Ночь. Темнота. Из окна пробивается блеклый свет уличного фонаря, и тень от оконной рамы в виде креста ложится на пол у кровати. Смятое покрывало и мокрые следы пота на подушке. Меня знобит. Плохой сон. Всегда один и тот же плохой сон. Комната пуста как моя голова сейчас. Россыпь бутылок у кровати. Черт, я уже неделю не могу себя заставить вынести все это на мусорку у подъезда. Как и весь мусор из своей жизни. На часах 2:15
Тихо пиликает будильник. Пора. Я меланхолично натягиваю брюки, рубашку, снимаю с крючка пальто и старую советскую шляпу, доставшуюся мне от отца. Чертов алкоголик только её мне и оставил после того, как ему пустили кровь в баре, что в соседнем доме. Я выхожу из своей конуры и два раза проворачиваю ключ в замке. Надо бы его сменить. Уже в 4-й раз.
В подъезде темно и воняет мочой, и я даже знаю чьей. Соседка, старая дева, опять выгуливает свою полудохлую псину в подъезде. Спустившись вниз и переступив через бомжа, спящего поперек входа, я выхожу в переулок Горького у дома 11. Отец не идет из головы. Так уж сложилось, что тот, кто убил моего батю, задолжал местным воротилам неплохую сумму и не захотел отдавать. Неделю назад мне позвонили и предложили подзаработать. Сказали, что нужно убрать одного человека, которого я хорошо знаю. Я не любил отца, но тот, кто убил его, был достоин смерти. Алкаш, картежник, убийца. Таким не место на этом свете. Даже если весь наш свет вертится в спальном микрорайоне мелкого города на краю необъятной России.
Шлюхи. Они стоят прямо на центральной улице, освещаемой тусклыми фонарями грязный асфальт и редко проезжающие заляпанные грязью старые автомобили местных бомбил, охотясь на клиентов. Ментам на них плевать, они их трахают когда захотят за право заниматься проституцией где угодно. Моя цель – дом №9 по улице Красной армии. Какая ирония. На улице с таким названием находится «штаб», а на самом деле притон, местной шайки неофашистов. Вот туда мне и надо. Корсет с кобурой натирает кожу. Нужно было брать побольше размер.
Вот и вход. На двери черная свастика. Какой же мразью надо быть, чтобы в наше время стать фашистом! И я не очень понимаю, как к этот гад оказался у них. С дисциплиной у него плохо, а эти уроды на ней помешаны. Я открываю дверь, она незаперта, вижу уходящие вниз ступеньки и свет внизу. Мне туда. Стараюсь ступать медленно, без шума. Достаю пистолет. Мне сказали, что он будет один. Закрадывается смутно сомнение. Каждый шаг отдается скрипом ступенек в ушах, и кажется будто это слышит весь дом.
Внизу из приоткрытой двери я останавливаюсь и прислушиваюсь. Слышу тихий разговор двух людей. По голосу один из них точно убийца отца. «К черту! Я сделаю это!», — проносится в голове. Я бью дверь ногой и врываюсь в помещение.
Нет. Постава. Какой же я идиот. На меня смотрит по меньшей мере 8 стволов бритоголовых. Этот гад сидит на ободранном диване рядом с их главным и скалит свои желтые зубы.
— Ну что, парень, вот и приехали, — говорит сквозь ухмылку этот гад, — неужели ты думал, что тебе так просто закажут меня? Твой папаша доставлял много проблем нам. Будем честны, он старался для тебя. Но, будучи мелкой сошкой, ничего не добился. А ты, здоровый бугай, нам бы пригодился. Так что выбирай: или ты работаешь на нас вместе с этими милыми ребятами, — сказал он, обводя рукой стоящих справа от него пятерых бритоголовых фашистов, — или отсюда ты уже не выйдешь.
«Суки. Позорные сволочи», — у меня внутри мешается боль, обида на себя, на этот мир, тоска по отцу.
Я знаю что делать. Я не пойду с ними, но и не дам им себя убить. Я сильнее.
Резкое движение руки с пистолетом к голове, оглушительный выстрел, резкая боль, темнота. Удивленное лицо сволочи, убившей моего отца и загнавшей меня в угол и фраза одного из фашистов: «Русские не сдаются, блин».
