Я думаю о том, что

(Тут был Flash-плеер, но с 2020-го года Flash не поддерживается браузерами)

Я думаю о том, что время начало двигаться намного быстрее.
Лететь.
Буквально две недели назад оно тащилось со скоростью мёртвого червяка, который захотел воссоединиться со своими Земляным богом, и вот сегодня уже конец сентября, а где я был предыдущие 14 дней — непонятно.
Что делал — непонятно.
Что я помню?
Я помню небольшую студию. Я сидел на полу у стены. В центре на полу лежали люди. Женщина в черном рассказывала в микрофон о том, что тогда, когда она была маленькая, у нее умер отец, и что она переживала. Через две минуты — хотя, на самом деле, через два мгновения — она уже натурально кричала в грудь красивого мужчины о том, что у нее умер отец, и что она переживает. Это было вечером, ближе к ночи, и окна были открыты.
Ее крик подхватили лежащие на полу люди. У той женщины, когда она была ребенком, умер отец.
И так четырнадцать часов подряд.

Я думаю о том, что время — это то, что я не понимаю и не хочу понимать. Я думаю о том, что мы думаем о том, что знаем, как оно идет, но спросите философа — и ваши думы раздумаются сами собой, и вы опять будете думать о том, чтобы ввести новую истину в свои системы.

Я думаю о том, что очень, очень зря я посмотрел календарь на десять лет вперед. В 2024 год.
2024.
Я увидел сентябрь 2024 года и понял, что мне стало страшно, хотя я был в публичном месте и бояться мне было нечего, покуда какой-нибудь АБ не выскочил бы на нас всех со своим оружием и не стал бы доказывать то, что то, что он думает, правильнее того, что думаем мы.
Мне стало страшно, потому что я понял, что в 2024 году всё будет иначе. Все будут другими. И я буду другим. Что я буду думать в 2024 году? Где я буду? Зачем я буду? И буду ли?
Я думаю о том, что зря я начал об этом серьезно думать.

Я думаю о том, что вы тоже думаете о подобных вещах. И я также думаю о том, что вы вообще много думаете. Может, чересчур, больше необходимого. Но это наша с вами проблема. Моя и ваша. Моя и твоя. Мы слишком много думаем. А если перестанем, то будем ли счастливы от того, что позволили телу судьбы двигаться в направлении, которое от нас не зависит и нами не понимается?

Я думаю о том, что музыка — вот что делает меня по-настоящему живым. Много музыки, которая мне нравится. Мне нравится совершенно определенная музыка и совершенно определенные исполнители, и я могу слушать их бесконечно долго — что делаю до сих пор, — однако иногда находятся новые звучания, что заставляют всё внутри напрягаться и чувствовать, что это надолго.
Редко, но метко.
И слушать знакомые ноты, понимать, чтО они вызывают, впитывать каждый звук — да, я думаю о том, что согласен на продление таких отношений с никогда не предающей подругой.

Я думаю о том, что мне необходимо стремление к переживанию неприятного опыта. Неприятных ситуаций.
Это тоже делает меня живым.

Я думаю о том, что это большущий талант — писать художественные произведения просто, понятно, незамысловато, подробно и, может, местами скучно и ненужно, но так, чтобы читатель не мог оторваться от происходящего на страницах.
Как это происходит — одним писателям и известно.

Я думаю о том, что я не люблю писать «я» в предложениях. Я стараюсь избегать этого уже много лет, но это до сих пор невозможно перенести в список автоматических действий.
Я думаю о том, что сегодня, раз в году, я могу говорить «я» сколько угодно. И не в качестве компенсации за то, что раньше пытался держать себя в руках и бил свои мысли за использование этого местоимения.
Нет.
Просто сегодня, раз в году, я разрешаю себе произносить «я», хотя всё чаще мне хочется говорить «мы».
Я подружился с Эмиелем, и теперь он часто говорит от моего имени.
Нас уже двое.
И кто знает, в каком «я» запрятан сегодня я, а в каком «я» — Антон?

Я думаю о том, что единственная сцена в воображении, которая заставляет меня чувствовать себя ранимым и даже заплакать, если долго на этом задерживаться, это сцена, в которой ребёнок отшвыривает или на глазах у отца ломает подаренный ему от чистого сердца этого самого отца подарок.
Отказывается от игры в сына и отца.
Это наваждение преследует меня больше десяти лет.
Каждый год. Каждый месяц.
Эта картина, в которой ребёнок раз за разом плюет в сердце отца, который, возможно, не всегда был хорошим отцом, но абсолютно всегда хотел им быть, но не знал как.
Или боялся им быть.
И вот однажды он узнал как.
Он решился.
И с открытым сердцем хочет сделать приятное ребенку самым понятным для него, ребенка, способом.
И в это мгновение ребенок говорит, что… нет.
Отшвыривает подарок и кричит на отца.
Ломает подарок и кричит на отца.
Возможно, это какая-то машинка. Или железная дорога. Или игрушечный солдатик.
Уничтожает подарок.
Год за годом.
Уничтожает сердце.
И я боюсь, что это не закончится никогда.

Я думаю о том, что мне абсолютно безразличны те, кто не хочет быть таковым в моих глазах.
Это своеобразная игра: я пытаюсь не быть безразличным другим, в ком заинтересован, при этом игнорируя тех, кто пытается не быть безразличным мне. Замкнутый круг нашей совместной невротической циничной неадекватности. Мучиться и быть мучимым — почему это так притягающе, я думаю, что знаю, но, как обычно, это совсем не то, что применимо ко всем и каждому.

Я думаю о том, что ничего не применимо ко всем и каждому.
Я думаю о том, что это главнейший интерес в этой игре.

Я думаю о том, что всё это — игра. А я — актёр. И ты актёр. И мы все актёры, пытающиеся доказать какому-то режиссеру, что именно мы достойнее смотримся на сцене.
И эта бесконечная игра действительно разнообразна и интересна.
Если есть силы терпеть её.

(Тут был Flash-плеер, но с 2020-го года Flash не поддерживается браузерами)

Я думаю о том, что у меня нет режиссера.
Я думаю о том, что у меня нет режиссера, а есть привилегия всегда быть на этой сцене. За что? Нет ответа. За что-то. У вас она тоже есть. И у них тоже. Мы все избранные. И у всех нас свой путь.
Проблема в том, что режиссера нет, а сценарист остался. И он написал, что нам делать, и мы делаем.
И в итоге это уже не игра с открытым миром. Это скриптованная линейная история, где нам не дадут даже нажимать на кнопки в нужный момент.
Вы еще мучаете неработающую клавиатуру?

Я думаю о том, что Курт Кобэйн обязан был умереть тогда, когда он умер.
Я думаю о том, что он тоже это знал. Выступления 1994 года значительно отличаются по качеству вокала Курта. Его голос не тянет гласные так, как тянул раньше, а сам он слышится и видится совершенно безжизненным. Больше нет сил выплескивать свою внутреннюю боль. И есть ли боль? А если нет, то, спросите вы, почему нет взлета либидо на этом фоне?
Без боли жить невозможно. Без боли жить неинтересно. Без боли мы ищем боль.
Я думаю о том, что мне ни капли не жаль того, что его смерть произошла.
Я думаю о том, что мне очень жаль, если это было убийство, а не суицид.
Это должен быть суицид.
Я до сих пор об этом думаю.
Я до сих пор очень часто об этом думаю.

we hope the rules and wisdom
choke
you

Я думаю о том, что надо запретить всяческие анализы. Спойлеры. Пересказы.
Всё то, что портит впечатление, основанное на эмоциях. Предупрежден — вооружен.
Я думаю о том, что мы часто специально предупреждаем сами себя, чтобы, вооружившись, избавиться от эмоций и уйти в рациональное, которое дарит нам лишь мнимое счастье.
А счастье не в голове. Счастье пониже.
Насколько пониже, решайте сами.

Я думаю о том, что я говорю с людьми слишком много.
Я думаю о том, что они не осиливают такого количества общения.
А они — экстраверты, все до одного. И они не выдерживают меня, забитого в угол интроверта.
Я думаю о том, что я каждый раз их побеждаю.
Я думаю о том, что мне в принципе неважна эта мысль.

Я думаю о том, что есть много тех людей, кто мог бы быть мне интересен.
Я думаю о том, что и они однажды опять от меня устанут, в то время как я от них — нет.
Я думаю о том, что это и есть главная причина того, что я нарочно избегаю новых знакомств.

Я думаю о том, что мне мало что интересно.
А в последнее время даже этот минимум стал испаряться, и я спрашиваю себя: где та искра, что зажжет в моих висках тот самый огонь, который всегда заставлял двигаться, думать, говорить, надеяться, верить, любить и в конце концов жить?
Я щелкаю пальцами у виска, и как будто слышу, как что-то заводится, но это всегда ложная тревога.
Нужен ключ зажигания сильнее, нежели просто щелчок.
Таким способом обмануть себя невозможно.

Я думаю о том, что мне отвратительны те, кто не отдает часть себя.
Кто говорит формальностями.
Кто не способен говорить много.
И говорить абсолютно честно.
Кто не способен подумать в сторону.
Кто не способен действовать в сторону.
То есть вне паттернов, которым их научили.
Они — не выход, они — проклятие, которое убивает всё желание разбираться в вас.
Узнавать вас.
Любить вас.

Я думаю о том, что я люблю вас.
Их.
Вас.
Или всё же их.
Достаточно сильно, чтобы снова и снова впитывать в себя человеческую мимику, вслушиваться в голос, смотреть на жестикуляцию. Читать комментарии в надежде найти что-то интересное для себя.
Я думаю о том, что это мой большой недостаток.
Я думаю о том, что это моя ловушка, в которой я продолжаю просыпаться вновь и вновь в надежде, что на это утро всё будет иначе, и я наконец стану свободен от своего желания вновь прочувствовать ту энергетику, которой вы все окутаны с ног до головы.
Как же это называлось…
Безумие?

Я до сих пор думаю о 2024 годе.
И мне до сих пор неприятно, что я сделал это.
Чем я думал?
Ничем не думал. Не думал.
2024 год.
Через десять лет.

Я думаю о том, что не хочу думать об этом.
Но уже не получается.
Я уже поражен панической атакой того, что время, оказывается, существует.
Это не сказка взрослых. Не причитания стариков.
Оно идет.
Оно летит.
И стремительно пожирает меня.
А в это время ребёнок снова — раз за разом — уничтожает открытые и направленные к нему сердца.