Пугало

Мне нравится американское старое кино семидесятых, восьмидесятых и немного девяностых годов.

Нравится в первую очередь тем, как оно снято. Гладко выбритое современное чадо мамы режиссера и папы продюсера слишком отсвечивает своей отличной пленкой, на которую было снято, подваливает еще новейших технологий в создании спецэффектов, подливает на десерт вишенный сок из пафоса там-сям и закручивает крышку с помощью мощнейшей трейлерной рекламы, где спойлерится вообще всё, кроме, пожалуй, последних двадцати минут.
Интересно? Интересно.
Повсеместно? Нет.
Есть сегодня хорошее кино? Есть, но нужно сначала прорваться через продвигаемое, по пути не поддавшись на повсеместный хайп по поводу и без и не свалившись в мусорку попкорнового мозгозаменителя.

А старое кино что? Звук может скакать вверх-вниз и вообще быть как будто из другого измерения, картинка проста, мила, ставка делается на сюжет, его подачу и игру актёров, и всё это как-то тепло, что ли. Этакое двухчасовое приключение прямиком в те эпохи, где не было интернета, для того, чтобы развлечься, надо найти приключения себе на органы, что могут эти события пережить, а актёры, которые сегодня не называемы без различных предписаний, типа «супер-» или «мега-», еще молоды, как я, красивы, как вы, и полны сил, как не я.
Есть, в общем, на что и на кого посмотреть.
Добро пожаловать на территорию тепла и уюта.

*лёгкий налет спойлеров*

«Пугало» Джерри Шацберга, фильмография которого вам ничего не скажет (однако всячески советую «Панику в Нидл-парке» — просто вот так вот сразу, не отходя от кассы), рассказывает историю двух простых американских парней, один из которых весело (ибо сам — душа любого общества) плавал в морях те пять лет, пока рос его сын и страдала от отсутствия своего мужчины его же жена, а второй — глуповатый, грубоватый экс-заключенный, который, выйдя из мест обдумывания своего желания подраться по поводу и без, хочет податься в собственный бизнес по мытью машин и жить припеваючи; он даже рассчитал всю прибыль вплоть до последнего цента — вот как загорелся идеей.
Оба они встречаются на пустынной дороге с целью поймать машину каждый до своего города: Фрэнсис, он же Лионель, он же Лион, он же Пугало, он же Аль Пачино — до города, где его не ждет жена с сыном, чтобы собственноручно вручить последнему подарок в виде лампы, что упакована в блестяще белую подарочную коробку с бантиком, второй, Макс, он же Джин Хэкмен, угрюмый не умеющий шутить и понимать шутки большеразмерный мужчина, — до города, в котором он запланировал открывать свой бизнес.
И вся картина — это иллюстрация того, чтО происходит тогда, когда сходятся две противоположные философии, два разных отношения к будущему, два разных ощущения реальности.

И, наверное, это старое произведение искусства, которому уж больше сорока лет, было бы достаточно своеобразным зрелищем исключительно для любителей роад-муви, если бы не одно обстоятельство, крайне важное вообще для любого фильма, сериала или даже игры: динамика происходящего и то, что что-то вообще происходит. В случае с «Пугалом» важно то, что происходит (и оно постепенно, до какого-то момента крайне размеренно, спокойно и со вкусом происходит), а за «как» отвечают головой лично Пачино и Хэкмен, и, поверьте, почти все сомнения можно было отбрасывать еще в том самом 1973 году — а сейчас и подавно.

Основы основ: изречение Лиона-Пачино о том, что пугало не пугает ворон, а смешит, и сам образ героя, который при любой критической, опасной социальной ситуации вместо того, чтобы нагнетать, давить, разруливать, быть мужчиной и давать всем в лицо… просто шутит.
Становится откровенным (однако всё равно искусным) клоуном, а в контексте фильма — пугалом. Те вороны, что хотят позариться на его владения, смеются и улетают восвояси, и Фрэнсис остается стоять на месте до прилета новой опасности.
И на этой позиции строится всё повествование, от которого разными нитями исходят моменты взаимоотношения со своим партнером по дороге, со своей семьей, с окружающим миром и с развитием событий в самом сюжете, который, дойдя до определенной точки, начинает искажать образы Лиона и Макса, начинает рябить, фонить, лихорадить, и в конечном счете приходит к своему трагическому развитию, которое, положа руку на сердце, не может считаться оригинальной оригинальностью, однако воздействует на главное: на восприятие картины и на чувственный отклик касательно того, что происходит с героями, как они, к сожалению и одновременно к счастью, меняются, растут и падают.

Двойственность чувств — вот, пожалуй, то, что оставляет после себя фильм.
Он изначально был разделен достаточно зримой полосой на две части: на часть Лиона и на часть Макса, на часть легкомыслия и на часть продуманной до последнего шага и вздоха жизни, на часть комедии и на часть трагедии. И очередная красота фильма (помимо очевидных симпатичных тенденций уютного кинематографа того времени) в том, что потом это не сливается во что-то единое, целостностное — нет, оно остается разделенным на две части. Оно просто меняется местами, и там, где было белое, теперь находится черное, и коль зритель не успел за этой перестановкой, то что ж… этому зрителю повезло чуть больше, чем тому, кто успел.
И в течение фильма эти две части, две половинки, что находятся в каждом кадре, пытаются стать чем-то одним, как-то скомбинировать серый цвет, однако, как оказывается, то лишь имитация, игра режиссера со стереотипами, и на самом деле никакого серого цвета и нет.
Есть только черное и белое, только яркий контраст между тем, что было и что стало.

И смотреть такие фильмы, несмотря на то, что они долгое время прикидываются просто приключением на два часа, тяжело, начиная с того момента, когда понимаешь, куда всё это может повернуть и уже начинает потихоньку.
В такие моменты согласен и на хэппи-конец, и на то, чтобы фильм полностью состоял из сплошных gossip talks, и на то, чтобы вернуть время вспять и никогда за фильм не садиться — и пусть все мысли, все чувства промчатся мимо, но только не травмируйте вы нам голову своим психологическим садизмом, который, уж коль зацепит, так зацепит надолго и сильно.
А после подобной шоковой терапии — через какое-то время — почему-то хочется добавки.
Чтоб закрепить те новообразования внутри своей психики, что позволят в итоге смотреть вокруг чуть более иным взглядом.

Я смотрел эту картину два раза.
Первый — еще в середине того десятилетия, когда планомерно знакомился с творчеством моего любимого Аля Пачино, и второй — сегодня ночью, когда, плюнув на парочку других фильмов поновее десятка на четыре лет, внезапно, быстро и немного неожиданно даже для себя решил остановиться на «Пугале».
Видимо, дорос.

Этот фильм, равно как и другие отличные произведения своего времени (можно даже без Аля Пачино в главной роли), непафосно, негромко, почти шепотом показывает много вещей, о которых можно задуматься, которые можно принять или не принять.

Много вещей, которые учат и развивают, если принять за истину то, что они являются чем-то более жизненно актуальным, нежели то, что было до встречи с новой интерпретаций реальности.
Этот фильм — это интимный, местами тяжелый разговор с каждым зрителем тет-а-тет на до сих пор актуальные темы (которые, в общем, никогда не потеряют своей важности).
Умное метафорическое кино, что не перегружено «пасхалками» и не требует IQ, как у Вассермана, для полного понимания того, что же на самом деле происходит в каждом из представленных кадров, но при этом не скатывается в очевидные всем и вся философии — это то, как можно охарактеризовать множество картин тех времен в общем и данное произведение утонченного искусства игры на струнах смыслов и ощущений наших с вами внутренних империй.

Уютный разговор о многом и важном длиной в сорок с лишним лет.