотела.
«Давным-давно, еще до того, как облик мира изменился, была Мать. У Матери были дети — любопытные, пытливые. А еще сад. Прекрасный сад, Орхидна — гораздо больше и чудеснее этого. Его тайны манили детей. Так, что не удержаться. Ты понимаешь меня, Орхидна?»
Она понимала. Ведь это она, снедаемая любопытством, открыла врата и села на таинственный трон в волшебном саду.
«И вот однажды дети не стерпели. Они пробрались в сад и стали в нем играть. Тут — сломали ветку. Там — оставили следы на дорожке. Примяли траву. Сорвали цветок и бросили увядать. Но не со зла, Орхидна! Оттого, что их никто не научил иначе».
«А Мать, увидев это, рассвирепела. Она выкопала глубокую яму — могилу, Орхидна! — и бросила туда своих детей. Они кричали. Они просили пощады. Они умоляли Мать сжалиться над ними. Все напрасно! Над головой сомкнулась толща земли».
Орхидна дрожала. Ее бил озноб. Она знала, что скрипучий голос рассказывает правду. Страшную правду…
«Прошло время, у Матери появились новые дети, и она объявила их Перворожденными, отрекаясь от тех, кого заживо похоронила в чудесном саду. С тех пор прошли тысячи и тысячи лет, а они по-прежнему ждут и молят о прощении. Прислушайся, Орхидна! Ты услышишь их голоса».
И она услышала.
Ужасный, дикий вопль, доносящийся из-под земли. Тысячеголосый стон, мучительный крик о помощи. Несколько голосов были громче, сильнее прочих. Истинные дети Матери. Их осталось мало… Так мало… Но им вторили другие. Более слабые. Более тихие. Более отчаянные.
Дети детей, тоже обреченные на вечную пытку.
«Орхидна, Орхидна, ты можешь их спасти. Теперь у тебя достаточно сил. Ты хотела бы им помочь?»
«Да!» — крикнула Орхидна, зажмуриваясь и зажимая руками уши, лишь бы не слышать… Лишь бы больше никогда не слышать этих страшных стонов.
Когда она открыла глаза, обладатель скрипучего голоса стоял перед ней во плоти. Его кожа была черной, словно обугленной, а глаза полыхали пламенем.
Приятного чтения! На этом нам придется сделать перерыв, так как это были последние главы, опубликованные на данный момент.
Лучшие комментарии
Читай также
